— Дайте сказать!..

— Не выйдет! Будем выбирать Тедо!

Шавлего нахмурился, поднял стул с ящиками и унес его куда-то на край помоста. Потом вернулся на прежнее место.

«Что-то мои парни молчат. Не поняли меня. А без них ничего не получится. Пропадет дело!»

Он вышел на середину эстрады, широко расставил ноги и грянул громовым голосом:

— Замолчите вы или нет, черт вас всех побери!

— Не хоти-им!

— Не жела-аем!

— Не замолчи-им!

— Давайте нам Тедо!

— Ты нам глаза не отводи! Хотим Тедо!

— Кричите и вы все, люди! Нам Тедо нужен!

Шавлего скрестил руки на груди и опустил голову.

Среди всего этого шума и гомона он все же расслышал слова секретаря райкома, который «по-дружески» советовал ему не задерживаться больше и покинуть трибуну, чтобы не опоздать на поезд.

Это уже было слишком.

Шавлего внезапно принял решение.

Он резко повернулся спиной к «партеру» и через голову секретаря райкома и председательствующего зычным голосом бросил в гущу многочисленного президиума:

— Шакрия! Я буду председателем чалиспирского колхоза. Выдвигайте мою кандидатуру!

Внезапно воцарилось гробовое молчание. От неожиданности и изумления все словно проглотили языки.

В президиуме творилось нечто невообразимое: какое-то бешенство, какое-то безумие овладело задними рядами. Раздался как бы гром прорванной плотины; в мгновение ока все повскакали с мест, с грохотом полетели раскиданные в разные стороны, стулья — словно горный обвал обрушился с помоста в «партер» и рассеялся там.

Глава девятая

1

Ночь была еще в полной силе, но петухи уже вели на нее отчаянное наступление. Бледные лунные лучи пронизывали частое кружево бамбуковой рощи. Верхушки стройных кипарисов вонзались, как иглы, в густо-синее небо. Буйно разросшийся на самшитовых кустах плющ застилал темным ковром маленький искусственный холм посередине миниатюрного сквера. Богатырская липа добродушно-покровительственно раскинула свой широкий шатер над рядами застекленных портретов передовиков. В дальнем конце двора белели озаренные холодным светом луны пощаженные временем стены памятника четвертого или пятого века, церкви святого Стефана.

Шавлего подкинул в печку дров, снял пальто и повесил на вешалку. Потом прошелся несколько раз взад-вперед по кабинету и сел за письменный стол. Свет сильной электрической лампочки, отраженный стеклом, покрывавшим стол, ударил ему в глаза, заставил зажмуриться. Шавлего раскинул свои длинные руки, ухватился за края стола и некоторое время сидел в этой напряженной позе. Потом откинулся на спинку кресла и расхохотался так, что зазвенели стекла в окнах.

«Ну вот — ты теперь председатель…»

Шавлего — председатель чалиспирского колхоза!

На лестнице снаружи послышались шаги. Они стихли перед дверью кабинета.

— Войдите — открыто.

В кабинет вошел Шакрия. Закрыв дверь, он прислонился к ней спиной и вдруг осклабился во весь рот.

— Давно меня ждешь?

— Не очень. Иди сюда, садись.

По припухшим, покрасневшим векам парня Шавлего догадался, что тот тоже не спал всю ночь.

— А теперь выкладывай подробно: почему ты вчера довел дело до того, что мне приходится принимать тебя в этом кабинете?

Надувной снова осклабился:

— Тедо во всем виноват. Ей-богу, он один в ответе.

— Какого черта вы всей шайкой забрались наверх, на помост? Едва ли не треть собравшихся заседала в президиуме.

— Говорю тебе — во всем виноват Тедо. Ты вчера ошибся, когда выразил сомнение в его организаторских способностях. Если бы не Тедо, ты сейчас не сидел бы за этим столом. Дело в том, что дядю Нико не так-то легко застать врасплох. Умен, старый волк! Он чуял, что дело может обернуться не в его пользу, и принял кое-какие меры: всех, кого считал смутьянами, ввел в «расширенный» президиум и этим, по своему мнению, убил двух зайцев: во-первых, задобрил «интриганов», а во-вторых, оторвал их от основной массы, лишил возможности оказывать влияние на тех, кто сидел внизу. По-моему, это единственное возможное объяснение. — Шакрия заерзал на стуле. — Здорово ты испортил настроение начальству! А ведь у Тедо все было подготовлено и подтасовано так аккуратно, что, казалось, осечки не могло быть. Эх, какую человек работу провел — и все пошло прахом, остался ни с чем! Нет, право, мы должны спасибо Тедо сказать. Кабы не он, ты бы уехал, даже не оглянувшись… А мы таки убили зараз двух зайцев: избавились и от дяди Нико, и от Тедо. После собрания у меня в голове сами собой всякие планы складывались. Такое у меня сейчас чувство, будто я могу весь мир перевернуть. Не знаю только, с чего начать. Все сразу хочется сделать и устроить. А в первую очередь…

— Клуб и стадион?

— Не знаю, не знаю, Шавлего. Тысяча нужд у колхоза. Видал, где вчера собрание проводили? На крыше! Люди замерзли, И хлев старый, да и стал тесноват. Сушилку начали строить — и забросили. Детский сад с яслями нужен, об этом я тоже думал… Надо водокачку купить и установить. Потом и о бане можно будет позаботиться… Словом, и не перескажешь, сколько самого разного лезет со всех сторон в эту пустую башку…

— А ты думал, я один буду голову ломать? Нет, дружок, теперь ты и Махаре — члены правления. Сегодня у нас будет заседание. Сразу, с утра. Надо решить множество вопросов, не терпящих отлагательства… Как, по-твоему, сможет Махаре заведовать складом?

— Сможет ли Махаре? Да он для этой должности создан!

— Джимшер, кажется, зоотехник?

— Да, в прошлом году окончил техникум в Мачхаани. Кстати, ты не забыл, что он тоже избран в правление?

— Нет, не забыл. Как ты думаешь, сможет он руководить животноводческой фермой?

— Боюсь поручиться… А впрочем, это такой чертяка, что, может быть, и сумеет. Поначалу, пожалуй, будет трудно, но потом справится. Дядя Нико его близко к делу не подпускал. Он с ума сойдет от радости, если ты ему такое предложишь.

— В правлении у нас тринадцать человек, правда?

— Тринадцать. Несчастливое число. Ты сам так захотел. Почему не одиннадцать или не пятнадцать?

— Глупое суеверие. Мы сделаем тринадцать счастливым числом.

— Нелегко это будет.

— Почему?

— Ведь тринадцатый — дядя Нико. Раз от него избавились, не надо было и в правление его избирать.

— Не согласен. Он нам понадобится. Опыт у него немалый.

— В чем? Рвать и хапать — в этом он правда мастак.

— Все, что он нахапал, мы подсчитаем и заставим его вернуть. Да еще к ответственности привлечем.

— Мои ребята зуб на него имеют. Вчера по пути домой все ворчали: пусть, мол, выйдет вместе с нами на работу с пятифунтовой мотыгой. Не убудет его, разве что жир сбросит.

— Если понадобится, он и мотыгу в руки возьмет. Это не проблема. Надо передать ему бригаду Тедо. Я нисколько не сомневаюсь, что он будет хорошим бригадиром.

— Бригаду Тедо? Да Тедо взбесится, ума лишится! Такую бучу поднимет — ей-богу, в чашке воды нас всех утопит!

— Нашел храбреца! Откуда у Тедо столько смелости? Этот стяжатель привык действовать исподтишка.

— Тебе видней… А бригаду Иосифа кому поручишь?

— Coco сумеет ею руководить?

— Тут нужен опытный человек. Виноградарство — дело нешуточное. А впрочем, Coco такой парень… Если ему дело доверить, себя не пожалеет, голову сложит, а сделает. Как бы только народ не стал обижаться…

— Почему это народ может обидеться?

— Ну, видишь ли… Все мы люди… Скажем, из зависти. Подумают: опытных и заслуженных обошел, а поставил начальником над всеми сопляка и ветрогона.

— Coco, насколько я его знаю, не ветрогон.

— Ясное дело, нет. Но в глазах наших сельчан он все тот же молокосос, каким был когда-то. Однако работать он будет на совесть, не зная ни сна, ни отдыха, и через год станет знатоком по виноградной культуре, не хуже самого Иосифа Вардуашвили.