-- Через неделю пришел пересдавать. Опять ответил на свой билет без запинки. Его доцент, из любопытства, по всей программе прогнал. Наш Вася ему все даты и всех правителей выдал, как таблицу умножения.

-- Получил свою пятерку?

-- Хм... Доцент его выслушал, проверил на месте ли лысина и говорит: "Вы, молодой человек, знаете материал отлично. Но если я поставлю вам пятерку, то вы ведь опять придете пересдавать. Чтобы у вас такое желание не появилось - ставлю вам четыре. Надеюсь, это как раз то, что вам нужно". - И вышиб Васю из аудитории.

-- Вот это да! - восхитилась доцентом Верочка.

-- Но это еще не все. Вася ему еще два экзамена сдавал по Востоку. Знал все до ниточки, но за оба -- четверки отхватил. С тем же приговором, чтобы еще раз сдавать не пришел.

-- Вот уж не знала, что такие чудеса на факультете случаются, - восхитилась Галя. - Он что, очень принципиальным был, этот Василий?

-- Какая тут принципиальность. Я же говорю - в нем атавизма было больше чем это положено нормальному человеку. И в некоторых случаях это очень ярко проявлялось. Память далеких предков срабатывает.

-- Со змеей что было? - попыталась вернуть разговор в нужное русло Александра Федоровна. - Поймали ее?

-- Ловить ее никто и не собирался, - продолжил свой рассказ Лисенко. - Просто все стоят и никто не торопится подойти к ней. А наш Вася подхватил большой ком земли и к змее. Подбежал, бросил, но промахнулся. Гадюка же, хоть и громадная, но старается, сколько есть сил уползти от него, потому что вид у Васи в это время был очень ужасный, и дикий. Прыгает вокруг змеи, глаза у него громадные сделались, волосы как-то сразу разлохматились, зубы скалит - ну прямо свой собственный первобытный предок: не то питекантроп, не то неандертальский человек. И кричит нечеловеческим голосом: "Лопату мне! Лопату дайте!"

Кто-то на раскоп сбегал, прихватил там лопату и к Васе. А змея ползет быстро. Никогда она не видела в этих местах такого дикого человека и очень испугалась. Мы тогда на самом берегу Дона копали. Правый берег высокий, обрывистый. Змея прямо к этому обрыву несется. Вася ее своим атавизмом так напугал, что она от ужаса, совершенно не раздумывая, прямо с обрыва вниз и бросилась, хотя, надо думать, понимала, что могла при этом покалечиться. Но и Вася не посрамил человечество, тоже не задумываясь - вниз: где на казенной части, где кувырком. Обрыв такой, что не только ногу сломать можно, но и шею свернуть. Но ничего, обошлось. И у змеи обошлось, и у Васи. Змея теперь вдоль берега скользит, а Вася за ней и какой-то дикий танец исполняет. Наверно древний танец охотника за змеями, который должен был эту тварюгу остановить. Но толку никакого. Возможно, он какие-то элементы в своем танце пропустил. Тут кто-то ему лопату бросил. Теперь он бы ее искромсал на мелкие кусочки. Змея это сразу сообразила. Так что она тут же бросилась в воду и со всех сил поплыла к маленькому островку, который недалеко от берега находился. А в воде он ее уже догнать не мог, потому что не умел плавать. Стал тогда наш Вася злобно бегать по берегу и нехорошими словами обзывать это несчастное пресмыкающееся. А она, видно, дамой была и, вполне возможно, в своих змеиных кругах, считалась интеллигентной. Вот Петя говорит, что у змей ушей нет. Ушей, может быть. и нет, но все что ей Вася кричал она услышала и от этих его слов вся моментально покраснела. Вылезла на берег вся красная и не оглядываясь - в кусты.

-- Красных змей не бывает, - не поверила Верочка. - Змеи не краснеют.

-- Сам знаю, что не краснеют. Но Вася ей такое наговорил, что покраснела. Можете, конечно, мне не верить, но сам видел - она красная стала, как стоп-сигнал на машине у Александра Александровича. Что странно: был этот Вася человеком вежливым и вполне культурным, а встретился со змеей и стал совершенно диким.

-- Это от страха, - Серафима оглянулась в темноту, не ползет ли страшная змея. - Она же ядовитая. Укусит и человек умереть может.

-- Атавизм, - еще раз стала объяснять Верочка. - Первобытный человек очень змей боялся. Четвероногих хищников он еще мог понять, а змей нет. Подползают тихо, неслышно, кусают неожиданно. Укус маленький, а человек умирает...

-- Да, да, - подтвердила Александра Федоровна. - Я по телевидению документальный фильм видела про обезьян. Они страшно змей боятся. Как змею увидят, в бешенство приходят. Кричат, палки в нее бросают и не успокаиваются, пока она не скроется с глаз.

-- А литейные формочки куда дели? - вернул разговор к проблемам науки Петя, которого формочки интересовали, а змеи нет. - Посмотреть их можно будет?

-- В музее, в камералке до сих пор лежат, так что вполне можешь посмотреть, - обнадежил Лисенко. - Там их штук десять, если не больше.

-- Двенадцать, - уточнил профессор. - Двенадцать формочек и все целенькие, все как новые. Как будто завод там работал. Целое богатство.

-- Хорошо что их у нас не украли. А ведь вполне могли. На Иловлинской... помните, Иван Васильевич? - спросил Лисенко.

22

Еще бы шефу не помнить станцию Иловлинскую.

-- Жулье там, на Иловлинской, - рассердился профессор. - Самое настоящее жулье! Это же надо! Галина Сергеевна, налейте мне, пожалуйста, еще одну кружечку. Я же вас предупреждал, Владимир Алексеевич.

-- Может быть не надо, - посоветовала Галя. - Вам много нельзя. Вы уже три кружки выпили.

-- Наливайте, наливайте. Три кружки, это когда было. Все уже и прошло, - вполне возможно, что гнев профессора был нарочитым и разыграл он эту сцену для того, чтобы законным образом получить еще одну кружку чая. - А сейчас только одну. От одной кружки ничего не случиться. Это у меня вроде лекарства. Успокаивает.

Пришлось налить профессору четвертую кружку, и он с удовольствием начал потягивать поостывший уже чаек.

-- А что там случилось в Иловлинской? - спросил Петя. - Украли что-нибудь?

Профессор продолжал пить чай. Лисенко тоже не торопился с ответом.

-- Расскажите, мы же не знаем, нам интересно, - попросила и Серафима.

-- А вы им и расскажите, Владимир Алексеевич, как нас ограбили, - разрешил профессор. - И не забудьте сказать, что все это по вашей вине произошло. Такой интересный материал украли...

-- Почему бы и не рассказать, - Лисенко оглядел собравшихся, убедился что все готовы слушать. - Закончили мы тогда раскопки на горе, у хутора Репина и надо было домой добираться. Экспедиция работала от Университета, так что бедная, без машины, но материал все-таки собрали интересный. Ближайшая железнодорожная станция в станице Иловлинской. Бакенщик все наше имущество туда на телеге отвез, прямо на перрон. Этого имущества целая гора набралась: в основном ящики и чемоданы с материалами и немного наших вещичек.

Мы, сами понимаете, за два месяца работы в экспедиции немного пообносились и одичали. А тут железнодорожная станция, совсем другая жизнь, шикарная станционная цивилизация: вокзал из красного кирпича, оградки из штакетника в зеленый цвет покрашены, рельсы блестят, люди ходят полностью одетыми, везде ларьки и буфеты понатыканы. Но это, знаете ли, очень даже опасно, когда одичавший и не подготовленный народ вдруг неожиданно для самого себя дорывается до цивилизации, какой бы она ни была. Классики правильно говорят: нужен переходный период. Потому что если изменения наступают мгновенно, то народ теряет чувство меры. Хочется ему все блага цивилизации получить немедленно. Сразу и как можно больше. От этого нестерпимого желания народ начинает по сторонам глазеть, бегать по буфетам и ларькам. А в буфетах и ларьках - шик. Два месяца ничего подобного не видели, а некоторые даже забыли, что такое есть: лимонад, квас, ириски, конфеты "Медведи на лесозаготовке," пирожки с ливером, пирожные, мороженое...

-- Мороженое... - застонала Серафима.

-- Хочу пирожное, - не выдержала и Галя. - Люблю бисквитные пирожные.

-- Коля, когда ухаживал за мной, он всегда угощал заварными пирожными, - вспомнила Александра Федоровна. Мы ходили в кафе, садились за самый дальний столик и пили кофе с заварными пирожными. По-моему они самые вкусные. Ох, девочки, нам бы сейчас хоть бы по одному такому пирожному, - размечталась она...