Я, признаться, думала вначале осмотреть дом с другой стороны, но вообще-то у меня не было четкого плана и я полностью полагалась на скандального Матвея Голопопова, который в таких делах собаку съел. Журналист был рад комплименту и заметил, что я правильно делаю, раз никогда в подобном не участвовала.

У него имелся ключ от чердака дома, в котором располагалась редакция, он открыл его и пропустил меня вперед. Войдя туда, Саша-Матвей вручил мне фонарик и сам зажег еще один. Пройдя несколько метров, мы оказались у закрытой двери, явно установленной не очень давно.

— Это мы ее поставили, — сообщил журналист, извлекая из пакета, который несла я, очередной ключ. — К счастью, дома тут плотно прилегают друг к другу. В старой части Питера встречаются и такие, где общие чердаки. Но тут была просто стена.

— А Надежда не обратила внимания на появившуюся дверь?

— Мы ее быстренько установили, когда госпожа Багирова только затеяла ремонт. А она не дошла до чердаков… К нам даже никто не приходил по поводу этой двери. Но учтите: дальше будет сложнее. Следующий дом — уже Надеждин.

Дверь предательски заскрипела, но нас никто не услышал: на чердаке не было ни двуногих, ни четвероногих обитателей.

Саша-Матвей прикрыл дверь с другой стороны, но запирать не стал. Следующий чердак был покрыт слоем пыли и завален старой мебелью. Как пояснил мой спутник, жильцы расселенных квартир стащили сюда свою рухлядь, так как ни помойки, ни пустыря поблизости нет.

Здесь пробираться было значительно сложнее, один раз я больно ударилась ушибленной вчера ногой и не смогла сдержать крика.

— Что с вами?

Немного постояв, я снова тронулась в путь, теперь гораздо осторожнее и освещая каждый метр фонариком.

— Тут придется через крышу, — заметил журналист. — Сможете?

— А куда деваться? — усмехнулась я.

Видели бы меня сейчас мои дети… Хотя они, не исключено, с большим удовольствием поучаствовали бы в мероприятии.

Саша-Матвей, осветив окрестности фонариком, выбрал какой-то пыльный комод и стал двигать его поближе к просматривавшемуся в потолке люку. Я вызвалась ему помочь.

— Запачкаетесь, — заметил журналист.

— Специально одевалась во все старое, — ответила я.

Общими усилиями мы комод с места сдвинули, правда, когда мой спутник на него забрался, одна из крепких (на вид) толстых ножек подогнулась, и мебель предательски накренилась. Но журналист на кренящейся «палубе» удержался, тем более поверхность была не скользкой лакированной, а просто деревянной и стал орудовать отверткой. Я светила ему фонариком, направляя луч вверх. Вскоре люк поддался.

— Тут подтягиваться придется, — Саша-Матвей посмотрел на меня сверху вниз. — Сможете?

Меня, признаться, брали сомнения.

— Я вас подсажу.

Критически осмотрев сухощавую фигуру журналиста, я огляделась по сторонам в поисках более крепкой и высокой опоры, с которой мне в самом деле было бы несложно вылезти наверх. Мой приятель тем временем подтянулся на руках и исчез в проеме. Через пару минут он свесился вниз и сказал, что этот люк выводит на старую, давно заброшенную голубятню.

— И куда мы с голубятни? — спросила я, проверяя крепость найденного стула.

— По крыше прогуляемся до следующего люка.

Я замерла на месте, вспомнив, что она тут совсем не ровная, как во всех современных домах моего района. Здесь же крыши покатые, обитые жестью, по которой в дождь вниз стекает вода. Я сказала об этом Саше.

— Ну, во-первых, не такая уж она и покатая, — невозмутимо заметил он. — Во-вторых, сейчас сухо и не скользко. А, в-третьих, и это самое главное — там есть дорожка — или как она там называется. Сантиметров десять шириной.

— Десять сантиметров? Всего?!

— Ну да. Вот по ней и пойдем. Да не бойтесь вы, Оля. Спокойненько, одну ногу за другой будете переставлять. Я подстрахую. Главное: не смотреть вниз. И идти тут недалеко. Но, конечно, можете вернуться…

— Нет! — твердо сказала я, приставила стул к комоду, встала вначале на стул (он зашатался), затем подняла руки вверх, держа Сашину сумку (тяжелая, зараза), вручила ему, затем — пакет с инструментом, потом сама влезла на комод, чуть не съехала, но равновесие удержала.

Сверху уже свешивались Сашины руки.

— Я вас подниму, — сказал он.

Но я решила вначале попробовать сама и, встав на цыпочки, ухватилась за грязный край. Тут подключился журналист и после пары минут совместных усилий все-таки втащил меня наверх. Уже не обращая внимания на грязь, я с минуту стояла на четвереньках, приходя в себя. Дышала тяжело, но временно забыла про ноющие ногу и щеку, чувствуя гордость за совершенный подвиг. Кто бы мог подумать, что мне окажется по силам подтянуться?

— Куда дальше? — наконец выдохнула вопрос.

— Дверь видите?

Передо мной зиял проем.

— Вот в него, огибаем голубятню — и тут как раз начинается «дорожка». По ней вперед с песнями, но лучше — молча, в направлении другой голубятни. К нашему счастью, ночь уже не белая, но пока еще и не черная. Так что и нас вряд ли кто-то заметит, и нам путь виден. Пойдемте, Оля. Все будет хорошо.

Встав с четырех конечностей на две, я тронулась в направлении зияющего проема. Фактически никакой двери тут не было: проем закрывался куском фанеры, сейчас отодвинутым в сторону. Я высунула нос наружу, вдохнула ночного воздуха. На высоте он мне показался гораздо чище, чем внизу. Но вид покатой крыши не добавлял уверенности…

— Давайте, Оля, — подбодрил сзади Саша-Матвей. — Раньше сядешь — раньше выйдешь.

Мешок с инструментом он засунул себе в сумку, чтобы мои руки были полностью свободны. Я же, крепко держась за стену голубятни и следуя указаниям журналиста, стала огибать ее справа.

— «Дорожку» видите? — послышался сзади Сашин шепот.

По-моему, это было слишком громкое название… Я не знала, как ее преодолею. Пойти в канатоходцы никогда не было мечтой моей жизни, даже в детстве, когда мама с папой водили меня в цирк. Да и они там все работают со страховкой. А я?

— Саша, а веревкой можно привязаться к голубятне? — робко спросила я. — Вы взяли веревку?

— Взял, но она уже привязана к крюку.

— Что? — не поняла я.

— За вторую голубятню мы зацепим крюк. Альпинистский. И по веревке спустимся в квартиру Багирова.

Я чуть не свалилась с крыши.

— А вы как думали?

— Через дверь, — пробормотала я. — И вы же что-то про люк говорили?..

— Через какую дверь? На площадке что ли? Так пока мы ее вскрывать будем, охрана снизу принесется. Там же наверняка наставлены всякие штучки-дрючки. Да и шум они услышат — и как с чердака выходим, и как я отмычкой в замках ковыряюсь. Нет, Оля, единственный путь — через окно. Вспомните старую русскую традицию, идущую со времен основателя нашего города… Я, кстати, специально посмотрел: у Багирова одна створка оставлена приоткрытой. Вот туда и полезем.

— Но веревку-то можно и здесь привязать, — завела я все ту же песню.

— А отвязывать кто будет? Думаете, я собираюсь бегать по крыше туда-сюда? Знаете, не хочется служить воробьем для охраны.

— А они нас видят?

— Увидят, если слишком долго стоять будем. Давайте вперед. Или назад.

Я пошла вперед. Хотела бы закрыть глаза, но не решилась.

Слава Богу, у меня хватило ума надеть кроссовки. А если бы я тут в туфельках прогуливалась?

Признаться честно, хождение по крыше далось мне гораздо проще, чем можно было бы предположить. Примерно шагов через десять я уже точно знала, как надо ступать, хорошо держала равновесие, ноги совершенно не скользили, страх в некоторой степени прошел, вниз не смотрела, стремилась к заветной цели — голубятне над квартирой Багирова. Хорошо, что он оказался не над Надеждиной. Туда идти пришлось бы дольше.

До цели добрались без особых приключений.

— Вы — молодец, Оля, — похвалил меня журналист. — Признаться, не ожидал. — И поцеловал мне руку.

Видел бы нас сейчас кто-нибудь… Но с вежливыми людьми всегда приятно иметь дело.