— Я, я, — кивает головой немец-старик в знак подтверждения.
— Фу, кажется, понял. — Ванюша перевел дух и вытер со лба выступивший пот. — Значит, ты согласен, да?
— Я, я, яволь.
— Ну, хорошо, значит, гут. — Ванюша тычет пальцем в грудь старика, потом в свою грудь и прижимает палец к губам: — Понимаешь, чтоб никому ни гугу!
Немец-старик проделывает то же и, улыбаясь, подает Ванюше свою измазанную углем руку. Они крепко пожимают друг другу руки и расходятся. «Все в порядке», — Ванюша чуть не прыгает от радости.
Ликанин с утра направился в девятую роту. Там услышал, что в последнюю ночь еще двое ушли на тот берег. Начальство рассвирепело, все время шныряет по берегу, проверяет несение караульной службы.
Рота располагалась в деревушке Петерзау, на самом берегу, а теперь ее перевели в Шаррау и разместили в утепленных пакгаузах. На берегу остались только полевые караулы, которые охраняют участок реки от паромной переправы против Лампертгейма и на юг до шоссейного моста Зандхофен.
Часовые смотрят на бурлящие водовороты мутной темно-желтой воды, быстро несущейся на север, и думают одну и ту же навязчивую думу: как бы перебраться на тот берег и податься в Россию? Это желание охватило всех русских, и все хотят побыстрее его осуществить, пока они тут, на Рейне.
Эти сведения и принес Михаил.
— Мало ты узнал, — заметил Ванюша и рассказал о своей договоренности со стариком немцем. — Дело теперь только за уточнением времени переправы. Старик просит три дня, чтобы побывать на той стороне и все подготовить. Переправляться будем вечером, пока не взойдет луна. Старик считает, что удобнее всего это сделать в районе речного порта Оппау, где с севера подходит канал от Франкенталя. На той стороне сразу можно войти в протоку. В Шенау у старика знакомый железнодорожник. Он-то и переправит нас в Вейнгейм, а там ищи ветра в поле!
— Понятно, — ответил Ликанин с завистью в голосе: здорово все устроил Ванюша.
В этот же день капитан Мачек вызвал взводных и начальников пулемета. Когда те собрались, капитан сообщил:
— Получено, приятели, указание отрекогносцировать боевое расположение пулеметной роты на случай выхода по боевой тревоге на берег Рейна. Рота должна расположиться по обе стороны шоссейной дороги, идущей от Мёрш по дамбе на восток, короче — оседлать эту дорогу и мост через реку Рейн.
Взводу Ивана Гринько предстояло выбрать места и подготовить площадки для пулеметов между рекой и каналом, что идет от Франкенталя к шоссейным мостам. Это обрадовало Ванюшу, так как давало возможность лично осмотреть как раз тот участок реки, где предполагалась переправа.
Когда началась рекогносцировка, Гринько и Ликанин только этим и интересовались. Их смущала большая ширина реки и быстрое течение, но в то же время ими завладел задор, и они не могли дождаться, когда наконец пройдут три дня, которые понадобились истопнику для подготовки побега.
— Может быть, махнем сразу? — предложил Ликанин. — Какого шута еще тут уточнять!
— Поспешишь — людей насмешишь, — ответил Ванюша и продолжал изучать местность.
Прошло два дня, а старика немца не было видно. В котельной работал его сын, вернувшийся из распущенной немецкой армии. Был он какой-то хмурый, настороженный: известно ему или неизвестно, зачем отец отправился на тот берег? Ванюша заговорил с ним и убедился — парень ничего не знает. С одной стороны, это было хорошо: значит, старик не подвел и даже сыну ничего не сказал. С другой стороны — Ванюше внутренне хотелось, чтобы молодой немец знал, как им, русским, хочется скорее попасть в Россию. Но тайну следовало хранить: шли упорные слухи, что в третьей и девятой ротах задержали нескольких русских легионеров при попытке переправиться через Рейн, быстро осудили и отправили в тюрьмы, откуда, видимо, им не выбраться.
Ликанин заинтересовался этими слухами. Все подтвердилось, но задержали только четырех человек, а ушло уже много, человек по десять из каждой роты... Эти роты быстро сменили, на охрану берега поставили подразделения, в которых русских легионеров почти не было.
Только на пятый день появился старик немец. Он передал Ванюше, что точно узнать, отпускают ли немецкие власти русских солдат в Россию, не удалось, однако пробраться через Германию в Россию можно. Ходят слухи, что в Берлине есть советское посольство, которое способствует возвращению русских военнопленных из Германии на родину. Далее старик сообщил, что он договорился в Шенау со знакомым железнодорожником: на первых порах тот примет их к себе, а потом переправит с товарным поездом в Эбербах. Но все это можно осуществить только в новогодние праздники. «Значит, еще пять дней ждать», — с досадой подумал Гринько.
Все же Ванюше и Ликанину удалось уговорить старика ускорить дело. Они даже сходили на канал и посмотрели лодку. Немец вытащил ее на берег и хорошенько просмолил дно: он готовился к операции на совесть. Наконец назначил срок побега: ночь на 4 января нового 1919 года.
Время шло нестерпимо медленно.
Лишь одно событие нарушило томительные минуты ожидания. После очередной почты к Ванюше пришел Тимофей Вяткин и попросил перевести только что полученное письмо. Письмо было от его подруги, сестрицы из Лиможского госпиталя. Он показал ее фотографию. Это была миловидная девушка. Тимофей сообщил, что Луиза закончила высшую школу и пошла работать в своем родном Лиможе медицинской сестрой в госпиталь. Ее отец был богатый человек: имел швейную фабрику, состоял компаньоном текстильной фабрики и владел акциями других компаний. Судя по письму, Луиза была образованна, а нежность, которой дышало письмо, говорила о том, что она крепко полюбила вятича. Внешность у Тимофея была выигрышная: красивый белокурый мужчина лет тридцати с лишним, он невольно привлекал к себе внимание. Но культуры, грамотенки ему явно не хватало. Да и откуда она взялась бы? Тимофей родился и вырос в деревне, в бедной семье, и все заботы его сводились к добыванию куска хлеба. До учения ли!
Но дело было даже не в этом. Ванюша знал, что Тимофей женат, успел обзавестись тремя детьми. И конечно, Луиза ничего не знает об этом. Каково будет ее разочарование!
— Ты что же это, братец, голову морочишь девушке? — В голосе Ванюши была неподдельная укоризна. — Честь свою русскую теряешь! Что о нас будут думать?
— А пошто я ей буду рассказывать, я, чай, не на исповеди, — беззаботно ответил Вяткин. — Да и нравится она мне — жениться готов. Она, брат, богатая, антонобиль свой, одна у родителей, и там всякие фабрики — вот оно что! Я женюсь на ей, а там бог простит. — И Тимофей незаметно перекрестился.
Ванюшу всего передернуло от этих слов.
— Ну и дрянь же ты, Тимофей. — Ванюша бросил ему письмо. — Пиши сам ответ, а я не буду. Надо же быть человеком. Ты отец своих детей, жена в тяжелом крестьянском труде ждет мужа домой, а ты... Женюсь... Бог простит... Сволочь ты! — Ванюша резко встал и вышел из клуба.
Вяткин растерянно стоял с письмом в руках.
— Ну что, съел? — ехидно засмеялись товарищи.
Тимофей, очнувшись, побежал за Ванюшей, чтобы доказать, что он любит Луизу всем своим существом, а в молодости его женили родители без всякого с его стороны желания. Он догнал Ванюшу уже в пивной и за кружкой пива все объяснил ему, долго упрашивал смилостивиться и написать хороший ответ. Он, мол, не постоит, чтоб как следует отблагодарить...
Но Ванюша упорствовал:
— Ты пойми, садовая голова, она разберется в тебе, а ведь ты ей не пара. Она образованный человек, а ты две зимы вокруг школы пробегал. Это тебе сейчас сошло все с рук, у тебя на лбу не написано, что ты почти неграмотен. Всю твою дурь она да и ее родители относили к тому, что ты языка не знаешь и ляпаешь невпопад! А со временем ты научишься говорить по-французски и раскроешь себя целиком и полностью. Что тогда?
В другом углу пивной царило оживление: там Степаненко спокойно откусывал от граненого стакана кусочки стекла и выплевывал осколки на стол. «Чем только не займешься в этом проклятом иностранном легионе», — подумал Ванюша и, чтобы отвязаться от Вяткина, пообещал завтра написать ответ Луизе.