«Старуха», — пишет автор, — так называли Лилю Брик — держала все в своих руках (а уж Г.Попов-то знает! — В.К.), стояла во главе «мафии», куда входили Симонов, например, Вознесенский и другие. Именно они все решали — кому, когда, какую премию выдать, присвоить звание и все такое прочее». Прочитав сие, можно сделать вывод, что именно они, «мафиози» Симонов, Вознесенский и Лиля Брик решили сослать Симонова при Хрущеве в Ташкент, Вознесенскому обрушить гром и молнии на голову со стороны того же Хрущева — у всех в памяти безобразная сцена с размахиванием кулаками и руганью генсека в адрес молодого поэта — и многомиллионным тиражом напечатать в журнале «Огонек» омерзительные по своему духу, лживые и оскорбительные статьи, направленные против ЛЮ.

Будучи поверхностно знаком с Лилей Юрьевной, как можно судить из его же статьи и что было на самом деле, Г.Попов смело и безоглядно рисует портрет вульгарной старухи, предводительницы «мафии», которая изъясняется на пошлом жаргоне, сквернословит и «поверяет нараспев сердечны тайны, тайны дев» едва знакомому человеку. Но все же надо быть ему признательным, так как те, кто читал только лишь Маяковского и воспоминания Лили Брик, благодаря автору статьи узнали много нового: ЛЮ, оказывается, была «дворянских кровей» (ни более ни менее); Франция — почему-то ее «вторая родина»; была она в родстве с Плисецкой и всячески «тянула Майю» (куда — не сказано); разговаривала по-гречески (не зная ни слова); привозила той же Плисецкой платья от Кардена (не будучи с ним знакома и ни разу его не видя). Это как игра в буриме: берется знаменитое имя — Плисецкая, Рицос, Карден — и подбирается к нему рифма-случай. Получается интересно, но глупо.

Любопытно все же, куда смотрели редакторы, когда сдавали в набор фантазии Г.Попова, где он придумывает письмо Сталину от имени Л.Брик и тут же сочиняет ответ Сталина, якобы цитируя его самого. «На следующий день «Известия» вышли с этими словами на развороте», — клятвенно уверяет он нас. «Известия», может быть, и вышли на развороте со словами, придуманными Г.Попо- вым (не знаю, не проверял), но резолюция Сталина была напечатана в «Правде», и вовсе не та, о которой повествует Г.Попов, — о ней тысячи раз писалось, и редакторы могли бы об этом знать.

Не успела просохнуть типографская краска этой статьи, как уже «Спид-инфо» поспешил нас удивить, повторяя и обогащая несуразности из журнала «Космополи- тен» за апрель 1995 года.

«Вокруг их отношений было множество всевозможных выдумок», — пишет, предваряя свою статью, Светлана Бестужева-Лада. Действительно — было, но куда меньше, чем сегодня. Нынешнее поколение журналистов засучив рукава взялось за эту пару не на шутку, переписывая друг у друга нелепости с усердием, которое лучше бы было пустить на элементарную проверку фактов — подчеркиваю: элементарную. Так, например, легко можно выяснить, что Лиля Брик была старшей сестрой, Эльза же, соответственно, младшей, а не наоборот; и не кончала ЛЮ архитектурный институт и не владела «кистью художника». И на тот случай, если автор статьи снова вздумает писать про «любовь в жизни гениев», то хорошо бы все же правильно цитировать предсмертное письмо поэта (предсмертное!) или резолюцию «отца народов» — это все-таки документы исторические и не раз публиковались. И не мешает учесть, что уважаемая Т.ИЛещенко-Сухомлина (а не Сухомлинова) в день похорон поэта была за границей и гиньольную сплетню о том, что ЛЮ звала окружающих смотреть, как горит мертвое тело Маяковского, могла повторить только с чужих недобрых слов, а не так, как написано: «вспомнить». И никогда ЛЮ не запирала Маяковского в кухне (как это себе представить?!), тем более, что сам автор далее разбивает эту выдумку цитатой Л.Брик: «…Все сплетни о «треугольнике», «любви втроем» и т. п. совершенно не похожи на то, что было». И железный занавес для Лили Брик тоже был опущен, как для всех советских граждан; и рака у нее никогда не было, и покончила с собой она в восемьдесят шесть лет, и было это вовсе не в Риме, а в Переделкине… Не много ли путаницы даже в описании ее смерти? Почему бы не быть точным там, где речь идет о реальном человеке, а не выдуманном персонаже?

Все это напечатано под рубрикой «Малоизвестные факты о знаменитом «треугольнике». Правильнее было бы — «Несуществующие факты».

И вот уже в книге журналиста Валентина Скорятина, жаждущего доказать вину ЛЮ в смерти Маяковского, мы находим «свидетельские» показания о дне похорон Маяковского. Цитирую:

«Поэт Саша Красный (Александр Иосифович Брянский) уже в наши дни в разговоре с репортером «Московской правды» (7 августа 1991 года) припомнил такую деталь: «…когда фоб с телом поэта опустили в печь, Лиля позвала Осипа Брика: «Пойдем посмофим!» Он отказался, и тогда она обратилась ко мне: «Товарищ Красный (имя, всфечающееся в маяковедении впервые), а вы не пойдете?» Я согласился. Мы спустились в подвал и заглянули в окошко печи. Тело Маяковского было охвачено пламенем, и на наших глазах оно начало подниматься из гроба. Лиля закричала: «Его живого сжигают!»

К сожалению, в «Литературной энциклопедии» нет названного свидетеля, и выяснить его год рождения не уда-

лось, чтобы как-то объяснить аберрацию его памяти. Не упоминается он и в книге «Маяковский. Хроника жизни и деятельности», где названы имена всех людей, хоть каким- то боком причастных к биографии Маяковского. Но почему-то чудовищное по сути и невозможное по действительности свидетельство этого персонажа пошло гулять по миру.

Но не только на страницах книг, журналов и газет авторы пытались всячески опорочить Лилю Юрьевну, придумывая одну небылицу за другой. Многие читатели радостно подхватывали печатную ложь, утоляя этим свое самолюбие — вот какие они, знаменитости, или удовлетворяя свою зависть к прославленной женщине.

Омерзительные по наглому тону и по содержанию письма попадались и в корреспонденции, которую получала ЛЮ. В этих письмах отражалось кроме подхваченной авторами лжи еще и отвратительное юдофобство.

Так, среди сотрудников Института мировой литературы ходил анонимный пасквиль, который чья-то «добрая душа» переслала ЛЮ. Там можно было прочесть следующие строки:

«Еще до революции молодой Маяковский близко сошелся с Осипом Бриком. Осип был человеком без определенных занятий, пытался неудачно писать, не брезговал спекулировать ювелирными драгоценностями. Оба знакомятся и быстро сходятся с сестрами-еврейками Лилей и Эльзой, девицами без моральных устоев… Лиля Брик с ведома Осипа, а может быть, по его настоянию, становится по совместительству сожительницей Маяковского. Все трое поселяются в одной квартире в районе Таганки. Невозмутимый Ося мирится с тем, что его жена периодически меняет постели сожителей. Что делать? Если интересы еврейства этого требуют, нужно быть выше предрассудков!» (А интересы еврейства, видимо, этого требовали!)

И после ее смерти продолжали выдумывать про нее «красивые небылицы», как, например, в «Воскресении Маяковского» Ю.Карабчиевского. Сказочные туалеты от Ива Сен-Лорана, среди которых тафтовое платье, задуманное для ношения на голом теле, — его должна была надеть восьмидесятишестилетняя женщина, прикованная к постели переломом шейки бедра, чтобы со свистом сбросить, прельщая несуществующего любовника! Далее следовал рассказ о том, как она украшала себя драгоценными серьгами, которые никогда не носила, или куталась (!) в манто по последней моде (все на том же ложе). Все это не снимало с нее обязанности, будучи безнадежно больной, кокетничать вперемежку с приезжавшими неотложками.

Нет, пишущий о ЛЮ не допускает просто преклонения знаменитого кутюрье перед знаменитой женщиной — тут должен быть роман, обольщение и прочая чепуха из арсенала французской любовницы, будто бы со знанием дела описанного на сей раз писателем Ю.Карабчиевским, который в глаза не видел ни ЛЮ, ни Параджанова, ни платьев, ни серег, а кстати, и той же самой мадам Бова- ри. Не важно! И не важно, что умирающий Параджанов на смертном одре вынужден был писать опровержение, что не из-за его безответной любви к нему покончила с собой ЛЮ, — лишь бы побольше шума, пены, сенсаций про больную старую женщину. Будто мало было сенсаций про живого, реально живущего персонажа…