— Пошла вон! — крикнула Мария собаке и смело вошла в спальню.

Проспер сидел у постели; старик Обрэ услышал тихие шаги дочери и сказал:

— Доброе дитя!.. Ты хлопочешь обо мне в такой поздний час!

Проспер встал и обратился к Марии:

— Если я понадоблюсь Вам, то позовите меня; теперь барину уже гораздо лучше.

Он вышел. Отец с дочерью остались одни.

Мария подала ему стакан, причем ее руки больше не дрожали, а лицо было совершенно спокойно. Д‘Обрэ взял питье и поднес стакан ко рту. Маркиза отошла в глубину комнаты. Отец выпил питье до дна и вернул стакан дочери, проговорив:

— Мне теперь лучше, спасибо!..

Маркиза подошла к постели; она ожидала, что яд немедленно окажет свое действие, но его не было.

— Иди, — сказал д‘Обрэ, — мне лучше. Ложись спать!.. У дверей моей комнаты будет дежурить Жак.

Маркиза пошла наверх; ее охватывал холод и ей все казалось, что кто-то стоит сзади нее. Она поспешно заперла дверь своей комнаты и прилегла на диван. В ее голове шумело и ей чудились какие-то призраки, кружившиеся в комнате и вылетавшие в окно.

Пробило полночь.

Внизу раздался глухой шум, послышались голоса и жалобные стоны.

“Яд начинает действовать… Поделом тебе, отец!.. Это за то, что ты хотел отнять у меня моего Годэна!” — подумала Мария.

Кто-то бежал по лестнице, в щель стал виден свет. Раздался стук в дверь.

— Сударыня, — послышался голос Луизон.

Мария молчала.

— Ради Бога, отоприте!.. Ваш отец умирает.

Маркиза быстро смяла свою постель и пошла открывать дверь.

— Я легла не раздеваясь и задремала. Что такое?

— Вашему отцу очень плохо… идите скорей!

— Отец, отец! — с отчаянием закричала Мария, — скорей доктора! — и она бросилась вниз по лестнице.

Луизон следовала за ней и задыхаясь проговорила:

— Жак уже поскакал в Компьен.

— Во сколько же времени он доберется туда?

— Часа через два.

Мария наморщилась, как бы показывая свое недовольство, но вместе с тем прошептала:

— Доктор приедет не раньше, как через шесть часов; к тому времени все будет кончено!

Уже при входе в спальню отца Мария услыхала его стоны и ею овладело раскаяние. Она подошла к постели больного; черты его лица страшно изменились; яд уже производил свое разрушающее действие в его организме.

— О, дочь моя, я ужасно страдаю! — воскликнул д‘Обрэ, протягивая руку маркизе.

Его пальцы были скрючены, а ладони покрыты холодным потом.

Если бы у Марии было под руками противоядие, она тотчас же дала бы его отцу, но она даже не слышала о нем, равно как не знала даже имени того яда, который разрушал организм больного. Спасти его теперь можно было лишь ценой откровенного признания, а это значило погибнуть.

— Поздно, — прошептала она, — да и действие средств Экзили ничем нельзя остановить.

Старик начал бредить, он сел на постели и стал что-то говорить, но потом пришел в себя и громко сказал:

— Пошлите гонца в Париж! Я хочу перед смертью видеть своих сыновей.

Мария бросилась на колени перед постелью и стала громко рыдать. Собравшиеся слуги высказывали свое участие и жалели бедную маркизу.

Беспокойство больного увеличивалось; применялись всевозможные домашние средства, но безуспешно.

— Приди ко мне, дитя мое, — прохрипел старик, — пусть твоя головка покоится на моей груди!.. Ах, милое мое, дорогое дитя. Мы были так счастливы в последнее время; твое присутствие так украшало этот тихий замок; и теперь я должен расстаться с собой, когда все шло так хорошо!..

— Мы не расстанемся, отец, — крикнула маркиза, ломая руки. — Бог сохранит Вас!

— Нет, я чувствую приближение смерти, — простонал д‘Обрэ, — мои члены уже немеют, меня пронизывает страшный холод, голова горит, мной овладевает ужасная слабость, глаза застилаются черной пеленой. Я умираю!

Маркиза чувствовала, что руки, обвивавшие ее шею, слабеют. Вдруг потухающий взор старика остановился на дочери и он шепнул ей:

— Приблизь ко мне свое ухо!..

Мария приложила свое ухо к губам отца.

— Избегай Сэн-Круа… — глухо прохрипел старик.

Вдруг его взгляд расширился, голова запрокинулась назад, правая рука судорожно подернулась и все тело тяжело опустилось на постель.

Мария наклонилась к отцу, а затем беззвучно проговорила.

— Он скончался…

Последние слова отца убили в ней всякое раскаяние и, не зная, что делать и как выразить свое горе, она сочла за лучшее упасть в обморок. Ее унесли наверх и положили в постель.

— Не понимаю, — пробормотала маркиза, очутившись одна, — я думала, что яд действует быстрее.

Часы пробили шесть.

— Он шесть часов боролся со смертью, — продолжала она шепотом, — надо будет увеличить дозу.

В часовне замка зазвонили в колокол. Мария поднялась, спрятала склянку с ядом в шкаф, среди кружев и лент, и пошла вниз. Она вошла в переднюю одновременно с небольшим господином. Последний вежливо поклонился растроганно протянул маркизе руку и тихо проговорил:

— К сожалению я прибыл слишком поздно.

Мария прижала платок к глазам и прошептала:

— Благодарю Вас, доктор.

Маленький человек был доктор из Компьена, по фамилии Лафрен; он постоянно лечил старика д‘Обрэ.

Марией снова овладело беспокойство. Не зная признаков отравления, сбитая с толку действием яда, которое она представляла себе гораздо быстрее и сильнее, она боялась, что откроется какой-нибудь след, могущий возбудить подозрение.

Она вместе с доктором вошла в спальню старика. На столе горели свечи, около умершего стоял священник. Мария опустилась в кресло, но не смела посмотреть на покойника и подняла взор к потолку. Доктор стал исследовать умершего. Что-то он скажет?

Прошло с полчаса, которые показались Марии вечностью. Наконец доктор окончил свое исследование и подошел к молодой женщине; она судорожно сжала платок.

— Я так и думал, — сказал доктор, — апоплексия… удар.

Мария облегченно вздохнула, но ее лицо приняло выражение глубокой скорби. Она искоса посмотрела, как доктор написал свидетельство о смерти, и в душе возликовала — преступление осталось не открытым.

— Все кончено, — прошептала она, — берегитесь теперь, братцы мои милые!

После полудня маркиза совсем успокоилась; она приберегла свои силы к новому испытанию: ей предстояло свидание с братьями.

В то время как она обдумывала малейшие подробности этого свидания, лакей доложил о приходе какого-то молодого человека.

— Он назвал себя Ренэ Дамарр, — сказал слуга.

— Как? Как Вы сказали? — переспросила маркиза, невольно содрогаясь.

— Это — судебный пристав того округа, к которому принадлежит Офмон, — сказал доктор, оставшийся в зале по просьбе Марии, — он приехал, вероятно, для того, чтобы выполнить некоторые формальности; ему придется опечатать комнату умершего до прибытия господ д‘Оорэ, а также он осмотрит тело покойного. Это — очень молодой человек, сын герцога Дамарр.

Маркиза снова заволновалась — это обстоятельство она упустила из вида; вместе с тем ей показалось плохим предзнаменованием, что тот человек, с которым она встретилась в роковой день убийства студента, именно сегодня скова появился на ее пути.

Выйдя в переднюю, маркиза увидела Ренэ Дамарра в сопровождении двух мужчин; он сильно возмужал с тех пор, как его видела Мария, и в чертах его лица выражались энергия и сила воли.

Ренэ вежливо поклонился маркизе и произнес:

— Простите, сударыня, что я беспокою Вас, но мне нужно выполнить некоторые формальности.

— В чем же они заключаются? — с беспокойством спросила маркиза.

— Прежде всего я должен наложить печати на комнату покойного, так как, по имеющимся у нас сведениям, среди бумаг должно находиться завещание господина д‘Обрэ.

Мария с трудом овладела собой. В волнении она не догадалась пойти в комнату отца и пересмотреть его бумаги, чтобы прочитать, а, в случае надобности, и уничтожить этот важный документ. Но теперь было уже поздно.