Я все время больна, у меня жар; хочу даже доктора шать.

Как твое здоровье? Отчего ты не пишешь мне? Напиши и дай Леве — он отправит через артель.

Изданы книжки удивительно хорошо…

Я очень по тебе скучаю. Не забывай меня. Лиля».

В Москве Маяковский снова сблизился с Бурлюком, он и издали «Футуристическую газету» (вышел один номер), выступал он и на поэтических вечерах в Политехническом, в «Питтореске» — кафе поэтов. Он пытался издать на деньги, занятые у друзей, «Облако» без цензурных изъятий и поэму «Человек». Затея удалась, и Маяковский гут же послал книжки Лиле.

Он увлекся кинематографом.

«На лето хотелось бы сняться с тобой в кино. Сделал бы для тебя сценарий, — писал он. — Этот план я разопью по приезде. Почему-то уверен в твоем согласии. Не болей. Пиши. Люблю тебя, солнышко мое милое и теплое. Целую Оську. Обнимаю тебя до хруста костей. Твой Володя».

«Милый Володенька, пожалуйста, детка, напиши сценарий для нас с тобой и постарайся устроить так, чтобы через неделю или две можно было его разыграть. <Вот это темпы!> Ужасно хочется сняться с тобой в одной картине. Ужасно мне тебя жалко, что ты болен. Мое здоровье сейчас лучше — прибавилась на пять фунтов. Хочу тебя видеть. Целую. Твоя Лиля».

В мае она приехала в Москву, и они снялись в картине «Закованная фильмой» фирмы «Гомон». На экране оживала история художника, который ищет настоящей любви. Он видит сердца женщин — в одном деньги, в другом — наряды, в третьем — кастрюльки. Наконец он влюбляется в балерину из фильма «Сердце экрана». Он так неистово аплодирует ей, что она сходит к нему в зал. (Художника играл Маяковский, балерину — Лиля Брик.)

Но балерина скучает без экрана, и после разных приключений звезды кино — Чаплин, Мэри Пикфорд, Аста Нильсен — завлекают ее из реального мира снова на пленку. В уголке плаката художник с трудом разбирает название фантастической киностраны, где живет та, которую он потерял, — «Любландия». Художник бросается на поиски киностраны…

Поиски должны были сниматься во второй серии, но она не состоялась. Да и первая — «Закованная фильмой» — вскоре сгорела, от нее остались лишь фотографии и большой плакат, где нарисована тоскующая Лиля, опутанная пленкой… К счастью, Маяковский, возвращаясь со студии, приносил Лиле Юрьевне срезки от монтажа, чтобы показать ей, что и как получилось. Обычно эти срезки безжалостно выкидывают, но ЛЮ их сохранила — она с первых дней знакомства с ним понимала, с кем имеет дело. Из них удалось смонтировать один-два эпизода картины, минуту-другую.

К работе в кинематографе ЛЮ обращалась неоднократно — то как актриса, то как сценарист, то как режиссер. Тут интересна одна история, связанная с литератором Алексеем Крученых.

Один из первых русских футуристов Алексей Крученых всю жизнь до смерти в шестьдесят восьмом году был поносим советской властью и умер в нищете. ЛЮ знала его очень давно и всегда признавала, всегда любила этого талантливого чудака, этого «героя практических никчемностей». Ей импонировало стремление Крученых к царству «чистых», освобожденных от предметности, звуков. Она видела в них параллели с супрематизмом Малевича и поисками Ильязда, особенно в его «Рассказах», где целые страницы были подобны рассыпанному типографскому набору. В день своего рождения Крученых всегда бывал приглашен в семью московских литераторов Либединских в Лаврушенский переулок, а ЛЮ устраивала праздничный обед в его честь на другой день и торжественно его потчевала. Крученых читал стихи, все разговаривали, вспоминали… Однажды он рассказал:

«Вот вышла книжка Ашукина «Живое слово». Там только два советских поэта использованы — я и Михалков. У меня взято живое слово «заумь». У Михалкова афоризм: «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь». Правда, у меня интереснее?»

Они часто говорили по телефону и время от времени встречались, но ни он, ни она не дожили до «крученыховского бума» в литературоведении, до выхода бесчисленных статей и фундаментальных исследований о нем.

Так вот, увидев в шестидесятых годах смонтированный из обрезков эпизод «Закованной фильмой» и вспомнив то далекое время и ЛЮ на экране, он написал стихотворение. Историки литературы, внимание:

Лилическое отступление

…Волшебница кукол, повелительница вздохов, Чаровательница взоров, врагам анчарная Лилиада, Лейся, лелеемая песня, сквозь камни,

Упорно, подземно, глухо, до удушья…

В судорогах наворочены глыбы кинодрам,

Руины романов, пласты сновидений…

Ваше Лиличество, сердце экрана!

Взгляни на крепчайшей дружбы пирамиду.

Я задрожу и вспомню до косточки Золотоногую приму-балерину В криках плакатов, в цветах аншлагов — Великолепного идола!

Итак, вернувшись в 1918 году весной обратно в Питер после съемок «Закованной фильмой», они сняли за городом, в Левашове, три комнаты. Приехав туда, Елена Юльевна, мать Лили, все поняла. Поняла, что добропорядочный брак дочери распался, что она связала свою жизнь с Маяковским, который недавно еще ухаживал за ее младшей дочерью и которого она гнала от нее как человека чуждого им круга. А как ведет себя в таком случае Брик? Он спокоен. Она же была в шоке. Через несколько дней, сопровождая двадцатидвухлетнюю Эльзу во Францию к ее мужу офицеру Триоле, Елена Юльевна была в таком состоянии, что не захотела ни с кем из них попрощаться.

Когда Лиля Юрьевна при Брике сошлась с Маяковским, родные Владимира Владимировича тяжело переживали ситуацию, которую не в состоянии были ни понять, ни принять. Но время сделало свое дело — семейные отношения наладились и, в общем, продолжались еще лет десять после смерти поэта. Затем его мать и сестры отринули от себя Лилю Юрьевну. А старшая сестра Людмила Владимировна до конца своих дней была злейшим ее врагом.

Родные же Брика всегда очень любили ЛЮ, дружили с ней и все дальнейшие ее отношения с их сыном приняли как данность. Она обожала мать Осипа Максимовича, всех его родных и помогала им до конца их дней.

«Я помню морковь драгоценную эту… >>

Осенью 1918 года все трое переехали в Москву и поначалу жили в коммуналке в Полуэктовом переулке. Из- за холода снесли все теплые вещи в одну комнату: ее было легче отопить — одну.

Но в Петрограде остались незаконченные дела в типографиях, и Маяковскому пришлось туда вернуться. От поездки сохранились дневниковые строки в записной книжке под названием «Дневник для Личика». Скорый поезд плелся в то время сутки! Первая запись в дневнике сделана во втором часу дня, вскоре после отъезда.

ДНЕВНИК ДЛЯ ЛИЧИКА

1 час 28 минут. Думаю только о Лилике. Все время слышу «глазки болят». Люблю страшно. Скучаю. Вернулся б с удовольствием. Оти «глазки болят» — результат голода. Через восемь лет в поэме «Хорошо» он напишет: «Карие глазища сжала голода опухоль».>

3 часа 9 м. Детка, еду, целую, люблю. Раз десять хотелось вернуться, но почему-то казалось глупым. Если б не надо заработать, не уехал бы ни за что.

3 ч. 21 м. «Глазки болят». Милая.

3 ч. 50 м. Пью чай и люблю.

4 ч. 30 м. Тоскую без Личика.

5 ч. 40 м. Думаю только о Киське.

6 ч. 30 м. Кисик, люблю.

6 ч. 36 м. Лилек, люблю тебя, люблю нежно, думаю о тебе все время, а пишу о тебе только тогда, когда тоска о тебе страшная, пишу для того, что если бы ты захотела, то убедилась бы, что и в отсутствии твоем у меня нет никого, кроме тебя, любимой.

7 ч. 5 м. Детка, тоскую о тебе.

7 ч. 25 м. Темно, боюсь, нельзя будет писать, думаю только о Кисе.

9 ч. 45 м. Люблю при фонарике Лику. Спокойной. Сплю.

< Следующий день. Поезд подходит к Петрограду.>

7 ч. 45 м. Доброе утро. Люблю Кису. Продрал глаза.

9 ч. 6 м. Думаю только о Кисе.

9 ч. 40 м. Люблю детку Лику.

10 ч. 40 м. Дорогой Кисит.

11 ч. 45 м. Лилек, думаю только о тебе и люблю ужасно.

12 ч. Лисик.

12 ч. 30 м. Подъезжаю с тоской по Кисе, рвусь к тебе, любящий Кисю Щенок.