– Позвоню и скажу, – он улыбнулся и поцеловал руку сестры.

Она поднялась, и взгляд ее упал на разложенные на столе фотографии.

– Подожди, что это? Нет, вот эти – в нижнем ряду.

– Эти? – Сергей невесело хмыкнул: – А это как раз то, из‑за чего Петька выбивал из меня палкой пыль. Ах, да, ты ведь еще не в курсе всех сырных событий.

Он коротко рассказал о своей эпопее с сыром, но Ада Эрнестовна, казалось, не слушала.

– Странно, очень странно, – задумчиво проговорила она, не отводя глаз от фотографий. – Я могла бы поспорить, что это закодированная надпись.

– Адонька, отдохни, у тебя уже глюки. Это фотографии бактерий, а не донесение агента спецслужб.

– «Удел богов – создавать тайны». Ты меня не переубедишь – мой глаз хорошо наметан, и я вижу определенный порядок на всех нижних фотографиях, хотя здесь можно говорить лишь об информации, а не о замене буквы буквой или слова словом. Можно мне взять несколько фотографий? Еще какие‑нибудь у тебя есть?

– Бери, какие понравятся, займи ими свой досуг, если нечего делать. Других фотографий нет и в ближайшее время не предвидится – Петька меня отстранил от работы.

Не отвечая, Ада Эрнестовна с сосредоточенным видом продолжала разглядывать снимки. О присутствии брата она вообще, казалось, забыла – когда ею овладевала какая‑то мысль, все вокруг переставало существовать. Сергей, махнув рукой, оставил ее любоваться фотографиями и выскользнул в прихожую. Только он собрался поднять трубку и заказать разговор с Ленинградом, как телефон заверещал сам – звонил Петр Эрнестович.

– Сережка, Сурен Вартанович хочет тебя сию минуту видеть, – торопливо произнес он, – собирайся, он за тобой высылает свою машину.

К удивлению Сергея Оганесян выглядел совсем не так плохо, как шептались между собой коллеги – внешне он казался даже бодрей, чем во время своего майского визита к Муромцевым полтора месяца назад.

– Ну‑с, молодой человек, – строго сказал Сурен Вартанович, шевельнув бровями, еще более густыми, чем у нового первого секретаря ЦК КПСС, – рассказывайте.

Сергей покосился на брата, но тот сидел с каменным лицом и молчал.

– Что именно вы хотите знать, Сурен Вартанович? – вежливо поинтересовался он.

– Чем это вы нас всех накормили, какой‑такой бактерией? – в прекрасных карих глазах академика прыгали смешинки.

– Сурик‑джан, пусть мальчик поест сначала, – возразила вошедшая в кабинет Шушик Акоповна, ставя перед Сергеем тарелку с кулебякой и стакан чая, – попробуй, Сереженька, я сама пекла.

– Не возражаю, по восточному обычаю гостя положено сначала накормить, – мохнатые брови вновь весело шевельнулись.

Сергей рассказал все, начиная с того момента, когда пассажиры экскурсионного автобуса увидели показавшийся из‑за поворота трейлер. Его не перебивали, но иногда Оганесян поднимал руку, прося говорить помедленней – он непрерывно делал пометки у себя в блокноте. Шушик Акоповна покачивала головой и тихо ахала, а Петр Эрнестович слушал, стиснув зубы и слегка прикрыв глаза.

– Почему ты ничего не рассказал нам об аварии? – резко спросил он, когда брат замолчал.

Сергей лишь пожал плечами, а Сурен Вартанович вновь поднял руку:

– Ладно, ребята, потом разберетесь. Скажи, Сережа, что из себя представляет то место, где живут подобравшие вас после аварии люди?

– Широкое горное плато, ручьи и маленькие речки стекают оттуда в реку Джурмут. Пару тысяч лет назад западная часть была, скорей всего, продолжением горы Гутон, но теперь – возможно, после сильного землетрясения, – все плато практически отделено от остального мира бездонной пропастью. До того, как там появились люди – двадцать лет тому назад, – это был первозданный край. В тех местах, кажется, до сих пор сохранились саблезубые тигры, поэтому я и предположил возможность существования там неизвестной науке непатогенной микрофлоры. Именно поэтому сыр…

– Погоди о микрофлоре и сыре, – остановил его академик, – скажи лучше, какой степени тяжести были травмы у твоих спутников – тех, что спаслись вместе с тобой?

– Мне показалось, что у мальчика поврежден нижний отдел позвоночника – когда я оттаскивал его, он стонал от боли, дергал руками и головой, но вся часть тела ниже пояса оставалась неподвижной. У мужчины – Прокопа – были множественные открытые переломы обеих ног, я видел торчащие обломки костей. Я хотел оказать ему помощь, но мне самому стало плохо.

– Петя, осмотри его рану, я хочу знать твое мнение, – велел Оганесян, и Сергей послушно приподнял волосы на затылке, открыв заживший шрам.

– У меня во время войны пару раз бывали аналогичные случаи, – оглядев след от раны, задумчиво проговорил Петр Эрнестович. – С осколком в мозгу человек мог какое‑то время двигаться и говорить – пока кровь не скапливалась в субарахноидальном пространстве, и не возрастало давление на мозговую ткань. Если внутреннее кровотечение сильное, то без оказания хирургической помощи подобная травма несовместима с жизнью.

– Ну, значит, ты, Сережа, у нас в рубашке родился, – усмехнулся академик. – Но почему местные жители не отвезли вас в больницу?

– Вам, наверное, трудно представить, как живут там люди – нет ни электричества, ни радио, ни телефона. Роды у женщин принимает местная акушерка Асият – к счастью, дока в своем деле. Единственная связь с внешним миром – мост через пропасть. Достаточно прочный, правда, мост – по нему может проехать грузовик, а дорогу жители проложили до самого шоссе Евлах‑Лагодехи. Конечно, тем, кто каждый день вызывает «неотложку», там жить не рекомендуется, но пока, насколько мне известно, у тамошних жителей ни инфарктов, ни инсультов не случалось.

– Да, хорошо бы и нам так – без инфарктов и инсультов. Ладно, выходит, что вы все – ты после тяжелейшей мозговой травмы, мальчик с явно поврежденным позвоночником и мужчина с множественными открытыми переломами обеих ног через две недели после аварии были абсолютно здоровы?

Сергей пожал плечами:

– Выходит, что так, я сам был в недоумении. Тем более что, по словам местных жителей, вообще все травмы в их местности заживают удивительно быстро.

– И что ты сам об этом думаешь?

– Мне вспомнились рассказы об алтайской смоле мумие – похоже, в той местности имеется нечто подобное. В любом случае, я собираюсь в ближайшее время туда вернуться и продолжить исследование, но перед этим мне непременно нужно выполнить просьбу председателя сельсовета Гаджиева и дать заключение о патогенности микрофлоры молочных продуктов, – он не удержался и наябедничал: – Однако на заключительном этапе работы начальство отстранило меня от экспериментов.

– Какое начальство? – удивился Оганесян.

– Вот это, – выпятив подбородок, Сергей указал на брата.

– Ах, вот как! – старик покачал головой и сделал серьезное лицо. – Это уж не в моей компетенции, это сами разбирайтесь.

– Что, съел? – хмыкнул Петр Эрнестович. – Сурен Вартанович тебя выручать не станет, пока не пересдашь технику безопасности, никуда не допущу. Ладно, деятель, пошли домой, я из‑за твоих дел еще с женой и сестрой после разлуки не виделся.

Провожая их, Сурен Вартанович, качал и головой и говорил:

– А ведь парадоксально, Петя, а? У меня тут кое‑какие соображения возникли по этому поводу. Сделаем ему туда командировку, как ты считаешь? А если дело стоящее, то можно и в план работы включить. Ты докторскую уже начал делать, Сережа?

– Я в этом году только с кандидатской разобрался, Сурен Вартанович.

Петр Эрнестович легонько стукнул брата по затылку:

– Сначала пусть с техникой безопасности разберется.