Посреди гумна блестел, как гора золотого песка, ворох пшеничного зерна. Около него, ближе к краю, стояли весы — казалось, гусыня на яйцах замерла, к чему-то прислушиваясь, вытянув длинную, изогнутую шею. Рядом была воткнута в землю для тени срубленная большая ветвь вяза — бессильно свисали ее увядшие, сморщенные от жары листья.

Под орехом полеживал на боку Лео. Голова его была повязана носовым платком, тут же на земле валялись карандаш и толстая пачка квитанций. Лео честил в душе умника, надумавшего устроить гумно на противоположном краю двора. Всякий раз, как подъезжала арба или машина, ему приходилось вскакивать и подолгу хлопотать около весов. А машины и арбы подъезжали одна за другой. И Лео с завистью поглядывал на парней, лежавших ничком на траве, тут же под орехом: они-то могли использовать каждую свободную минуту, чтобы сладко вздремнуть.

На плоской земляной крыше хлева высились такие же золотистые вороха пшеницы. Женщины, сидевшие вокруг них, быстро и ловко, словно играя на бубнах, орудовали решетами. Скрипела и хрипела единственная сортировочная машина. Вцепившись в ручку, крутила вал смуглая девушка, время от времени вытирая ситцевым передником пот, струившийся по ее загорелой шее. Другая девушка таскала ей ведрами зерно и, взмахивая свободной рукой, отгоняла обнаглевших воробьев.

При ее приближении воробьи подымались всей стаей в воздух, но стоило девушке отойти, как они возвращались обратно и, выстроившись, словно солдаты на параде, аршинными скачками надвигались на добычу.

Из открытой настежь двери рядом с хлевом глухо доносился стук тяжелого кузнечного молота.

Грузовая машина, въехав на полном ходу во двор, круто затормозила около гумна. Из кабины выскочил Маркоз и направился быстрыми шагами к ореху.

— Скорей разгружайте! Что вы тут разлеглись — нежитесь, как в постели!

Парни нехотя, потягиваясь, стали подниматься с мест.

Лео вскинул на бригадира осоловелый взгляд:

— Много там еще осталось?

— Еще повозим. — Маркоз подсел к заведующему складом и, вытащив из кармана какую-то бумагу, шепнул ему на ухо: — На этот раз триста килограмм лишних. Вот квитанция.

Заведующий складом насупился:

— Вы там все же не очень… Шекспир сказал: лучше поменьше есть да пить, а то и оскомину можно набить!

Маркоз порылся в кармане брюк и, ничего там не обнаружив, вытер потный лоб грязной ладонью.

— Как будто ты вчера на свет родился! О прошлогоднем, забыл? Видал, как мы все хорошо уладили этой весной на собрании правления? Ты теперь и заведующий складом, и заведующий сушилкой. Посмотри на квитанцию и записывай столько, сколько в ней значится. Чего ты боишься — с весовщиком МТС все согласовано. Дадим ему в зубы два-три коди — и будет молчать.

Один глаз Лео косился в сторону весов, другим он глянул на бригадира.

— Кто на ссек да на вырезку зарится, тот, глядишь, и требухи не получит.

Маркоз рассердился:

— Что это у тебя глаза в разные стороны разбежались, прямо как игральные кости… Видишь, сколько вокруг собак, пасть раззявив, нам в руки смотрит? Кормить-то их всех надо? Небось, как насосешься вина да заладишь песни петь, вроде зурнача Гиголы, тогда тебе все равно, откуда что берется? Вставай, вставай, не ленись — вон уж ребята наполнили мешки и сложили их на весы. — Бригадир отряхнул штаны и посмотрел искоса на заведующего складом: — Что-то ты сегодня мудрствуешь лукаво.

— На кой черт нужна была мне еще эта сушилка — заведовать складом за глаза довольно! Э-эх, раз уж человек сел на дьяволова осла, так уж волей-неволей станет дьяволовым работником.

Опершись на коротенькие руки, Лео с трудом оторвал свое тучное тело от земли и с унылой гримасой на лице выкатился из-под ореха.

2

Председатель колхоза вызвал к себе бухгалтера и заперся с ним в кабинете.

— Ты не знаешь, с чего этому хаму вздумалось свести барана у меня со двора?

Бухгалтер сразу понял, о чем его спрашивают. Он опустился с равнодушным видом на стул и, вместо того чтобы ответить, только тесно сжал губы, вытянул их в ниточку.

— Что он дубина и осел, давно мне известно, но не думал я, что он к тому же еще и подлюга!

Бухгалтер глядел на председателя исподлобья, прищуренными глазами и молчал. Он хорошо знал дядю Нико и не сомневался, что все это только присказка, а сказка впереди.

Председатель прочел мысли своего сотрудника и не стал долго испытывать его терпение.

— С гор никто не приезжал?

— Были из Ченчехи. Забрали муку, гвозди и корм для собак.

Дядя Нико уперся в него сверлящим взглядом:

— Я имею в виду — с овцефермы.

Бухгалтер с минуту глядел на председателя, не отводя глаз. Потом ответил коротко:

— Нет.

Председатель вытащил из кармана платок, снял очки, подышал на стекла, осмотрел их и стал заботливо протирать.

— Так вот, если оттуда приедут и не застанут меня на месте, скажешь им: пусть отберут двух хороших ярок — так, чтобы по весу вышло не меньше того баранчика, — и пометят их моим клеймом. — Он сдвинул над переносицей светлые брови и добавил грубо: — Артисты ведь не ко мне в гости приехали, а колхоз обслуживать.

У бухгалтера не пошевелился ни один мускул на лице, не дрогнуло даже веко — он только чуть слышно прогундосил:

— Ладно.

— И еще скажешь, чтобы одну ярку оставили на ферме, а другую привезли сюда.

Бухгалтер вздернул левую бровь:

— Что тут делать овечке в такую жару?

Нико улыбнулся:

— А этому верзиле корреспонденту, по-твоему, есть не надо?

— Долго он еще будет тут околачиваться?

— А черт его знает! Может, даже все лето.

Председатель умолк. Бухгалтер подождал немного и, считая беседу оконченной, решил удалиться. Но оклик дяди Нико заставил его повернуть обратно.

— Постой, дело есть.

Бухгалтер снова уселся на тот же стул, лицом к лицу с председателем.

Тот уложил очки в футляр, а футляр засунул в нагрудный карман. Потом сплел пальцы, положил руки на стол и уперся подбородком себе в грудь. С минуту он сидел так и наконец, подняв голову, спросил:

— Ребята вернулись из Щирвана?

Бухгалтер удивился вопросу: дяде Нико было прекрасно известно о возвращении чабанов.

— Вернулись.

— Что рассказывают?

— Поправили овчарни, скосили и сложили в скирды семьдесят восемь тонн сена — овцам корм на зиму.

Дядя Нико налил себе воды из графина, отпил полстакана, потом встал и вылил остальное в горшок с цветком, стоявший на подоконнике.

— Сколько ушло денег?

— Немало.

— А именно?

— Зачем ты спрашиваешь?.

— Нужно.

— Мне нельзя знать, для чего?

Председатель вернулся на свое место и сел за стол. Он провел ладонью сверху вниз по лицу, забрал в горсть рот с подбородком и, опершись локтем о стол, снова вонзил в глаза бухгалтера острый взгляд.

— Ты должен прибавить к сумме расходов еще тысячу рублей. Сможешь?

Бухгалтер помедлил с ответом.

— Невозможного на свете ничего нет. Хатилеция в ту пору, когда мастерил кувшины, приделывал к ним ручку с того бока, с какого хотел.

— Верно! — согласился дядя Нико. — И Ефрем тоже.

— А все же — зачем тебе?

— Покрышки у моей машины износились.

— Тысячу рублей — на покрышки?

Председатель с удивлением посмотрел на неподвижное, ничего не выражающее лицо собеседника.

— Законным путем их нельзя получить — не полагается. Придется купить с рук. А рыночная цена такая.

Бухгалтер помолчал с минуту.

— Что ж, это не трудно.

— По какой статье можно провести эти деньги?

— По разным.

После короткой паузы председатель искоса глянул на бухгалтера.

— Мы купили у азербайджанцев тысячу вязанок соломы, чтобы починить крышу у овчарен.

— Правильно.

— По рублю за вязанку.

— Превосходно.

— Ну так вот…

— Я и сам непременно на этом бы остановился.

— Договорились.

На этот раз бухгалтер добрался до выхода, но едва он успел открыть дверь, как в нее ворвался, запыхавшись, маленький мальчуган.