Она открыла глаза и поняла, что заснула. Где‑то слышались голоса – многодетная перепиралась со своими четырьмя близнецами, которые ни в какую не желали идти обедать.

– Вы чего на обед‑то не собираетесь? – спросила мать близнецов у Людмилы, угомонив и собрав наконец свой выводок. – Время уже. А где ваш Антоша?

Антоши не было – ни в бассейнчике, ни в песочнице, ни у кромки воды. Стали спрашивать у близнецов, но те помнили лишь, как пришел дядя сторож и прогнал собаку, а где был в это время Антоша и что делал, никто из них не заметил.

– Антоса к морю посол, – прошепелявила вдруг Верочка, которая среди близнецов считалась старшей, и указала пальцем: – Вот его мятик.

В прибрежных волнах действительно плескался до боли знакомый пестрый мячик. Людмила бросилась к этому мячу, и вот уже вокруг нее тревожно загудели, загомонили встревоженные голоса, какие‑то мужчины в плавках ныряли в воду, отплевывались и снова ныряли. Плачущий женский голос отчетливо произнес: «утонул мальчонка». Лицо Людмилы оставалось безмятежно‑спокойным, она лишь прижала руку к груди и медленно начала куда‑то проваливаться. Последней мыслью ее, перед тем, как ушло сознание, было: «Мне наказание, что слишком много о НЕМ думала – о ребенке надо было думать».

А Антоша брел по пыльной дороге рядом с псом, которого сердитый дядя с красным лицом пинками выгнал за ограду санатория. Сторож был и впрямь зол на собаку, потому что администратор из‑за нее сделала ему выговор, пообещав уволить в два счета – это тебе, мол, ведомственный санаторий, тут большие люди отдыхают, и никто церемониться не будет. К тому же он был пьян, поэтому не заметил, как мальчик увязался за собакой и пролез в щель между прутьями решетки – достаточно широкую для такого малыша.

Антоша, большую часть своей жизни проведший в яслях, прекрасно знал, что за ограду нельзя, а отходить куда‑нибудь – тем паче. Однако, когда сторож побил собаку, ему вспомнилось, как его самого в сердцах отхлестала по щекам воспитательница. И ни за что – он ведь не нарочно вылил борщ, его Димка толкнул. Подробности эпизода, собственно, в памяти мальчика давно потускнели и почти забылись, но чувство обиды засело прочно и теперь вновь нахлынуло, вызвав сочувствие к незаслуженно побитому псу. Антоше захотелось пожалеть собаку, он побежал за ней и долго шагал рядом, поглаживая короткую жесткую шерсть, а когда оглянулся, то санаторий уже скрылся из виду.

Другой мальчик, возможно, тут же испугался бы и начал плакать, но только не Антон – он твердо знал, что не потеряется. Если человек может сказать, как его зовут, как зовут его маму, и какой у него адрес, то он никогда не потеряется – так сказала мама, а мама знала абсолютно все. Поэтому они с мамой много раз играли, будто Антоша потерялся в чужом городе и должен ответить на вопросы прохожего. В результате он так навострился, что в любую минуту готов был рассказать о себе абсолютно все и без единой запинки. Сейчас его немного смущало, правда, что рассказывать было некому, разве что псу – вокруг ни души. По шоссе, поднимая пыль, проносились машины, и любой шофер остановился бы, увидев одиноко бредущего по дороге крохотного ребенка, но Антон держался у обочины и на проезжую часть не выходил – он знал, что это опасно, потому что автомобиль большой и может его задавить.

Пес ковылял на трех ногах, ступая очень осторожно – сторож давеча стукнул его по больной лапе, и она противно ныла. Приласкавший его человеческий детеныш плелся рядом, что‑то лепетал, и от этого у видавшей виды собаки родилось смутное беспокойство – что‑то неладно, такие маленькие человеческие детеныши обычно не бродят одни, где же его мать? Ох, не было бы опять неприятностей, ведь и у них, собак, сучки порою кидаются на всех без разбору – если даже просто пройти мимо их щенков. На сторожа пес обиды не держал – сам виноват, не туда забрел. А все потому, что чуть подальше этого места был другой санаторий – и здание похожее, и вкусный запах из кухни тоже идет, но люди не такие, добрые там люди! Собак всегда привечали – за ухом почешут, колбаски кусок дадут или сахарку. Кухарка, бывало, обрезков подкинет, а когда и кость с мясом. Вот пес и перепутал – полез сдуру за ограду, а там полно детенышей. Теперь еще и этот привязался. Ох, не было бы беды!

Антошка устал, его мучили жажда и голод, болели исколотые камешками босые ножки, но больше всего терзала тоска по маме. Ох, скорее бы снова ее увидеть! Он долго терпел, но под конец не выдержал – сел на землю и заплакал. Пес постоял рядом, потыкал в ухо холодным носом, лизнул в щеку. Антошка обхватил его за шею и горько всхлипнул:

– Шобачка! – и тут же поправился: – Собачка!

Пес отбежал немного и в ожидании остановился, глядя умными глазами. Антоша поднялся и поплелся за ним. Ноги у него подгибались от усталости, он вцепился руками в жесткую собачью шерсть, и так было легче идти. А потом прямо перед ними возникли ворота и здание санатория. Пес одобрительно гавкнул, чтобы ободрить своего выдохшегося спутника, и обрадованный мальчик, забыв об усталости, побежал к калитке с вывеской

САНАТОРИЙ АКАДЕМИИ НАУК СССР

Если б Антоша умел читать, то прочел бы надпись на вывеске и засомневался, но читать ему было еще рано, поэтому он вбежал в вестибюль и остановился, как вкопанный – все игрушки и столики с пестрыми книжками куда‑то исчезли, только на стене по‑прежнему висели два знакомых портрета. На одном дяденька был лысый, его звали Ленин, а на втором дядя был с волосами и густыми бровями, но как его звали, Антоша не помнил. Под ними, закрывшись газетой, похрапывал третий – уже настоящий – дяденька. За стойкой вместо доброй тети в белом халате сидела другая – с раскрашенными глазами, длиннющими ресницами и ярко красными губами. Антон засмотрелся на ее губы, а она тоже в недоумении уставилась на него, потом пожала плечами и спросила:

– Мальчик, ты откуда, ты что, здесь живешь?

– Да, – он кивнул и вновь оглянулся в поисках бесследно исчезнувших ярких книжек.

Тетенька с раскрашенными глазами не отставала:

– Где твоя мама, какой у вас номер комнаты?

Про номер комнаты Антоша ничего не знал и не ответил – этого в их с мамой игре не было. Девушка за стойкой была новенькая и работала первый день, поэтому она окликнула дремавшего за газетой вахтера:

– Михал Никитич, где у нас отдыхающие с ребенком живут?

Храп прекратился, вахтер выглянул из‑за газеты и в недоумении поглядел на мальчика осоловелыми глазами.

– С ребенком? Не упомню чего‑то. В прошлом году приезжали профессора с внуками, а в этом… Погоди, тебя как зовут‑то?

Вот тут и настал звездный час Антона! С достоинством выпрямившись, он отчеканил:

– Меня зовут Антон Муромцев, мою маму зовут…

Но сторож, не дослушав, махнул рукой и прервал его:

– А, Муромцевы! Они в двадцать пятом номере, это в левом крыле. Отведи его туда, а я тут присмотрю, если кто ключи спросит.

Антон вспомнил про пса, оглянулся, но того не было видно – побежал на кухню за косточкой. Девушка, крепко взяв мальчика за руку, повела его на второй этаж, постучала в одну из комнат и, услышав «да», сказанное приятным мужским баритоном, приоткрыла дверь:

– Ваш ребенок там по вестибюлю бегал, я его привела. Вы его заберите, пожалуйста.

Мужчина с женщиной во все глаза смотрели на Антона, и на лицах их была написана полная растерянность. Женщина была очень милой, но, все равно, это была не его, Антоши, мама. Он так и сказал:

– Это не моя мама.

– Стоп! – мужчина поднял руку. – Почему вы вдруг решили привести этого юношу сюда?

– Так он говорит… – девушка багрово покраснела и сердито повернулась к Антону: – Тебя как зовут, ты чего мне говорил?