— Трудно с вами не согласиться. Обуздать преступный мир возможно, лишь превзойдя его интеллектуально на всех уровнях. Рядовой милиционер должен превосходить интеллектом рядового бандита, генерал — организатора бандитских формирований. Стрелять и разбивать лбом кирпичи можно обучить каждого. Высокоразвитый же интеллект — удел тех, для которых познание — не обуза, а образ жизни, цель существования. В этом их принципиальное отличие от уголовников. Уголовники органически не приемлют труд. На этом их можно и взять.

Вернулся Владимир Александрович. Он был встревожен, что не ускользнуло от Градолюбовой.

А расстроиться было из-за чего: ему передали подслушанный разговор Антонины Кривцовой с Жженым. Друзья Синебродова поехали к ней в надежде опередить начальника ипподромной милиции. Удастся ли? Неизвестно. Магнитофонная запись разговора с Кривцовым в «Козырном марьяже» — нешуточная улика для предъявления Синебродову обвинения в убийстве. Теперь все зависело от расторопности людей Шнобеля.

Никто, кроме жены, не заметил озабоченности Синебродова. Публицист продолжал ерничать:

— Я не совсем понимаю, что вы подразумеваете под интеллектуальным превосходством криминалиста над преступником. Знание отличительных особенностей маринизма от гонгоризма? Не путать с детективами Марининой.

— Средневековая поэзия здесь ни при чем.

— Как? Вы знакомы и с поэзией Марино?

— И даже его последователя в Испании — Гонгора. Но это не имеет отношения к предмету нашей дискуссии. Например, мне известно, что самец шелкопряда способен улавливать с расстояния десяти километров стотысячные доли миллиграмма пахучего вещества, которое выделяет самка. А растения из семейства ароидных реагируют на психическое состояние человека, изменяя электрическую активность. И что особенно интересно, растение — очевидец убийства безошибочно распознает убийцу среди невиновных и реагирует на него резким выбросом электрической активности. Согласитесь, это уже применимо в работе криминалиста. Не так ли? Значение нетрадиционных научных методов для борьбы с преступностью прекрасно понимал еще Андропов. По его инициативе была создана лаборатория биологических исследований как одно из направлений в криминалистике. Изучались уникальные способности ряда животных, растений для использования в расследовании преступлений. В этой области знаний мы тогда опережали ФБР по меньшей мере лет на пятнадцать. В конце восьмидесятых годов лабораторию перестали финансировать. Исследовательские работы пришлось свернуть. Многие ушли. Остались энтузиасты, берут побочные заказы в коммерческих фирмах и продолжают исследования.

— И где же теперь эти суперсовременные новшества? Насколько мне известно, у следователей в ходу одно-единственное безотказное средство: мордобой до потери пульса. Преступность пытаются подавить количественным превосходством, но примерно треть пополнения, специально обученные молодчики, отсеиваются за связь с криминальными структурами. Недурственное использование денег налогоплательщиков придумали деятели в лампасах для борьбы с преступностью.

— Что это вы все о грустном, — вмешалась в разговор жена публициста. — Мы не на отчетной сессии коллегии адвокатов, а на юбилее двух очень милых людей. Владимир Александрович, спойте что-нибудь для души. У вас это так здорово получается!

Синебродов оторвался от мрачных мыслей, встряхнулся, снял со стены гитару и пробежался по струнам, взяв несколько сложных аккордов. Пел он редко и, когда это случалось, вкладывал в исполнение всю душу.

— «Ты так опять торопишься к другому, что даже шаль свою забыла у меня. Пять алых роз по краю голубому, пять мертвых роз потухшего огня…»

Голос у него был глуховатый, но проникновенный. К тому же Синебродов обладал прекрасным музыкальным слухом. Он спел еще и еще. Умные разговоры утихли сами собой. Вечер пролетел незаметно, и, когда пришло время прощаться, все почувствовали легкую грусть.

Проводив гостей, Лидия Михайловна занялась посудой. Синебродов ушел в гостиную и сел перед телевизором, впервые, наверное, за всю совместную жизнь с Градолюбовой не предложив помощь. Сейчас решалась его судьба, причем без его участия. Скорее всего затея опередить Шацкого ничего не даст. Ну попытаются мужики вломиться в дверь. Она железная, быстро не откроешь. Внутри телефон. Дом в центре Москвы. Менты появятся через пару минут. В общем, тухлый номер.

Раскаивался ли Синебродов в том, что откликнулся на просьбу Шнобеля? Нет. Как человек, немало повидавший на своем веку, он изначально не исключал наихудшего варианта. Никто его не неволил, никто не тянул вернуться к прежней рискованной жизни. Если бы обратился кто-то другой, не Шнобель, он отказался бы. А со Шнобелем его связывало нечто большее, чем братство. Они в одно время хлебали баланду, пусть далеко друг от друга, но в одинаковых бесчеловечных условиях, и остались людьми, не превратились в подонков.

«Не расколи мы сейчас Жженого, завтра поехал бы в цигундер Шнобель. Мне было бы от этого легче? Ничего не попишешь. Значит, такая планида».

Лидия Михайловна, покончив с делами на кухне, подсела к Синебродову на подлокотник кресла, обняла мужа за плечи и прижалась щекой к волосам. Неповторимый аромат, тот же, что очаровывал его в первые дни их близости, заставил опять учащенно забиться сердце. Запахи морского бриза, проникшего сквозь цветущий мандариновый сад, терпкой горечи миндаля — все это перемешалось, слилось. Он мог узнать этот аромат на улице, в толпе, в лифте, дома, он грезил им в крытых тюрьмах, в БУРах и на спецах.

Лидия Михайловна чувствовала — случилось что-то очень серьезное, но спрашивать не стала, зная, что, если нужно, он скажет сам.

— Подожди. Я сейчас. Кое-что тебе покажу.

Синебродов встал и принес фотографию.

— Посмотри. Узнаешь?

— Откуда это у тебя? — удивилась Лидия Михайловна, с недоумением рассматривая фотографию Катерины. — Ну и хитрец же ты, Володька. А я еще удивлялась, почему ты интересуешься: будет ли у нас мой любимчик? Оказывается, ты знаком с его подругой. Но каким образом?

— Переверни. Прочти на обороте.

Градолюбова удивилась еще больше. На обороте была надпись: «На память Володе от Риты. Помни меня и люби».

— Это мать Катерины. Я ее знал еще до того, как нас с тобой повенчали. Длинная история. Вдаваться в подробности не буду. Знакомство наше было совсем коротким. А смотри, как все вышло. Позавчера, совершенно случайно, встретил в казино девушку. Она — копия матери. Понятное дело, разволновался. Но самое интересное то, что она… моя дочь. Представляешь? На этот счет — никаких сомнений. Я ее подробно расспрашивал. Все сходится, год и месяц рождения. Но главное, ее мать назвала ей перед смертью мое имя. Одно имя. Фамилии она не знала.

— Не знаю, что тебе и сказать. Все это неожиданно. Катюша мне очень понравилась. Скромная, очень неглупая девушка. Не вижу причин для пессимизма.

Раздался телефонный звонок. Владимир Александрович взял трубку. Звонил Шнобель. Он специально не позвонил раньше, знал о вечеринке и не хотел прежде времени портить настроение.

— В общем, Филин, все глухо, — объявил он без всяких предисловий. — Мои парни ничего не смогли сделать. Кассета ушла к мусорам. С Жженым все ясно, он — сука. Своих парней я снимаю у него с «хвоста». Ты свое дело сделал. Тебя вяжут — ему петля. Каюсь, Филин, я перед тобой — последняя падла: втравил в эту паскудную историю. Но, как говорится, дело сделано, назад не переиграешь. Может, приехать к тебе? Покумекаем вместе, что можно сделать.

— Не надо. И так все ясно.

— Попробуем… Может, удастся вытащить тебя под залог?

— Дай я запишу твои координаты, если срочно понадобится найти.

— Пиши.

Шнобель продиктовал.

— Если что, тебя найдет Градолюбова. В лицо ее знаешь? Ну и отлично. А пока — давай вместе, «на посошок».

Синебродов чокнулся с телефонной трубкой.

— Вот так. Будь здоров и не кашляй. До лучших времен.