Блеск! Она бежит по этим следам… «Не помня себя старая графиня подбежала к заветному секретеру… к заветному старинному секретеру ореховой работы старых мастеров, сердце её перестало биться, а лицо приняло тот мертвенно-бледный оттенок, который…»

Нормальненько! Подбегает, а двадцать пять каратов как не бывало… «Она схватилась за сердце и упала, словно подстреленная птица…» Не, это ерунда. «И упала, как… как…» Завтра на истории меня спрашивать не будут. Сяду тихонечко — и порядок, начало в кармане.

История четвёртая. Святое дело

«Какие весёлые сани сбегают с декабрьской горы. Мороза седое дыханье горит на щеках детворы!..»

И так далее и тому подобное — больше он не помнил и потому без конца твердил эти строчки. Он бежал, упёршись руками в огромные свои сани, дровни, а может, лучше назвать их розвальни, глотал морозный воздух и был счастлив.

Но странно всё-таки, откуда только берётся этот металлолом? Ведь каждый год целые школы выходят за ним на охоту, а он опять и опять прорастает, будто из-под земли. Честное слово, как грибы. И снова громыхают по улицам саночные поезда, нагруженные дырявыми кастрюлями, безносыми чайниками, худыми вёдрами. Натужно скрипят проржавелые скелеты допотопных кроватей с шариками… А ведь кажется: железо такое прочное!

«А нам нужна, а нам нужна победа, одна на всех, мы за ценой не постоим!..»

Да, шестой «В», на этот раз, хоть кровь из носу, хоть что хочешь, нужна только победа! Как на чемпионате мира!

Дорога пошла под горку… Ну-ка наддай, Соколов, теперь само поедет! И точно: дорога уже не шла, а летела вниз, сани вырывались из рук. Димка едва успел вспрыгнуть на них, стукнулся боком о какой-то надтреснутый чугунок, но не разозлился, а, наоборот, ещё больше повеселел, потому что это всё был металлолом — жёсткий, увесистый, такой необходимый ему сейчас.

А сани его, действительно настоящие деревенские дровни, которые ещё совсем недавно таскала живая лошадь, были полны металлолома и были тяжелы, как танк, и бежали с горы. Димка Соколов беззаботно лежал наверху, раскинув руки и глядя в синее небо, совершенно уверенный по праву сильного, что ничего с ним сейчас случиться не может.

И точно. Дровни сами собой миновали все колдобины и все телеграфные столбы. И вроде приморились. С каждым мгновением скрипение снега становилось всё громче, а сани ехали всё медленней. Наконец они стали. Димка лежал на верху воза, думая о своей удаче. Высоко над ним, в самой глубине, застыли две крохотные легчайшие пушинки, то ли пририсованные, то ли примороженные к синеве. Тишина кругом — деревня, да и только!..

Город, в котором они живут, считается старым. Даже, можно сказать, древним. Хотя на самом деле от древности этой почти ничего не осталось. По тем ветхим домишкам, что стояли здесь со времён царя Гороха, прошлась бульдозерная армия. И за каких-нибудь лет пять город стал молодой, сильный, разрастающийся год от года. Как положено, дымят трубы комбината; как положено, ревут и стонут в Ледовом дворце болельщики.

Однако при всём при том сохранилось такое странное место — Заречье. Тут живут по-деревенски, тут и снег белый, и лежит он весною дольше. И нахмуренный лес возвышается над Заречьем. Мимо этих вот деревенских домишек идут в походы все школы и все отряды. Тут у них как бы последняя застава.

Когда объявили декаду по металлолому, вся их школа двинула в обычные прибыльные места: к комбинату, к радиозаводу, к мастерским. Или по центру, где стоят высокие дома… Это считается особенно заманчивым делом. Там, во-первых, почти везде лифты — уже интересно. А потом, столько подъездов, столько дверей! Кажется, в любую стукни — тут тебе подбитый чайник, тут тебе древний рукомойник…

Но это всё только кажется, это так когда-то было. А теперь туда что ни год набеги. Откуда же там настоящему металлолому взяться? Он же на самом деле тебе не грибы, из земли не прорастает!

И вдруг Димка Соколов говорит: «Айда за речку, народы!»

А кому же ещё такая гениальная идея придёт в голову? Коровиной, что ли? Да никогда! Ей всю жизнь то в голову приходит, что Тамара Густавовна говорит. А самостоятельно… Только примазываться умеет.

Ладно, шут с ней, с этой Коровушкой!

Так или иначе, пошли они и вот набрали целые дровни полновесного «товара»! Дима улыбнулся, справедливо довольный сам собой, повёл плечами. Жалобно крякнули под ним старые сковородки. Что? Не хочется небось на переплавку-то?

— Эй, Соколо-о-ов!

К мосту приближалась металлоломная команда шестого «В». Димка приподнялся, махнул рукой и, кстати, заметил, что улов опять есть. Видно, пока он мечтал здесь, ребята зашли ещё в несколько домов.

В принципе-то на сегодня хватит. А завтра они снова сюда как штык! Потому что некоторые улицы вообще пропущены второпях, во многих домах хозяев не застали — наверно, в другую смену работают.

Подъехали ребята. Живо перегрузили железяки на Соколовские дровни (в общей-то куче оно виднее!), сзади длинным хвостом привязали маленькие санки, запряглись: «Повела кота на мясо!», «Понеслась душа в рай!..», «Девчонок к постромкам не подпускать!», «Конечно! Всегда девчонок не подпускать!», «Мариночку бы Оленину наверх, как знак качества шестого «В»!..», «Э-эй, ухнем! Э-эй, ухнем! Е-щё раааазик, е-щё да раз!..».

Ползут, скрипят, царапаются по асфальту дровни — хороший груз, увесистый. Если б сюда простую какую-нибудь лошаденцию запрячь, она бы так и буксовала на месте. То ли дело десяток отборных шестиклассников. И сам Димка Соколов впереди!.. Машины у перекрёстков смирно пережидали их небывалый поезд. Пешеходы одобрительно смотрели вслед: «Это кто ж такие?»

Прибыли, и Димка придирчиво оглядел баскетбольную площадку, где классы разгружали добытые богатства — каждый в свою горку. Главнейший их конкурент, пятый «А», отставал. И намного! Это было видно даже невооружённым глазом. А уж у Соколова-то Димки глаз был ещё как вооружён!

Могучий Паша Осалин по-матерински обласкал взглядом груду ржавых железяк, добытых шестым «В», сказал с чувством:

— Даём стране угля! — Потом подумал малость и поправился: — В смысле под чутким руководством Сокола! Точно, рёбцы?

Паша в классе самый здоровый, и ему совершенно не нужно ни перед кем заискивать. Поэтому его слова были Димке особенно приятны!

Со спокойной совестью он сел за уроки. Впереди заманчиво маячил абсолютно свободный вечер с московским телехоккеем на закуску. Однако что делать — нет на свете полного счастья. И чем больше стремишься к победе, тем почему-то труднее она достаётся!

Часов около семи в окошко тихо стукнул мягкий, как бы замаскированный снежок. Мать, которая тут же рядом перебирала в шкафу бельё, ничего даже и не заметила — так отлично было сработано. И хотя особая секретность сейчас не требовалась, Димке лично дорога была чистота проведения операции. Молодец, Горелик!

Они сошлись довольно неожиданно. Димка — человек действия, Горелов же как раз делает мало, а поговорить любит… Так всегда казалось Димке.

Ещё Горелов сочиняет детективы. Он в стенгазете один свой детектив напечатал. «Детективный случай» — так он написал. Между нами говоря, муть, чистейшая неправда!.. В общем, вполне естественно, что Димка относился к нему если и не с презрением, то уж точно что с усмешкой. К тому же Горелов имел тесные контакты с Сахаровским Борькой, который явно тяготеет к коровинско-стаинскому блоку.

Но вот началось следопытство. И Димка вдруг увидел: а Горел-то, оказывается, человек! Он, конечно, слабенький, драться не умеет и, наверное, никогда не научится. Но парень всё-таки надёжный! Глаз как у индейца — натренировался на своих детективчиках, ни одну важную новость мимо ушей не пропустит. Правда, любит иной раз накручивать фантазию. Но тут уж ничего не поделаешь: писатель! Тут должен включаться трезвый и чёткий ум командира отряда. Так размышлял на досуге Димка Соколов и как-то внутренне подтягивался, взрослел в собственных глазах. Командир отряда следопытов — звучит очень неплохо!