Мне показалось, что автобус пришел слишком быстро. Мы помахали друг другу на прощание, Алиса поднялась внутрь, и я еще долго смотрел ей вслед сквозь мутное заднее стекло. И даже когда она исчезла из виду, скрылась за поворотом, я все еще стоял и смотрел, как будто не мог в это поверить.

Потом, не знаю через сколько, я поднял глаза и увидел, что небо сплошь обложило серыми бетонными тучами, из-за которых вокруг стало так тоскливо и черно. Эти проклятые тучи навалились на улицы района, который я так не любил, и заперли меня со всех сторон сопливым дождем. Автобус увез Алису, а я все стоял на той остановке, просто не знал, что нужно делать дальше. У меня не было даже плеера, чтобы подыграть своему настроению – я был абсолютно одинок. Внутри меня что-то неприятно скреблось и рвалось наружу, но я старался не поддаваться этому чувству, потому что если бы поддался, то уже не смог бы остановиться и разревелся бы, наверно, как девчонка.

Мне понадобилось несколько минут, тогда я запинал свое нытье поглубже и вышел из-под козырька остановки в одной рубашке, потому что сам настоял, чтобы моя куртка осталась у Алисы. Я был еще пьян и идти мне было некуда, кроме как домой, но туда мне не хотелось. Поэтому я просто зашагал пешком специально в противоположном направлении от того, куда поехал Алисин автобус. Дойдя до какого-то сквера я, ни о чем не думая, лег на мокрую скамейку и заснул под большим черным деревом чтобы проспать целых семь часов, до одиннадцати. До прекрасной, излечивающей темноты.

Следующая неделя была пуста, но пуста по-особенному, по-настоящему. Я больше не думал о том, как безболезненно со всем покончить, я вообще не мог больше думать о себе. Я мог думать только об Алисе и о том, что с ней стало. Эти мысли сводили меня с ума. Я почти перестал есть и даже снова начал курить – понемногу, по полпачки в день, но все же. С теткой я перессорился, и мы с ней больше не общались: она была зла на меня из-за того, что меня не было почти два дня. Но больше всего, как я понял, ее во всем случившемся «разочаровала моя безответственность». «Ты что, не мог позвонить? Я сходила из-за тебя с ума». Мне нечего было на это ответить, я был виноват и знал об этом, но мне было совершенно не до выяснения отношений. «Ты просто убиваешь меня, – говорила моя тетка сквозь слезы. – Своей безответственностью ты убиваешь своих близких, свою семью, самых дорогих тебе людей!». Я качал головой, а она продолжала: «Что с тобой, пожалуйста, объясни, как тебя понять, что с тобой происходит?». И я снова качал головой, потому что, ну, как тут объяснишь, когда я и сам ничего про себя не знаю? Как же я мог разобраться в себе, когда меня почти и не существовало? Мое место было рядом с Алисой, на той плотине, где под нашими ногами разбивались бы волны о бетонные утесы… «Не знаю, что со мной не так, но точно знаю, что не могу жить, как все», – вот что я тогда ответил тетке. Глаза у нее горели, и после того разговора она стала запирать дверь в свою комнату на два оборота. То же самое стал делать и я. Мы стали на два оборота дальше друг от друга, чем прежде.

Помню, я потом лежал у себя с закрытыми глазами, за всеми этими запертыми дверьми, знал, что мне не помешают, слушал музыку через хрипящие колонки и думал об Алисе как о девушке. Я имею в виду, мечтал об Алисином теле: о ее художественно порезанных запястьях, о ее губах, о ее ребрах под майкой с надписью «Nirvana». Я чувствовал себя виноватым, я знал, что это было неправильно – мастурбировать, думая об Алисе. Это звучит ужасно мерзко, я и сам себя чувствовал погано, но ничего не мог с собой поделать. Это странно, но, когда я мастурбировал раньше, думая о незнакомых девушках из сети, которых я не любил, я делал это как будто механически. Просто удовлетворял свою потребность. Но с Алисой все было не так: я чувствовал себя преступником, как будто я прикасался грязными руками к чему-то чистому, как будто мое воображение могло оскорбить ее. Наверно, зря я об этом рассказываю. Просто так я пытаюсь объяснить, чем Алиса была для меня. Она была первым чистым человеком за очень долгое время. Человеком, котором мне хотелось обладать физически и духовно. Вот что я хочу сказать.

Сразу после того как я закончил, зазвонил телефон. Меньше всего мне хотелось с кем-нибудь говорить в тот момент, но телефон все звонил и звонил, и я решил ответить, подумал, что это могла быть Алиса. Это оказалась не она, а мой знакомый, с которым мы шатались на пустыре, когда я увидел объявление клуба самоубийц. Он был в хорошем настроении, спрашивал, как я там, чем занимался все это время, извинялся, что не звонил. Я тоже извинился, что не набрал сам, соврал, будто у меня были дела. Кое-как мы вроде разговорились, и я даже был благодарен приятелю, что он обо мне вспомнил, но потом оказалось, что ему просто нужны были деньги в долг. Черт, а как издалека он начал, меня аж передернуло: «Слушай, мы ведь с тобой уже сколько лет знакомы, а? О, почти пять лет, точно-точно, с девятого класса». Он знал, что я подрабатывал только летом, а вот уже несколько месяцев у меня у самого ни черта не было, но все равно мне позвонил, потому что, видимо, не хотел упускать даже малейшую возможность. Я честно сказал ему, что у меня осталось тысяч десять, которые я уже отдал тетке, потому что жил за ее счет. Мне было интересно, что он скажет, поэтому я добавил: «Но если тебе очень нужно, я могу попросить деньги назад». И тогда мой приятель сказал: «Ты меня так выручил!». Черт, честное слово, мне не было жалко денег, но он сказал это так, как будто все было уже решено. Я спросил: «А что там у тебя случилось?». Он ответил: «Да так, просто долг надо вернуть, а то тот парень меня уже достал!». И если этот дурак мне не врал, то он унижался и брал в долг, чтобы отдать долг. Вот таких вещей я никогда не понимал. Из-за таких вещей, я, наверно, и не хотел жить как все.

Мы договорились, я встал с кровати, постучал к тетке и забрал эти сраные деньги, за которыми вскоре должен был заехать мой друг. Я сделал это несмотря на то, что был уверен, что никогда его больше не увижу. Сейчас я думаю, что действительно убивал «свою любимую» тетку такими вот поступками, но тогда во мне все горело, и мне было по херу, что будет потом. Я просто мечтал, чтобы весь мир оставил меня в покое, и я мог бы продолжить спокойно думать об Алисе. Как же я был на ней повернут, только за нее я, кажется, тогда переживал.

12.

В следующую субботу начался октябрь. Алиса мне так и не позвонила, поэтому я опять поехал на заброшенный комбинат в туманной надежде вернуться к самому началу и встретить ее в комнате с розовым слоном.

Из-за проблем с деньгами у меня не хватало даже на проезд. Я добрался до станции пешком, а там у турникетов повсюду торчали менты, как будто им больше заняться нечем, кроме как ловить зайцев. В общем, перелезть не было никакой возможности, и мне пришлось спрыгнуть на рельсы и пройти вдоль них по уже кем-то вытоптанным осенним листьям до самой платформы. Только когда сел в электричку, я заметил, что где-то по пути умудрился потерять мобильник – ту единственную ниточку, которая могла привести меня к Алисе в случае чего. Двери закрылись, поезд тронулся, и мне оставалось только ругать себя, никчемного косорукого кретина, за то, что не проверил карманы.

Я приехал на пустырь с небольшим опозданием, поэтому, едва сошел с поезда, сразу рванул на территорию комбината, пролез через дырку в сетчатом заборе, пролетел темный бетонный коридор и прямо так, не вытирая ноги о грязную тряпку, вбежал в комнату с розовым слоном. Было уже десять минут двенадцать или около того, ночь откровений уже началась. Горел фонарь, какая-то девица с глазами на мокром месте прервала свою исповедь, и все уставились на меня. Я сразу начал искать глазами Алису, но ее нигде не было, только розовый слон таращился на меня своими большими и безразличными, подведенными розовым мелком глазами с дальней стены. Внутри у меня все рухнуло, я прошептал, что не буду мешать, и хотел уже уйти, но Первая встала, мертво улыбнулась и усадила меня на свободное место. Она объяснила, что нельзя прерывать ритуал, каждый, вошедший в круг, обязан остаться до самого конца. «К тому же, – сказала она, – я надеюсь уже услышать и твою исповедь». Я потерянно опустился на пол, девчонка продолжила плаксиво говорить, но я ее особо не слушал. Я думал только о том, что Алисы нет со мной рядом.