— Затем, — продолжал Ренэ, — я в присутствии этих двух свидетелей осмотрю тело покойного, чтобы подтвердить причину смерти, установленную врачом.

Маркиза задрожала, но успокоилась на мысли, что, если врач определил смерть от удара, то и судебный пристав ничего не узнает. Откуда у него могут быть познания относительно ядов? Мария решила употребить все усилия, чтобы обворожить молодого человека. Она устремила на него пристальный взгляд, и Ренэ невольно потупился перед ним.

Но уже через несколько минут он, маркиза и понятые вошли в комнату покойного. Там их встретил доктор.

— Этот случай не представляет затруднений, — сказал он, обращаясь к Ренэ, — господин д‘Обрэ скончался от удара.

Судебный пристав подошел к умершему, а затем, после непродолжительного осмотра, вместе с понятыми подписал протокол. Маркиза облегченно вздохнула; но это длилось недолго, так как ею снова овладел испуг. Дело в том, что Ренэ снова подошел к трупу и стал очень внимательно всматриваться в черты лица умершего. Неужели он напал на какой-нибудь след? Странно! Ренэ ощупывал пальцы покойного, и его лицо приняло сосредоточенное выражение. Маркизой овладел страх.

“Берегись, прекрасный герцог, — подумала она, — яды Экзили могут и до тебя добраться!”

Вскоре Ренэ отошел от постели и спросил доктора:

— Вы уже не застали покойного в живых?

— Нет.

— Сколько времени прошло с момента смерти до того, как Вы приехали?

— Так около часа. Не правда ли, маркиза?

— Вы одни были около Вашего отца? — обратился молодой человек к Марии.

— Нет, — с горячностью ответила маркиза, — впрочем да. Когда я дала ему питье, то я была одна с ним.

Ренэ снова подошел к умершему. В эту минуту Луизон вызвала маркизу, которая была очень рада возможности избегнуть неприятных расспросов; хотя ее пугала мысль, что молодой юрист останется наедине с умершим, но она успокаивала себя тем, что протокол уже подписан.

Когда маркиза вышла из комнаты, доктор стал излагать Дамарру состояние здоровья умершего и объяснять причины удара. Молодой герцог почти не слушал его. Он ходил по комнате и внимательно осматривал ее. Вдруг он остановился перед столиком, на котором на серебряном подносе стоял стакан, взял его в руки, посмотрел на свет и спросил:

— Кажется, господину д‘Обрэ давали питье из этого стакана?

— Вероятно! — ответил доктор подходя. — На дне еще осталось несколько капель, а тут заметно, где покойный прикладывал губы.

Ренэ поднес стакан к окну и снова посмотрел на свет; на стенках сосуда виднелся какой-то странный налет. В эту минуту вошла маркиза и, как вкопанная, остановилась на пороге, увидев стакан в руках молодого юриста.

“Какая непростительная неосторожность! — подумала она, — я забыла убрать стакан; видно, что я еще неопытна… Но теперь я все это приму к сведению”.

Она подошла к Ренэ и произнесла:

— Из этого стакана пил в последний раз мой дорогой отец.

— Я так и думал, — ответил Ренэ, — а потому и осматривал его так внимательно.

— Не сделаете ли Вы и господин доктор мне чести поужинать вместе со мной, — с обворожительной улыбкой проговорила Мария.

— Благодарю Вас, — поспешно ответил Ренэ, — я вынужден отказаться, потому что должен быть засветло в Компьене.

— Я тоже, — проговорил доктор. — Мы можем ехать вместе, господин Дамарр?

— Хорошо, доктор, — сказал молодой юрист. — Примите мое искреннее сочувствие Вашему горю, — продолжал он, обращаясь к маркизе, — я скоро опять приеду снимать печати.

“Хоть бы ты провалился! — подумала маркиза. — Меня не проведешь!.. У тебя зародилось подозрение. Непременно нужно будет написать Годэну, чтобы он имел в виду Дамарра”.

Ренэ и доктор вскоре же покинули замок. Они ехали по лесной дороге в одном экипаже, но их разговор не был особенно оживленным.

— Маркиза, кажется, не ладила со своими родными? — спросил Ренэ после продолжительного молчания.

— Прежде, да, — ответил доктор, — но в последнее время она примирилась с ними, и отец очень привязался к ней.

— Говорят, что старик очень сурово относился к дочери и держал ее, как в плену?

— Это преувеличено. Он хотел оградить ее от преследований Сэн-Круа, из-за которого и происходили все раздоры.

— Но ведь этот Сэн-Круа сидит в тюрьме. Чего же боялся господин д‘Обрэ?

— Он боялся, что Сэн-Круа выйдет на свободу и старая любовь снова разгорится; потому-то он так усердно и старался помирить дочь с мужем.

Ренэ опять задумался.

— Что Вы так задумчивы, господин Дамарр? — спросил доктор. — Офмон, кажется, не выходит у Вас из головы.

— Ах, знаете, я — юрист, доктор права, и поневоле задумываюсь над разными вещами.

— Но в Офмоне все так просто.

— Вы так думаете?

— Конечно.

Наступило новое молчание. Его перебил Ренэ.

— Доктор, — спросил он, — скажите, пожалуйста, когда наступает при ударе паралич — сразу или лишь потом?

— Сразу.

— Вы не могли определить, когда наступил паралич у д‘Обрэ?

Доктор с изумлением посмотрел на Ренэ и спросил:

— Что это? Допрос? Чем он вызван?

— Да я знаю, что если паралич наступает постепенно, то можно подозревать, что он вызван действием яда.

— Черт возьми, какое Вы имеете право высказывать такие подозрения? Я уже много лет состою врачом в Офмоне, хорошо знаю состояние здоровья покойного и осматривал его после смерти.

— Дорогой доктор, да разве я сказал что-нибудь об Офмоне или его обитателях? Я говорю вообще. Меня интересуют все подобные случаи. Кроме того я занимался медициной и химией.

— Ох, уж эти химики! — с жаром проговорил доктор, — они всегда что-нибудь выдумают. Говорю Вам, что Обрэ умер от удара. Скажите, кто мог желать смерти такого почтенного старика? Остерегайтесь, господин Дамарр, высказывать во всеуслышание такое обвинение.

— Сохрани меня Бог!.. Вы осматривали тело покойного, Вы и должны знать причину его смерти. На то Вы — доктор, а я — только юрист.

Наступило новое молчание. Вдруг послышался лошадиный топот и какой-то всадник обогнал коляску.

— Пьер, — крикнул доктор, узнавший во всаднике слугу из Офмона, — куда так поздно?

— В Париж, я везу письмо господину Пенотье от маркизы.

Ренэ внимательно прислушался и сказал:

— Пенотье — друг Сэн-Круа; маркиза, как кажется, продолжает иметь с ним сношения.

Доктор насупился и сухо проговорил:

— Я не знаю этого господина.

Разговор снова прекратился. Экипаж продолжал катиться по пыльной дороге.

— А вот уже и башни Компьена, — проговорил доктор.

Около ратуши Ренэ распрощался с ним, а затем прошептал:

— Я должен молчать, мои улики слишком ничтожны. Ах, если бы я только мог снести остатки этого питья в лабораторию Гюэ!

VI

Крушение на опасном пути

Прием в Лувре у Людовика XIV только что окончился. Придворные кавалеры и дамы расходились группами, разговор оживился. У одной из золоченых колонн зала стоял граф Лозен. Он был в большом нетерпении, так как уже две недели ожидал решения своей судьбы. Он все время следил за королем и ждал знака, о котором ему говорила Монтеспан; однако его все не было, и он подумал, что либо Монтеспан сказала ему неправду, или же король утратил свое влечение к красивой женщине. На этот раз Лозен заметил, что король во все время приема оглядывался по сторонам, и подумал, что это должно было что-нибудь означать. Поэтому он не спускал взора с Людовика и скоро увидел, что взгляд короля устремлен на то место зала, где среди других дам стояла Монтеспан. Людовик вдруг обернулся, и Лозен заметил на его пальце сверкающий бриллиант, которого раньше не было. Граф тотчас же перенес свое внимание на Мотеспан и увидел, что она дважды с шумом распустила веер.

Как только Лозен заметил эти безмолвные переговоры, он тотчас же выскользнул из зала, спустился с лестницы, вышел на улицу, и, сев в наемный экипаж, отправился к Орлеанскому дворцу. Когда он входил в парк, прилегавший к нему, часы на башне пробили половину третьего.