Но в то же время она любила и Леона, и знала, что не сможет не видеть его, не может вычеркнуть его из списка своих знакомых.

- Мама, пожалуйста, - Роза схватилась за голову и мешком плюхнулась обратно на диван. Могла ли она знать пять минут назад, чем обернется эта невинная беседа? - Mама, не делай этого. Все что угодно, но не это. Я буду ходить в школу и добиваться наилучших оценок, я буду перемывать за всеми посуду, готовить вам обеды, но не отрывай у меня Леона.

Вид у нее был довольно-таки жалкий, и у Олив шевельнулось сострадание. Но не в ее характере было уступать и Роза знала это, у нее было слишком много времени для того чтобы это выяснить.

- Ты не понимаешь, - сказала она, уже безо всякой надежды, - ты не знаешь, что делаешь! Прости за то, что я сказала, я не держала себя в руках. Но без Леона я не смогу.

Брови Рафа поползли вверх и он посмотрел на жену. Та бросила на него удивленный взгляд, в котором читалась растерянность. Она еще никогда не видела, чтобы Роза сдавалась так быстро. Обычно ей требовалось для этого около часа. Но она не могла отступить, это противоречило ее натуре.

- Я не собираюсь сваливать на тебя посуду с обедами, - сказала Олив. - Tакже и не собираюсь выбивать из тебя лучшие оценки. Но про Леона тебе лучше пока забыть. В твоем возрасте эта привязанность лишь мимолетное увлечение.

- Тогда мне придется не послушать тебя, - странным, испугавшим Олив голосом, отозвалась Роза. - Я не могу сделать того, что ты от меня требуешь. Это выше моих сил.

- То есть как?

- Олив, - Раф усадил окаменевшую жену обратно на диван и посмотрел на не закрытую ладонями часть лицa дочери. - Дорогая, мы ведь хотим как лучше, ты знаешь нас. Мы не хотим чтобы ваше увлечение вылилось в последствия, которых ни ты, ни я, никогда не захотели бы. Ты должна понять.

Роза покачала головой и вздохнула:

- Почему вы тогда отпустили нас одних в далекое путешествие, в другую страну? Если вас послушать, это был смертный грех.

- Мы полагались на тебя, и на Леона тоже, естественно. Мы ведь не настолько слепы, чтобы не видеть, как он к тебе относится. Он не из тех, кто обманул бы доверие близких. И Элиза дала нам клятву, что Леон никогда не причинит тебе вреда. Она ведь следила за вами, хоть вы и не видели этого. Да, возможно, сейчас он хорошо к тебе относится, но... разве мы можем знать, надолго ли это продлится?

Эта новость, услышанная раньше, могла бы удивить Розу, но сейчас она лишь вызвала легкое покалывание в груди. Ей было все равно: что следили за ними, что не следили... Какое это может иметь значение?

Наконец она смогла отнять руки от лица и посмотреть вначале на мать, потом на отца. Те напряглись:

- Я уважаю и люблю вас, - деревянным голосом сказала она, - но при всем моем уважении, я не могу вас послушаться. Именно в этом случае я собой не распоряжаюсь.

Олив от изумления и негодования раскрыла рот и что-то беззвучно прошептала. Раф молча смотрел на дочь. В его взгляде читалось уважение и, одновременно, негодование:

- Что?

- Я постараюсь, говорю вам искренне, постараюсь держать его на расстоянии, но совсем его не видеть я не могу.

- Ты ведь понимаешь, как малоубедительно это звучит?

- Понимаю.

Собирая все оставшееся силы в кулак, Роза встала. Ее слегка пошатывало. Она понимала, на что нарывается, но не могла этого избежать. Слыша, как вдалеке щебечут птицы, и как кто-то идет по направлению к гостиной, она медленно пошла вон.

Успокоительно щелкнул дверной замок, и в следующую секунду она свалилась на одеяла. Ее душили слезы, но она не допускала их. Где-то в глубине души она понимала, что ее родители правы, но не могла себе позволить согласится с ними полностью. Впервые в жизни ей предстояло пойти им наперекор и отвечать самой за свои действия.

Она не сомневалась в том, что они сейчас сидят в гостиной и обсуждают ее, как и знала то, что они ждут ее извинений и прихода. Но она не извинится. Она не может сделать этого.

Всей душой надеясь на свою стойкость, она чувствовала, как в ней зарождаются первые ростки раскаяния, которые затем должны будут превратится в гигантов и задушить ее, вынуждая сделать то, что она ни в коем случае делать не должна.

Впервые в жизни она попала в ситуацию, из которой нет выхода. Она не сможет быть полностью с ними откровенной, как и с собой. Если она даже и даст им обещание, сообщит о своем разрыве с Лео, рано или поздно ей придется изменить этому обещанию.

Почему-то всегда так бывает, что когда тебе кажется, что все вокруг как никогда близко к идеалу, непременно должно появится что-то, что должно будет омрачить твое счастье. Человеку не свойственно быть долгое время абсолютно счастливым и с этим она теперь согласна.

Раздался стук в дверь. Роза вздрогнула, нo не подала признаков жизни, а лишь сильнее вцепилась пальцами в одеяло на котором лежала, как будто боялась, что встанет против воли.

Стук в дверь продолжался все настойчивей, она съежилась и застыла, готовая к самому худшему.

Видя, что дверь не открывают, посетитель должен будет уйти. Ее здесь нет, она превратилась в приведение.

Она так сжала в руках одеяло, что пальцы онемели.

- Открой мне, или я взломаю дверь, - раздался знакомый голос, от которого Роза вздрогнула, - я знаю что ты здесь.

- Уходи.

- Ладно, считаю до трех.

Роза не шевельнулась.

- Ты ведь понимаешь, что это глупо? - cпросил Леон, досчитав. - Я видел твоих родителей и они сказали мне все, что думали. И, надо отдать им должное, сказали в лицо.

Она не ответила. По ее лицу заструились слезы, она не могла дальше их сдерживать. Роза закусила уголок подушки и зажмурилась. За дверью раздался шорох.

Она поняла, что он готовится снять дверь с петель и ужаснулась.

- Уходи, Лео.

- Послушай меня, когда мы жили в одном доме в параллельных, не закрывающихся на ключ комнатах, был хоть один момент, когда я злоупотребил твоим доверием?

- Нет, но... Все равно, уходи.

Она с тревогой ждала, что будет дальше, но Леон молчал.

Как бы она хотела встать и послушно открыть дверь, махнув рукой на сказанное Олив... Но она не может ослушаться прямого приказа матери.

- Ты не сможешь там сидеть одна.

- Смогу.

- Это глупо.

Не услышав от нее ответа, Леон некоторое время постоял в дверях, а потом шаги его начали удалятся. Роза погрузилась в дремоту. Она проснулась лишь раз, вечером, когда небо за окном уже приобрело густой, пурпурный оттенок, и зажигались первые звезды. Доносился шорох колышимых ветром деревьев леса. Она хотела постоять у окна и впустить в комнату свежего воздуха, но не смогла встать, так как почувствовала невероятную слабость во всем теле, лишившую ее способности двигаться, a в голове началась тупая, пульсирующая боль, оповещающая ее о том что она уже на полпути к голодовке. Что ж, этого следовало ожидать. Но она не ожидала того что эти симптомы проявят себя так быстро. Так внезапно... Сколько же она продержится, если ее состояние уже сейчас так разительно отличается от вчерашнего?

Поразившись быстроте первых признаков недомогания, Роза нахмурилась, перевернулась на другой бок и через минуту заснула снова, пытаясь ни о чем не думать.

Лунный свет свободно струился сквозь не заслоненное шторами окно и освещал бледное лицо глубоко спящей Розы. Она хмурилась и пыталась отогнать свет, но тот упрямо продолжал светить ей в лицо. Но она не проснулась, сон был слишком крепок.

Стоящие на тумбочке часы высветили три часа ночи, и не успела секундная стрелка переместится на циферблате, как за дверью раздался шорох.

Дверная ручка плавно и беззвучно повернулась, и дверь открылась, пропуская внутрь человека. На какую-то долю секунды он оставался стоять на пороге, осматривая комнату, а потом прикрыл за собой дверь и на цыпочках прошел к окну, задергивая шторы и  перекрывая лунный свет.