Троица друзей к этому времени уже пришла в себя на квартире у Алексея. Бесцеремонно перерыв гардероб брата, Коля нашел чистую одежду для себя и друга. Зойка, приняв душ, постирала свой спортивный костюм и развесила на батарее.

– Я уже никуда не хочу ехать, зачем? – хмуро сказала она. – Я устала, а менты сейчас бандитов будут искать, им не до тебя и бабки Агаши.

– Дура ты дура! – резко оборвал ее Коля. – Тебя в первую очередь и будут искать – кто их главного мента привел к бандитам? Ты!

– Так я же откуда знала! Он сам стал кричать, что я с его дочерью, а я…

– Правильно, а где его дочь? Где твой законный муж? Вот они где, – он выразительно провел рукой по своему горлу.

– Как?! – глаза Зойки расширились от ужаса. – Ты же говорил, что они уехали…

– Уехали, как же! Ты сама просила тебя от них избавить, мы пошли тебе навстречу.

– Вы их… убили?!

– А как еще было от них избавиться? Никак! А кто их к нам привел? Опять же ты.

– Хватит, Коляша! – в тревоге вмешался Вася, обнимая девушку за плечи. – Успокойся Зоинька, ни о чем не думай.

– Вы все врете! – оттолкнув его, закричала Зойка. – Этот охранник… Миша… он же здоровый, как вы с ним справились? И потом, ты же его знал, он же твой знакомый!

– Не вопи, раз говорю, значит, справились. Почему иначе подполковник поверил, что ты с его дочкой? Так что, милая, тебе по всем статьям тюрьма светит, если ты не уберешься отсюда подальше. Поняла или нет?

Зойка опустила голову, в мыслях у нее царил полный сумбур, на душе было тошно.

– Поняла, – с трудом выговорила она.

– Попробуем достать баксы – пойдешь к своему питерскому деятелю и скажешь…

– Она к нему не пойдет и ничего ему не скажет! – Вася сказал это, как отрезал. – Надо иначе у него выманить «зелень».

Коля взглянул на искаженное лицо приятеля и тут же пошел на попятный.

– Ладно, хорошо – давай, ограбим его квартиру, – кротко ответил он. – Ты когда‑нибудь грабил квартиры, Васек, есть у тебя опыт?

– Да хоть лучше и ограбим, а к нему она не пойдет! – злобно прошипел тот.

– Хорошо, решили – грабим. Где он живет, Зоя, ты не забыла?

– Я… – девушка испуганно дернулась, – я помню, как идти. И визитка у меня была с адресом – я прочитала и запомнила.

– Тогда с утра на поезд – московский в девять двадцать отходит, я как‑то Лешку провожал, знаю.

– Мне домой надо свои шмотки взять, я так не поеду – в резиновых сапогах.

– Сходи прямо сейчас и возьми.

– Сейчас нельзя, с утра до поезда схожу – папашке с мамашкой к семи на завод, Ксюшка в без пятнадцати восемь в школу уходит.

Однако в восемь утра Ксюша оказалась дома – Зойка забыла, что уже наступил ноябрь, и у сестренки начались осенние каникулы. В свободное от школы время девочка любила поваляться в постели подольше, хотя после восьми сон уже не шел. Звук поворачивавшегося в замочной скважине ключа заставил ее выскочить из постели и накинуть халатик.

– Зойка! А я думала, воры лезут, а это ты.

С минуту они смотрели друг на друга, потом Ксюша кинулась сестре на шею. Зойка ласково прижала ее к себе, чмокнула в нос.

– Ксюшка, глупыша ты моя, чего ревешь?

– Я… мы думали… мама сказала, – девочка всхлипнула, – она сказала, что тебя, наверное, убили!

Зойка ухмыльнулась, представив себе, какой злобной радостью светилось лицо матери, произносившей эти слова.

– А я живая – не заметно? – она вдруг спохватилась: – Только не говори им, что я приходила, поняла? Никому не говори!

– Не скажу, – Ксюша послушно кивнула и шмыгнула носом, – а где ты была?

– Я только шмотки свои из шкафа возьму, – не отвечая на вопрос сестры, говорила Зойка, направляясь к себе в комнату, – а эти сапоги и куртку оставлю – ты сегодня или завтра их тете Клаве отнеси, которая в деревянном доме у Дона живет. Я тебя к ней водила, у нее еще собака Пират, помнишь? Только одна не ходи, с девчонками из класса договорись.

– Ладно, отнесу. Ой, мамочки, какая куртка смешная, ты ее с пугала сняла? А ты когда опять приедешь?

– Не знаю, может, и никогда. Дай я тебя еще раз поцелую – на всякий пожарный.

Глава двадцать пятая

В день похорон Халиды с утра зарядил мелкий осенний дождь, и небо над Москвой казалось затянутым тусклой серой пеленой. Гражданская панихида проходила в стенах института, в котором она много лет работала и с которым потом в течение всей своей жизни не прерывала связи. Народу собралось много – друзья студенческих лет, товарищи по работе, многих из них Сергей даже и не знал.

Петр Эрнестович, самолет которого опоздал из‑за метеоусловий, приехал уже после начала панихиды. Приблизившись к Сергею, он встал рядом и осторожно коснулся руки брата. Сергей обернулся и кивнул, бледное лицо его казалось высеченным из камня.

«Как странно складывается жизнь, – думал Петр Эрнестович, – Сережа был нам со Златой, как сын. Мы думали, он будет иметь большую счастливую семью, а мы с ней, моей Златушкой, станем нянчить его детишек, как своих внуков. В сорок восемь лет она неожиданно родила, теперь у меня трое детей, а бедный Сережа всех потерял – обеих жен, дочь. Лиза с Тимуром уже тактично дали понять, что Русланчик и Юрик фактически не его сыновья – Лиза хочет сама заниматься мальчиками. По закону Сережа имел право не согласиться – он усыновил детей и любит, как родных. Я даже подумать не мог, что он так легко их отдаст, я готов был всеми силами помочь ему в воспитании, но он… Как он это сказал? «Что одинокий мужчина под шестьдесят с разбитым сердцем и поглощенный наукой будет делать с двумя пацанами? Конечно, о деньгах тут и речи не может быть – я всегда буду помогать им материально». Я был потрясен этими его словами! Сказал бы он так, будь они его родными детьми?».

Увидев Петра Эрнестовича, к ним приблизился директор института Валентин Петрович Знаменский, бывший университетский товарищ академика Муромцева.

– Приветствую, Петр, мои соболезнования.

– Здравствуй, Валентин, благодарю.

Они пожали друг другу руки, и Знаменский представил стоявшую рядом с ним высокую миловидную женщину.

– Рита, жена моего внука.

– Мы учились вместе с Халидой, – тихо сказала она, – примите мои соболезнования.

«У Вальки Знаменского такой взрослый внук! Это значит, что Халида по возрасту могла бы быть моей внучкой, – с горечью подумал Муромцев‑старший, – хотя, кажется, Валек немного старше меня. Все равно, как нелепо складывается жизнь!».

Рита Знаменская отошла и, встав рядом с заплаканной светловолосой женщиной, что‑то тихо ей говорила.

«Друзья ее юности, – ощущая странную отрешенность в душе, думал Сергей, – той юности, что прошла без меня, рядом с Юрой. Перед самим собой можно не кривить душою – я полюбил ее в тот день, когда в шестьдесят пятом очнулся после аварии и увидел рядом девочку неземной красоты. Наталья? Влечение, жалость к ее молодости и одиночеству, ответственность, бешенство и унизительное чувство после ее измены, но любовь… Нет, я всю жизнь любил одну лишь Халиду, хотя не осознавал этого. Но она меня не любила, она любила Юру, даже после его смерти. Когда мы были вдвоем, я всегда ощущал его присутствие, и, если честно, мне казалось, что лишним при этом был я. Она вышла за меня от отчаяния, потому что всегда очень тепло относилась ко мне – как к другу. Мы с ней вместе пытались ИМ противостоять, я уверен теперь, что это именно ОНИ убили ее. Петя недоволен, что я согласился оставить мальчиков с Лизой, он не понимает – я одинаково люблю всех ее детей. Всех! И пусть они будут вместе, если Лиза так хочет, я уже стар, и неизвестно…»

Петру Эрнестовичу внезапно показалось, что брат сейчас упадет. Он крепко стиснул руку Сергея, но тот повернул к нему лицо и слабо кивнул, чтобы успокоить.

– Ты еще побудешь в Москве, Петя? – негромко спросил он. – Какие у тебя планы?