Рассерженные Воды с удовлетворением, которое немного беспокоило Реми, рассказывал о набегах индейцев на врагов.

— Захвачено много скальпов, — сообщил Рассерженные Воды, попыхивая своей трубкой с длинным наконечником.

Реми старался говорить как можно безразличнее.

— Тебе не кажется, что эти набеги будоражат англичан? Вынуждают их еще безжалостнее обращаться со всеми нами?

Лицо индейца было возбужденным.

— Красные мундиры всегда были жестокими, никогда не церемонились ни с индейцами, ни с французами. У них очень много солдат на юге, в колониях с чужими названиями. Они мечтают прогнать всех индейцев и французов, чтобы заселить их земли английскими колонистами, которых они привезут на своих кораблях с высокими мачтами…

Однажды, в долгие послеполуденные часы, когда ветер завывал вокруг большого вигвама и гнал дым от костра через выходное отверстие обратно в помещение, один из сыновей Рассерженных Вод обронил фразу, которая вывела из оцепенения и заставила насторожиться.

Многие годы Реми и Молодой Бобер были друзьями, хотя на этот раз, прибыв в поселок, Реми почувствовал, что в их отношениях произошла какая-то перемена.

Все началось с привычного подтрунивания над прозвищем индейца. Аббат Жан-Луи Ле Лутр был известен всем под прозвищем Бобер. Каждая живая душа в Акадии и Канаде знала прозвище священника, особенно хорошо оно было известно в английских колониях на юге, куда совершали свои кровавые набеги Бобер и его молодые смельчаки.

Молодой Бобер воспринимал эти набеги как обычное явление, потому что видел, как тяжело приходится его народу, сгоняемому со своей земли, при англичанах. Однако он не одобрял действий аббата Ле Лутра.

— Я думаю, он сумасшедший, — заявил Молодой Бобер. Затем, глядя прямо в глаза гостю, заявил: — По-моему, большинство белых людей — сумасшедшие. — И так как не последовало никакой реакции на его слова, Молодой Бобер добавил: — Особенно французы.

Реми усмехнулся.

— Французы особенно, — подтвердил он.

Индеец начал рассказывать об одном из таких набегов на расположенные за Галифаксом фермы, который был совершен несколько месяцев назад. Была настоящая резня, до основания были разрушены дома и хозяйственные постройки.

— Много смертей, — заявил Молодой Бобер. — Мы не потеряли ни одного из наших людей, не получили ни одной царапины.

Реми лежал на спине, наслаждаясь теплом и хорошей компанией, и слушал рассказ друга.

— Французы — храбрецы, но они даже больше чем безумцы. Двое из них, с виду напоминающие двух лососей, казалось одновременно возникали в нескольких местах. Никто не знает, как это у них получалось, но это и не важно, потому что они оба сумасшедшие. Они искушали судьбу так, как не искушает ее ни один нормальный человек, и остались невредимыми. Огонь, стрелы, мушкеты — ничто не могло их остановить… Возможно, это правда, что Бог белых людей покровительствует безумцам, таким, как аббат. Ведь он, — Молодой Бобер запнулся, подыскивая подходящие слова, — он одержим убийством англичан. Изгонять англичан с наших земель — это хорошее и благое дело. Но аббат… — Он тряхнул головой. — Я никогда больше не стану воевать под предводительством этих ненормальных. Однажды Бог покинет его, и все мы будем убиты. Я не боюсь смерти, но я не желаю умирать за просто так.

Реми сел, его сердце отчаянно билось. Однако он постарался сдержать свой голос.

— Кто они были, эти безумные французы, как они выглядели?

Молодой Бобер отмахнулся.

— Какое это имеет значение? Я никогда прежде не слышал этих имен, а если бы и слышал, то все равно не запомнил бы. Ведь у французов такие нелепые имена.

Молодой Бобер лгал. Он никогда не забывал имен, будь то микмакские, французские, английские или абенакские. Реми был расстроен тем, что его друг заметно изменил отношение к нему со времени их последней встречи, но еще больше он был возмущен тем, как Молодой Бобер изобразил двух участников этого набега.

— Они из Гран-Пре, ты не знаешь? Они темноволосые, красивые?

— Они выглядят, как все французы, — ответил Молодой Бобер равнодушно.

— Плохо, — сказал Реми, улыбаясь одними губами.

— Конечно, плохо, — согласился Молодой Бобер.

Беседа подошла к концу, и микмаки стали расходиться по своим вигвамам.

В помещении остались только Рассерженные Воды и Реми. Старик некоторое время молча попыхивал своей трубкой, затем тихо спросил:

— Что-то произошло между тобой и моим сыном, друг?

— Если что и произошло, то я не знаю что, — спокойно ответил Реми. — Молодой Бобер спас мне жизнь, а я ему. Он мне брат…

Разгадка пришла позже, когда ближе к вечеру в вигваме появилась Бегущая Лань с берестяным кузовком, в котором она принесла воду для гостя… Такая красивая, смуглолицая, черноглазая. На ней была щегольски расшитая голубая накидка из французской, а возможно, и из английской ткани, наброшенная поверх красных легинсов, также отделанных кусочками меха американского лося. Реми на мгновение пришла в голову мысль, как прекрасно все это гляделось бы на Солей. Но даже сейчас, сознавая, что он не любит эту девочку так, как любит Солей, он испытывал волнение.

— Благодарю тебя, Бегущая Лань, — произнес он, беря кузовок.

Она смущенно улыбнулась, поколебалась, затем сказала:

— Ты избегаешь встречи со мной, Реми Мишо. Мы больше не друзья?

— Мы всегда будем друзьями, — ответил Реми. — Но у нас уже не может быть так, как… прежде. У меня появилась женщина, девушка из Акадии, и мы обручились. Мы собираемся пожениться, когда я весной вернусь в Гран-Пре.

На секунду что-то промелькнуло в ее темных глазах, так ему показалось. Или это был только отблеск костра?

— Я так и думала. Именно об этом твердила мне моя мама. Ты никогда не женишься на девушке микмаков.

— Найдется много смельчаков, которые попытаются добиться твоей руки, — заверил ее Реми. — Тебе остается только выбрать кого-нибудь из них.

— Я не хотела делать этого, — она избегала встречаться с ним глазами, — до твоего возвращения. До тех пор, пока я не узнаю, как ты относишься ко мне.

Реми сказал очень тихо:

— Ты только что услышала как…

Слабая улыбка тронула уголки ее губ.

— Да, услышала.

— Есть кто-нибудь, кому ты отдаешь предпочтение?..

Бегущая Лань быстро взглянула на него:

— Один есть.

И внезапно Реми понял причину неловкости, возникшей между ним и его другом. Какой же он глупец, что не догадался об этом раньше!

— Молодой Бобер, — проговорил он и увидел, как она кивнула.

— Он ждал, когда я дам ему ответ, но я не могла сделать это, пока не поговорю с тобой. А теперь… теперь я могу принять его предложение.

— Молодой Бобер — счастливчик, — искренне произнес Реми. — Я скажу ему об этом после того, как ты поговоришь с ним сама.

Бегущая Лань грациозно поднялась на ноги.

— Я увижу его сегодня вечером, — промолвила она и через минуту исчезла…

Прошло еще несколько томительных дней, но Реми уже не мог, как раньше, засыпать мгновенно, стоило натянуть на себя меховую полость и закрыть глаза. В нем нарастаю желание, которое он никак не мог в себе подавить. Со сладостным изумлением Реми осознал, что не проходило дня, чтобы он не думал о Солей. Он помнил ее всю, помнил, как рассыпались ее темные волосы, когда он снял с ее головы чепец, помнил выпуклость ее изящных грудей, изгиб бедра, невыразимую сладость ее губ.

Он страстно надеялся, что Солей тоже не спит, думая о нем, желая его. Желание причиняло ему не только физическую, но и душевную боль. А до весны еще было так далеко.

14

Ближе к весне среди поселенцев, проживающих вокруг Гран-Пре, стали распространяться слухи. Они обеспокоили даже Эмиля, хотя он и пытался уверить свое семейство, что ничего страшного нет.

— Всегда находятся люди, которые создают проблемы, — ворчал он. — С англичанами невозможно уживаться. Самое лучшее — просто не замечать их.