Ванюша героически переносил это наказание и три дня подряд отстоял по четыре часа под ружьем и ни разу не был замечен в нарушении стойки. Хотя все же он сжульничал: к ружейному ремню незаметно прикрепил большой шинельный крючок и с помощью его цеплял винтовку к ремню снаряжения. Рука только чуть поддерживала приклад и почти не ощущала тяжесть винтовки. Иначе рука могла занеметь, винтовка весила все-таки около двенадцати фунтов. И тогда, независимо от воли солдата, винтовка выпала бы из руки. Ванюша этого избежал. Что делать, сама жизнь толкала солдата на хитрости, облегчающие ему нелегкую службу.

На третьи сутки, к концу дня, пришло прощение: подполковник Готуа смилостивился и отменил дальнейшее наказание. Видимо, он нашел в Ванюше какие-то солдатские достоинства, смягчившие его жестокое сердце. Эту весть все пулеметчики команды восприняли с радостью.

Наказание, нужно сказать, не понизило авторитета Ванюши в команде, даже в глазах Сагатовского и «шашнадцатого неполного». Напротив, Ивана Гринько стали еще больше уважать товарищи и старшие, его озарял ореол мученика, человека, явно пострадавшего за своего подчиненного. А Петька Фролов готов был отдать жизнь за Ванюшу, он любил его всем сердцем.

— Посылай, начальник, в разведку — немца притащу, вот увидишь, — предложил Петька, чтобы хоть как-то искупить свою вину. — Был я намедни у разведчиков шестой роты, они почти каждую ночь выходят в разведку, вот я с ними и пойду. Но действовать буду один и один захвачу немца.

Этому никто не удивлялся, все знали отчаянную храбрость, ловкость и бесшабашность Фролова.

А разведчики шестой роты действительно творили чудеса. Однажды они во главе с рядовым Ющенко, добродушным и тихим украинцем из Таврии, выследили немецких разведчиков и молча напали на них. Ющенко бросился первым и заколол штыком двоих — те не успели и ахнуть. Его товарищи еще троих закололи, а одного с пробитой штыком грудью приволокли на палатке в траншею аванпоста, но он тут же испустил дух. Наши разведчики отделались двумя легкими ранениями (тоже штыковыми). Командир корпуса генерал Дюма в восхищении писал в своем донесении: «Le Russe est encore le soldat du combat à la baïonnette» 11.

Глядя на приземистого, усатого Ющенко, медлительного и неловкого в обычное время, совершенно нельзя было предположить в нем такого мужества и сноровки. Но на его груди уже красовался Георгиевский крест. А теперь, наверное, получит французский военный крест...

Был у разведчиков офицер, подпоручик Блофельд — из прибалтийских немцев. Ничего не скажешь: храбрый, смелый в боевом деле. Но первый мордобоец, сволочь — иначе его и не называли солдаты. И подумывали разведчики: как бы отправить Блофельда на тот свет. Все как-то не удавалось. Начали подговаривать рядового Ющенко взять на себя это дело, но он категорически отказался.

В начале августа пошли разведчики на поиск, а уходили они обычно с аванпоста № 2, поэтому пулеметчики всегда были в курсе дела. Повел их подпоручик Блофельд. Пошли и пропали. Все забеспокоились, даже подполковник Готуа. Начали готовить на поиск знаменитого Кошку — разведчика, любившего действовать в одиночку, только под прикрытием.

Но вдруг разведчики дали о себе знать — с вражеской стороны донеслись звуки сильного боя. Оказывается, русские солдаты четыре дня лежали среди немецкой проволоки, высматривали и только после этого ворвались в немецкие окопы. Тогда-то и завязался бой. Кое-как удалось русским выбраться из окопов. Все разведчики видели, как отошел и Блофельд. Еще сутки просидели они в старых воронках от снарядов, держа с собой двух немецких пленных с кляпами во рту. В последнюю ночь перед отходом попала неизвестно чья ручная граната в воронку подпоручика, разорвала ему живот, осколком пробила голову. Подпоручик Блофельд был убит. С трудом дотянули разведчики пленных немцев до аванпоста. Ющенко, весь измазанный кровью, притащил труп Блофельда и, когда опустил его в траншею, облегченно вздохнул.

— Ух и тяжелы же вы, вашеблагородь. — Ющенко широко перекрестился: — Царство вам небесное...

Повели связанных немцев, от которых дурно пахло. Санитары уложили на носилки мертвого подпоручика, накрыли его палаткой и понесли. За ним пошел понурив голову рядовой Ющенко, у которого рядом с Георгиевским крестом красовался французский военный крест.

Сколь терпелив же ты, русский солдат, сколь добра и отходчива душа твоя...

Взводный старший унтер-офицер Федин принес пулеметчикам жалованье. Обычно он редко заходил на аванпост № 2, не чаще одного раза в неделю, а все остальное время находился со вторым пулеметом на основной линии первой траншеи. Пулеметчики, конечно, обрадовались — можно будет сходить к французам на батарею за веселительным. К тому же получился как бы двойной праздник. Вместе с Фединым на аванпост пожаловал Гагарин с почтой.

Ванюша получил письмо на французском языке.

— А это тебе еще mandat de poste. — И Гагарин протянул Ванюше бланк.

— А что это за «менда-де-пост», объясни-ка, — зубоскалил Петька Фролов.

Гагарин недовольно поморщился:

— Это денежный почтовый перевод. На пятьдесят франков.

— Тьфу, — сплюнул Фролов, — богатому черт дитя колышет. Зачем ему деньги? Вон у него в убежище висит полная гранатная сумка этих франков, да и сейчас, поди, будет прибыль — ведь Федин принес получку...

Ванюша попросил Гагарина прочесть письмо, тот нехотя стал читать и переводить:

— «Дорогой крестник! Не удивляйтесь, что я так вас называю. У нас принято брать себе крестников из заслуженных солдат-иностранцев, сражающихся за нашу святую Францию.

Вот мне и вручили ваш адрес через комитет французских женщин Красного Креста, чтобы проявлять о вас материнскую заботу. Посылаю вам немножко денег, чтобы облегчить вашу солдатскую участь и жизнь в окопах. Прошу выслать мне вашу фотографию и написать немного о себе. Кто вы, откуда родом, кто ваши родители?»

— Ну, в общем, опишешь ей свою автобиографию, — сказал Гагарин. — Вот и все. Подпись — «уважающая вас ваша марен де ля гер».

Было заметно, что Гагарин торопится: он не любил задерживаться на аванпосту.

Все уже расписались в ведомости на раздачу жалованья, получили деньги, и Федин тоже освободился, но не ушел, а стал проверять чистоту в убежище и в траншее. Гагарин торопил его:

— Пантелеймон Денисович, пора двигаться обратно, а то скоро понесут обед и будет трудно проходить ходом сообщения.

Но Федин пошел на наблюдательный пункт взглянуть, как Антон Корсаков несет службу, да и заодно посмотреть в самодельный перископ на немецкие окопы.

— Пойдемте же, Пантелеймон Денисович, — не отставал Гагарин.

Наконец они ушли, чему пулеметчики были рады. Они не любили посторонних в своей траншее: шум лишний и глаз чужой.

— Ну, давай хвастайся, Ванюша, письмом и фотокарточкой своей крестной, — окружили Гринько пулеметчики.

Жорка Юрков долго рассматривал карточку, на которой стояла во весь рост женщина лет за пятьдесят и с ней мальчишка лет четырнадцати-пятнадцати.

— Жаль, что она уже в возрасте, — заключил Жорка, — а то можно было бы попросить ее приехать к нам в траншеи... В гости.

Евгений Богдан с укоризной посмотрел на Юркова и нравоучительно сказал:

— Старших уважать надо, а не зубоскалить, тем более — она крестная мать.

Юрков махнул рукой и направился на смену Антону Корсакову.

Ванюша долго вчитывался в письмо, и у него появилось подозрение, что Гагарин перевел написанное далеко не точно. В письме написано: «Mon cher filleul». Это он перевел: «Дорогой крестник», в то время как следовало: «Мой дорогой крестник».

— Правильно, — подтвердил Антон, тоже немного разбиравшийся в языке.

Наутро нежданно-негаданно появился на аванпосту лейтенант Кошуба вместе со Степаном Кондратовым, который принес хлеб, сахар и термос горячего чая.

— Вот и добрались, ваше благородие.