— У кастелянши такая же работа, как у всех. Почему ей систематически мешают работать?

— Напрасно вы так расстраиваетесь, Альберт Петрович, — сказал дед.

— Я хочу знать, что происходит? Почему четвертый механик постоянно игнорирует мои распоряжения?

— Помилуйте, он здесь не при чем. Там что-то с изоляцией у электромеханика.

— Ах, вот в чем дело, — сказал старпом, словно открытие сделал. — Тогда, может, он мне объяснит? — обернулся старпом к Ярцеву.

Ярцев отложил вахтенный журнал.

— Слушай, Петрович, у тебя что, настроение плохое? Шел бы ты отдыхать после вахты. Потом поговорим.

— Позвольте мне самому своим временем распоряжаться! — повысил голос старпом.

— Да распоряжайся на здоровье. Что ты из-за мелочей петушишься? Изоляция упала у двигателя. Через час подымем.

И тут старпом сорвался.

— На судне нет мелочей, — гаркнул он и, понимая, что сказал глупость, добавил угрожающе: — И вам это придется уяснить.

Бросив пронзительный взгляд на Ярцева, он стремительным шагом покинул ЦПУ.

— Какая муха его укусила? — удивился дед.

— Тут не муха, тут целая жужелица, — уточнил Алик.

Ярцев пожал плечами.

— Я в обход, по заведованию, — сказал он деду.

Чтобы не идти мимо прачечной, Ярцев свернул к медблоку и нарвался на доктора.

— Олег Иванович, вы мне УВЧ посмотреть обещали. Опять не греет.

Палуба в кабинете доктора была свеже протерта. Кое-где еще поблескивала влага.

«Значит, она только что здесь прибирала», — подумал Ярцев и увидел у порога ее ведро и перчатки.

— Хорошо, я загляну после обеда, — ответил Ярцев. Встречаться сейчас с кастеляншей у него не было никакого желания.

— Подождите, еще свет тут у меня в прихожей погас. Вы скажите электрику.

— Обязательно, — на ходу ответил Ярцев, усмехнувшись штатской терминологии дока.

В тамбуре свет действительно не горел, и только он перешагнул комингс, дверь на палубу открылась, ослепив его ярким лучом, тень качнулась перед глазами и что-то упругое толкнуло его в грудь.

— Это еще кто тут? — услышал он высокий голос кастелянши и потом ее небрежное: — А, это вы?

Она остановилась. Почему-то руки ее оказались на пояснице Ярцева, а он стоял, перенеся ногу через комингс, и, чтобы сохранить равновесие, держался за ее плечи.

— Ну, и долго мы так балдеть будем? — произнесла она не отстраняясь.

— Простите, — сказал Ярцев, отступив назад.

— Вот еще, и не подумаю. Вы зачем мне питание сняли с прачечной?

«Зачем она так кричит? Мы же рядом стоим», — поморщился Олег.

Дверь сзади нее оставалась открытой и гуляла в петлях, то освещая тамбур, то погружая в полумрак.

«У нее какие-то рысьи глаза. Они светятся в темноте», — подумал он.

Не говоря ни слова, Ярцев хотел было выйти на палубу, но она снова загородила ему дорогу.

— Так надо, — сказал Ярцев. — Разрешите…

— Ах, так надо! — возмутилась она. — Вы видали! Он разговаривать со мной не хочет… И вообще, почему вы со мной не здороваетесь? Вы очень культурный? Да? Вы образованный, воспитанный? Что вы стоите как истукан? Дайте мне пройти!

Ярцев посторонился.

— Мне работать надо, и всякие там ваши изоляции мне до лампочки. Белье я выгружать не буду. Я уже порошок всыпала.

— Его электрик выгрузит.

— Это который же? Рыбаков? — с каким-то напускным весельем произнесла она. — Ну-ну, пусть попробует.

«А она поспокойней стала, — заметил себе Ярцев, — слова у нее поскромней».

— Нельзя же так рассуждать, ваши дела, наши… — миролюбиво сказал Олег. — Я понимаю, неприятно, конечно, но мы прежде всего о вас заботимся…

— Плевать я хотела на вашу заботу. У вас одна забота — руки распускать.

— Ну знаете! — только и смог сказать Олег.

— А то не знаю! Вы, что ли, другой?

— Послушайте, — сказал Олег, — почему вы все время грубите? И кричите зачем? На судне ведь нет глухих. Это вас совсем не красит.

Она долго, пристально на него глядела и, сощурив свои рысьи глаза, выдохнула, как бы с сожалением.

«Черт знает что! Вздорная баба. Дал ведь себе зарок с ней не разговаривать. Сам и виноват, за каким лешим остановился, — с раздражением подумал Ярцев. — А ладно, что мне с ней, детей крестить?»

Солнце, блеск воды ослепили его. Так ярко, радостно ослепили, что он закрыл глаза и стоял минуту, запрокинув голову, глубоко, до головокружения вдыхая в себя утреннюю чистоту. Ритмичный шум волн о корпус шел из-за бортов, широко и вольно поднимаясь в воздух и растворяясь в его вышине.

Солнце припекало совсем по-южному. Дома холодно, заморозки начинаются. Народ уже теплые вещи вытаскивает из кладовок и жалуется на холодный неуют квартир. А мы вот убежали от зимы, от снега, — подумал Ярцев, обходя заведование.

Хоть и десять дней уже были в пути, но как-то быстро они промелькнули, и весь дом еще где-то рядом был, совсем близко, словно зайдешь вон за надстройку, и снова пронизывающий ветер в лицо, и мокрый снег, и осенняя слякоть под ногами. Какая-то неестественность и зыбкость была в этом вновь обретенном тепле, будто случайно оно, вот-вот исчезнет и надо побольше его хлебнуть, задержать в себе.

Все, кто с утра работает, нашли себе дело на палубе.

Ярцев с сожалением подумал, что выйти позагорать ему сегодня не удастся не только после обеда, но и после рабочего дня.

Сварщика Ярцев нашел на корме, за надстройкой. Вместе с Аббасом Али, сирийцем, курсантом мореходки, они делали печку, мастерили ее из железной бочки. По новым правилам даже в открытом море промасленную ветошь нельзя выбрасывать за борт — охрана среды.

Аббас Али был скромный парень, молчаливый, работящий, улыбчивый и такой худущий, что Олег как-то поинтересовался у ребят, ест ли он вообще что-нибудь. Оказалось, что ест, и весьма охотно, русская кухня ему нравится. Видимо, и сам ощущая неполноту своей комплекции, он каждый день, в любую погоду на ботдеке с гантелями, часа по два гремело на палубе железо. Но мышцы его упорно не хотели расти.

Сварщик выслушал Ярцева молча, продолжая заниматься своим делом. Пламя над горелкой было неразличимо. Сопло просто двигалось по металлу, а за ним оставался золотой, остывающий след.

Закончив шов, сварщик отложил горелку и, стянув с себя грубую асбестовую куртку, обнажил мощную, слегка заплывшую жиром мускулатуру.

— Слюшай, дорогой, зачем с этими кронштейнами пристаешь? А? Я обещал делать — буду делать. Двадцать дней, понимаешь, до промысла. Столько времени? Да?

Он родился где-то на юге и часто с большим старанием подделывался под грузина, хотя внешности был чисто славянской. Часто, но не всегда, а когда чувствовал за собой грех. Будто этот акцент мог его как-то оградить.

— Три дня назад с ведения главного механика вам был дан заказ. До сих пор работа не сделана, — сказал Ярцев.

Это «вы» и официальный тон несколько озадачили сварщика.

— Надо срочно — делаю срочно. Есть время — подожди. У меня что, начальника нет? Как дед скажет — так и будет. Так, Али? — обратился он за поддержкой.

Али пожал плечами и застенчиво улыбнулся.

Заниматься болтовней у Ярцева не было времени. С мостика, где он заменил дефектный датчик, Ярцев позвонил деду:

— Василий Кириллович, вентилятор стоит. Кронштейны на шланги до сих пор не сделаны. Вы же обещали…

— Как — не сделаны? — удивился дед. — Чем же он вчера занимался?

— Этого я не знаю, — с расстановкой ответил Ярцев, хотя видел, как сварщик вчера целый день мастерил штампы для моделей парусников.

— Я разберусь, — сказал дед. — Сейчас они пусть печь доделывают, а после обеда я вам обещаю. Вас это устроит?

— Ладно, — без энтузиазма согласился Ярцев.

К концу рабочего дня он едва успел развязаться со всеми появившимися от влажности неполадками. Когда он возвращался из рефотделения, у надстройки он снова увидел кастеляншу. Она крутила запор на железной двери, ведущей в ее владения, дергала колесо, трясла — дверь, закисшая от редкого пользования, не поддавалась. Она беспомощно опустила руки и даже с улыбкой вроде бы ожидала подходящего Ярцева.