Она подумала и кивнула.

– К чёрту. Будь плохим гражданином. А ещё лучше, не будь им вообще. Просто оставь эту идентификацию. Отсеки её. Ты хочешь быть хорошей дочерью? Подругой? Сестрой? Женой когда-нибудь? Матерью? Забудь всё это. Отпусти. Просто отрежь все эти якоря. Все мнения, которые есть у тебя о себе, как стропила твоей ложной структуры. Всё должно уйти. Всё уйдёт. Процесс начался.

Казалось, она была ошеломлена всем этим, но так и должно было быть. Редко стóит заглядывать дальше, чем на один шаг вперёд. Даже шаг после следующего всегда будет казаться невозможным. Но сейчас Джолин смотрела прямо на Первый Шаг, и тот факт, что при виде его она не впала в ступор, являлся завещанием её честности и решимости. Как я отмечал ранее, здесь человек может сломаться.

– В любом случае, сюда всё направлено. Вот вся твоя жизнь: твой дом, школы, сообщество и прочее, всё, что ты сделала, всё чем ты была, предстоящее будущее, всё это должно быть отпущено, чтобы ты смогла двигаться дальше. И так будет. Твой выбор уже сделан. Ты не выбираешь, отпускать это или нет, ты выбираешь только бороться или нет с процессом, и смерть делает этот переход максимально лёгким. Все эти ложные слои – как твоя кожа. Она может отрываться медленно, с мучительной болью, либо можно сбрасывать её как змея, слой за слоем, просто давая им отваливаться. И метод приглашения процесса, а не борьбы с ним, это обнять свою собственную смерть. Держи одну руку на смерти, а другой веди свои битвы.

– У меня нет никакого выбора? Нет никакой свободы?

– Свобода? Я не знаю, что значит это слово – это просто концепция. Свобода сама по себе не является вещью, это незавершённая идея. Ты должен быть свободен от чего-то. От чего ты хочешь быть свободной?

– Как насчёт всего этого? Всего этого процесса? Что если я не хочу этого делать? Что если я хочу, чтобы всё остановилось и вернулось к нормальной жизни?

Я помолчал, чтобы дать ей отдышаться.

– Окей.

– Окей? Что это значит?

– Это значит окей. Сохрани этот разговор на потом. Я не твой учитель, знаешь. Я такой же, как и ты, за исключением того, что я закончил то, что ты только начинаешь. Если ты хочешь узнать, что такое вернуться назад, попробуй вернуться.

Она мощно вздохнула.

– Я не знаю, чего я хочу.

– Ты хочешь к чему-то пристроиться, – сказал я. – Это стремление привело тебя сюда. Ты хочешь присоединиться к людям, к группе, быть частью чего-то, чего-то большого, безопасного и почитаемого. Ты чувствуешь, как соскальзываешь в забвение, и отчаянно цепляешься, чтобы удержаться за что-то. Это очень сильное желание, и почти все поддаются ему. Это большая ловушка, именно она затягивает нас обратно, избавляя нас от смены парадигм, от точки невозврата, от Первого Шага. Как ты думаешь, я прав?

– Наверно.

Я подождал.

– Да.

Я говорил об этом в "Прескверной штуке". Мы все барахтаемся в безбрежном океане, и мы сбиваемся в кучки, чтобы убедить себя, что ситуация не такая, как есть на самом деле. Это притворство. Серьёзные люди желают встретить реальную ситуацию. И для этого они должны покинуть группу, перестать барахтаться и сдаться неизбежности, вместо того, чтобы жить в бессмысленной борьбе. Она должны уйти сами и позволить себе утонуть. Дальше этой точки никто не идёт. Все живут в отрицании этого, любой ценой от этого отворачиваясь.

А король-то голый. Это очевидно. Любой, кто откроет глаза, увидит. Но чтобы работало всё это царство сна, люди должны видеть одежду. Не важно, как она будет выглядеть, но чтобы не было наготы. Вот против чего приходится работать Майе – против простой и очевидной истины. Что ей нужно делать, чтобы не дать людям увидеть очевидное?

Сбивать их с толку всякой чепухой.

Иудо-христианской чепухой, индуистской чепухой, буддистской чепухой, ньюэйджевской чепухой – всё это разновидности агностицизма и все они приводят к одному и тому же – духовной бестолковщине.

Всё именно так просто. На короле нет одежды. Всё это просто выдумка. Когда мы захотим перестать играть в выдумки, мы станем серьёзными людьми. Разумеется, всё равно каждый утонет в одиночестве, но серьёзный человек не может вынести лжи, что океан не безбрежен, или что темнота не абсолютна, или что смерть не всегда на расстоянии вздоха. Страстное желание к чему-либо пристроиться это желание выжить, не утонуть в чёрной бездне.

Я остановился и посмотрел на неё.

– Паниковать это естественно, – сказал я, – и сейчас ты в панике. Из-за этого всё это цепляние. Ты насмерть борешься за выживание, и моя работа – помочь тебе умереть.

– Вы что же, и правда помогаете мне умереть?

– Косвенно. Я старался помочь тебе ухватиться за что-либо, чтобы ты сама могла убедиться, что это невозможно. Процесс идёт, ему не нужен я или кто-либо ещё. Теперь ты начинаешь видеть, что больше нет возможности ни к чему пристроиться. Это погоня за миражами в пустыне. Всё, за что ты пытаешься ухватиться, исчезает. Ты не можешь ни за что уцепиться, потому что не за что. Может быть, ты думала, что можно ухватиться за меня, но это также не сработало. Ты хочешь друга? Товарища? Пусть смерть будет твоим товарищем. Это единственное, что у тебя есть, что действительно твоё, чего никто не сможет у тебя отнять.

Она напряглась, пристально глядя мне прямо в глаза. Ни слёз, ни дрожащих губ. Ни присущих молодым девушкам надутых губ или самодовольных ухмылок. Появляется воин. Скоро с Джолин произойдут огромные изменения. Силы мятежников свергнут старый режим. Будет принята новая конституция, излишки и фривольности режима выдумщиков будут упразднены. Новое правительство установит контроль, примет военные законы и конституцию военного времени, где ни для чего нет места, кроме механизмов уничтожения. Идентификация лишится сил. Предпочтения увянут. Отношения будут заброшены. Сама любовь будет забыта. Это Первый Шаг, и для Джолин он скоро наступит.

– Ты вступаешь в крутую местность. Ты будешь вести совершенно иной образ жизни, чем окружающие тебя люди. Сейчас ты чуть-чуть прикоснулась к тому, на что похоже одиночество, а дальше будет ещё больше. Но и это тоже пройдёт.

Она опустила голову и кивнула.

– И это тоже пройдёт, – повторила она.

– Боль перехода пройдёт, а не одиночество. Одиночество на самом деле станет очень комфортным.

Я поднял ей подбородок.

– Ты должна выйти за пределы той территории, где смерть ужасна и зла. Это освобождение, но не в конце жизни, а в её течении, когда это имеет значение. Подними голову. Посмотри на меня. Я счастлив умереть в любой момент. Для меня нет разницы. Сейчас, потом, когда угодно. Я люблю факт своей смерти, он сделал возможным мою жизнь. Он дал мне возможность узнать, что моя жизнь была и что с ней делать. Если бы я знал, что вертолёт сегодня упадёт, я вступил бы на борт с радостным и благодарным сердцем.

Какое-то время мы шли молча. Непросто говорить подобные вещи подростку, у которого вся жизнь ещё впереди и который не должен размышлять о своей смертности ещё многие десятки лет, но Джолин – не обычный подросток. Она вступает в игру, а в игре есть правила.

– Твоя жизнь станет войной, – сказал я мягко. – Она уже стала. Люди боятся войны, потому что боятся смерти, но смерть это твой лучший и самый надёжный друг. Ни я, ни тибетцы, ни японцы, ни какой-то там поп гуру или кафешный мистик-практикант. Вот чему ты приехала сюда научиться. Кажется странным читать лекции красивой молодой девушке о смерти, но ты ведь не просто красивая молодая девушка, верно? Ты нечто другое. Ты сейчас это в себе обнаруживаешь, не так ли?

– Не думаю, что реально смогу это сделать.

– Ты уже делаешь это. Вот так. Каждый раз по одному шагу.

– Я боюсь, – сказала она.

– Чего?

Она подумала.

– Не знаю.

– Отлично. Выясни. Так ты узнаешь, куда идти. Следуй за страхом. Войди в него и освети. Внутри твоего страха находится следующая дверь, следующая вещь, удерживающая тебя. Пусть страх будет твоим проводником.