— Слушай, Димыч! Если резко навалиться, можно одним броском захватить вон тот пень. И сразу будем господствовать над всей юго-восточной частью поляны.

— Железно!.. Давай артподготовку, а потом сразу…

— Мамочки! — завопила Маринка. — Танк!

И Серёжа Петров понял, почему она так кричит: Стаин вместе с Соколовым по мощи были никак не слабее танка. Сейчас они бежали к пню, где примостилась Маринка. У каждого в руках кепка, полная снежков.

Вперёд! Серёжа выскочил из-за своего дерева наперерез танку. Выстрел — прямо Стаину по боеприпасам… То-то же! Не так страшны ваши танки… Но тут же два увесистых Соколовских снежка в грудь и в лоб.

— Держись, Серёженька!

Пум! — ещё снежок. Пум! — ещё. Он стоял совершенно безоружный, но стоял. И танк на секунду остановился. Этого было достаточно — ударили дальнобойные осалинские снаряды.

«Держись, Серёженька…» Никогда бы он не поверил, что так приятно ловить грудью снежки, которые предназначались Маринке Олениной. О, как бы хотелось ему в эту минуту, чтобы… Но снежные пули не убивают.

— А ты молодец, Серёжка!

Это Тамара Густавовна крикнула. Ей хотелось, чтобы шестой «В» и сам Серёжа Петров запомнили этот важный случай.

Она стояла в стороне и ужасно завидовала своим ребяткам. Она, между прочим, умела пулять снежками (так говорили в её время), умела пулять лучше даже многих мальчишек.

Но ей, конечно, нельзя было! Причём вовсе не из-за того, что она боялась потерять так называемый авторитет. Просто она совершенно ясно сказала себе: «Если я вступлю в бой, вся игра расстроится. Они же в меня бить не станут, начнут нарочно промахиваться. И уже всё пойдёт не от чистого сердца… Нельзя!»

Но глазами она была в самом пекле боя, отражала танковую атаку, а потом, развивая успех, вела вперёд свои батальоны…

И в то же время, как человек взрослый, она отлично понимала, что никуда она не ведёт свои батальоны и никогда больше не поведёт…

Она грузновато стояла, прислонившись к высокой и могучей ели — видимо, родоначальнице всех близлежащих зарослей. И, глядя на свой такой весёлый, стройный, на свой такой беззаботный шестой «В», она отчаянно ему завидовала! А шестой «В», естественно, не догадывался об этом и на тысячную долю мысли.

…Бесстрашно сражались бойцы, свистели белые снаряды, взвивались ввысь боевые кличи. Молодая еловая поросль, глядя на всё это, вздрагивала и восхищённо махала зелёными лапами. А двое взрослых спокойно и будто безучастно стояли в стороне.

Летела над лесом сорока, подметала широким хвостом ветер. С удивлением, с испугом глянула в прогал поляны, что за шум, что за крик? Но не стала разбираться — и скорее прочь!

А проплывавшему в апрельской сини облаку уже не было видно той поляны. Оно видело — если б действительно могло видеть — темную страну хвойного леса, а рядом большой город. Трубы завода глядят на облако чёрными круглыми глазами.

А космонавт, скользящий в своём корабле по орбите, увидел бы широкую-широкую зеленеющую равнину… Будто на физической карте, на ней были нарисованы извилистые нити рек, неподвижные чёрно-синие озёра. И так до самого горизонта, где серым монолитом лежала Атлантика, и так до другого горизонта, где смутно сияли арктические снега и льды.

Какой город?

Где?

Когда?..

Шестой «В» между тем шагал себе по лесу, дуя на красные клешни рук… Солнце светило, и мир с каждым часом становился всё более весенним.