Во время захода он заказал шипшандлеру пятьдесят ящиков турнепса. Тот не поверял, переспросил, но ответ звучал все так же: именно турнепса и именно пятьдесят. Шипшандлер вернулся и огорченный поведал, что у них есть отличная репа, есть превосходная редиска и даже баклажаны можно найти специально для русских, но вот турнепса на их складе не оказалось. «Нет, — настаивал штурман, — только турнепс». — «Ну что ж, — сказал шипшандлер, — тогда снабжение завезут только вечером, так как сейчас фирма спешным порядком высылает на материк самолет за турнепсом».

И турнепс доставили. «Нет ничего невозможного, — так комментировал штурман свой успех. — Надо только очень захотеть».

Когда пришвартовался первый тральщик, штурман вышел к борту и вызвал капитана, чтобы лично доложить, что турнепс прибыл — что говорить, приятно людям делать маленькие радости. Но когда стали турнепс перегружать, он услышал в свой адрес такие эпитеты, что скрылся в каюте и больше на палубе не показывался.

Оказывается, «турнепсом» капитаны называли спиртное.

Наталья же сообщала ему и о Коле Ковалеве, давнем его приятеле, который теперь перевелся в тралфлот и сейчас ходит на «Зените». Три раза Ярцев попадал с ним на один пароход, и всегда они жили душа в душу, а на последнем, на «Куинджи», они так сошлись, что даже на берегу были вместе, вызывая этим ревнивую озабоченность жен. Когда Наталья вспоминала Колю, у нее лицо молодело и глаза становились лукавыми и озорными. Ладная у них тогда подобралась компания.

Наталья появилась, когда сигарета почти догорела.

— Привет, — небрежно бросила, поставила полное ведро и попросила закурить.

Лицо ее, несмотря на свежий легкий загар, выглядело утомленным. Облокотившись рядом на планшир, она жадно затянулась и, сильно выдохнув дым, спросила:

— Где идем-то? Канары уже прошли?

— Опомнилась! — удивился Ярцев. — Скоро тропики.

— Да ну, к лешему, с такой жизнью имя свое не вспомнишь. До трех часов сегодня в кинга играли, — будто упрекая кого-то, пожаловалась она.

— Азартную жизнь проводишь, — посочувствовал Олег.

— Если бы… Не каюта, а проходной двор. Турнепс вчера заявляет: «Вы почему на ключ закрываетесь? Не положено по уставу». Влез и просидел до трех. Еще Мишенька твой был.

— Так гоните вы их!

— Я шуганула старпома пару раз, так Полина обижается. Она за ним, как за каменной стеной.

— Сообразительная девочка.

— Она развлекается, а я, как дура, сиди. И спать — не заснешь, и уйти нельзя, чтобы не наследить. Мой чертушка мне уже сцены ревности закатывает.

— Это еще кто такой? — удивился Олег.

— А, ладно, будто не знаешь, — отмахнулась Наталья и вдруг схватила Олега за руку: — Смотри! Смот-три, кто это?

Метрах в ста от судна показалась черная блестящая спина огромной рыбы. Она вышла из глубины будто мина и, не двигаясь вперед, качалась на волне.

— Загорает, холера, — сказала Наталья и посмотрела на свое предплечье, — а тут и позагорать некогда. Ты тоже белый.

— На обратном пути, — ответил Олег, наблюдая, как рыба выставила вверх плавники и, лениво прихлопывая ими, стала медленно вращаться вокруг своей оси.

— Слушай, а почему ты к нам никогда не зайдешь? — спросила Наталья.

— Некогда, с работой зашиваюсь, — ответил Олег, хотя это ему и в голову не приходило.

— А Поля жаловалась, что ты неприветлив с ней, даже не здороваешься. Как же так, Олежек? Нехорошо.

— Нервы берегу. Обхамила меня на стоянке. Да и тут, на днях, бог знает куда послала.

Наталья прыснула, чуть дымом не поперхнулась.

— Это она умеет. Ты не сердись, на стоянке она занята была, судовая жизнь ее не интересовала.

— Чем занята-то?

— Ни чем, а кем. Парень у нее был, замуж собиралась.

— Освободилась, значит.

— Да ну, ее сам черт не разберет. У старпома — положение, у Али — доллары, у Мишеньки твоего — красота. Нонешние девочки ведь не как мы, они с оглядкой. У тебя вот — грубость. Столько поклонников. Она и развлекается.

— Я-то здесь при чем! — удивился Олег.

— Ой ли? Не скажи, я видела у тебя в каюте эбонит. Тоже парусники решил делать? — спросила она, усмехаясь.

— Ребята просили. А при чем здесь парусники?

— Ну как же! Будто не знаешь? Это она, Полька, выкамаривает. Сказала своим дуралеям, что мечтает о прощальном сувенире. Парусник — как раз подойдет. Ну и пообещала им что-то. Они и рады стараться.

— Она что, парусный флот решила собрать? Куда ей столько?

— Да ну, нужны они ей! Девочка так веселится.

— Веселая девочка.

— Она бросает море. Говорит, не женское это дело. Женское дело — цветочки приносить.

— Какие цветочки, — не понял Ярцев.

— Любимого встречать с цветочками, когда он возвращается из рейса… Она сказала, что если ты с ней не будешь здороваться, она тебя еще дальше пошлет.

— Куда уж дальше-то? — удивился Олег. — Дальше я не знаю.

— Ты еще много не знаешь, — многозначительно произнесла Наталья.

— Мне все равно, могу и здороваться, — сказал он безразличным тоном.

— Ох, Олежек, — хитро прищурилась Наталья, — кажется мне, что тебе не все равно.

— Креститься надо, если кажется, — хмуро сказал Олег.

Наталья бросила окурок за борт и, увидав, что сторона наветренная, пошла со своим ведром на корму, сказав ему с улыбкой:

— Приходи, у нас весело бывает.

Рыбина уже где-то за кормой медленно погрузилась раз, другой, как поплавок при хорошей поклевке. Потом нырнула и больше не показалась.

«Это луна-рыба, — догадался Олег. — Самая ленивая из рыб. Мясо у нее очень нежное».

С кастеляншей он не разговаривал, не здоровался и вообще делал вид, что не замечает ее. Но на судне она была едва ли не самым популярным человеком и ему все время о ней напоминали. То рефмеханик вдруг поведал, что она «школьница», ученица восьмого класса, и он, как внештатник заочной школы моряков, будет принимать у нее зачет по химии, то старпом пожаловался, что во время вахты застал электрика у нее в каюте, то Серый сообщил, что она, оказывается, «не глупо пляшет» и будет выступать в самодеятельности ко Дню Нептуна.

Когда он встречал ее в коридоре и, не поднимая глаз, проходил мимо, он чувствовал, что она на него смотрит. Иногда она специально загораживала ему дорогу, и он вынужден был прижиматься к самой переборке, чтоб не задеть ее.

«С жиру бесится, — думал Ярцев. — Поклонников ей не хватает».

Но все чаще и чаще он ловил себя на том, что не замечать ее с каждым днем становится труднее.

4

В «Холодфлоте» был весьма оригинальный начальник отдела техники безопасности. Стоило на «Серове» электрику попасть под ток электродрели, как вышел приказ о изъятии электродрелей на двести двадцать вольт, а заодно и паяльников: на «Добролюбове» моторист напоролся на нож — вышел приказ о запрещении пользоваться самодельными ножами; на «Джанкое» ночью штурман нырнул в бассейн без воды — появилось распоряжение о запрете бассейнов. Потом говорили, что на ремонте в Клайпеде кого-то придавило гребным винтом. Месяц команды судов дрожали в ожидании нового приказа. Приказы стали приходить за другой подписью — убрали начальника.

Убрать-то его убрали, но приказы его никто не аннулировал, поэтому старпом тянул с бассейном до последней возможности, придумывая разные отговорки. Но близился праздник Нептуна, крещение, дальше оттягивать было некуда, и он, громко сетуя на свою доброту, согласился.

Бассейн устроили между вторым и третьим трюмом, и центр внерабочего существования переместился с кормы на нос.

Дни по-прежнему стояли жаркие. Температура повышалась с каждым днем, подходя к своему экваториальному пределу, но охотников загорать не становилось меньше. Загар превратился в самое азартное соревнование из всех, что проводились на судне. Один Садык Аббас Али никогда не загорал, он даже летнюю кепочку с головы не стаскивал, и когда кто-нибудь из ребят, приставив свой локоть, говорил: «Смотри, я темнее. Эх ты, а еще из Сирии!» — Али очень охотно соглашался и, видимо, радовался, что кто-то темнее, чем он, такое счастливое у него было лицо. Матросы ходили черные, как негры, блестя белками глаз. Из «машины» — один Миша Рыбаков был им под стать, даже в полуденный зной он не уходил в тень. Тонкий, мускулистый, с копной великолепно вьющихся волос, которым он придавал темно-бронзовый отлив, Миша был красив, как юный паж. Все судовые женщины одолевали его своим вниманием и разными «электрическими» просьбами, но Миша, как истинный паж, обращал внимание только на свою королеву: Ярцеву уже не раз говорили, что его видели в прачечной в рабочее время.