— Кондуктор, промежуточная колонна... — сказал я, поглядев на геолого-технический наряд.
— Ага, промежуточная! Нам же сеноман перекрывать надо.
— Да там тоже с сеноманом шутки плохи, — вспомнил я вновь опасения Гечя и озерный куст китаевской бригады. — Особенно над куполом.
— А тут везде! Везде, понимаете? Оно хорошо, конечно, что запасы газа здесь промышленные, тоже в дело пойдут, но с бурением сколько сейчас мороки... И кондуктор... Тоже, между прочим, подарок... Двенадцать дюймов, вроде бы ничего особенного. Так?
— Пожалуй.
— Но скважина у нас наклонная? Наклонная. Для набора кривизны нужна специальная компоновка. А она имеется только в расчете на девять дюймов! Вот и выкручивайся: сначала буришь девятидюймовой компоновкой, потом расширяешь ствол вращением ротора... Технология пещерная, а что делать? Да-а... Про министра-то я совсем забыл. В общем, так. Побывал он у нас, а после в Вартовске совещание. Выступает директор объединения: так и так, на Варь-Егане геология сложная, бурить там по сорок тысяч метров на бригаду нельзя. А министр ему: то есть как это нельзя! Да я сам был в бригаде на Варь-Егане, которая не сорок, а сорок пять тысяч пробурила! Бригада Казачкова! Вот так, товарищ генеральный директор, нечего нам тут очки втирать... Ну, а директор потом говорил мне: «Подвел ты меня, Петр Григорьевич, ох подвел. Перед самим министром подвел...»
— Бывает, — согласился я. — А бывает, что и погода подводит. Особенно когда очень хорошая.
— Как это? — полюбопытствовал Казачков.
— Да приехал один, как это принято говорить, большой человек на далекий остров. Приехал осенью. А осень, надо вам сказать, Петр Григорьевич, всегда была на том далеком острове самым лучшим временем года. Даже не вся осень, а один-единственный месяц в году. В остальные там — и метели, и ливни, и туманы, и морозы, и черт-те что. А в этот месяц — ну просто сказочная погода. И природа все свои прелести к этой поре раскрывает... Ну, а большой человек как подгадал — в тот самый месяц и прилетел. Поглядел он на эту погоду и на эту природу и вдруг возмутился: «Да вы же на курорте живете! Какие тут вам еще нужны надбавки!» И северные надбавки срезали.
— А потом? — спросил Казачков.
— Потом люди стали уезжать из «курортной зоны». Хотя с ними то, с этими людьми, и было связано становление острова. Потом чехарда с кадрами началась. Потом надбавки вернули. Но вернуть людей уже не удалось...
— А если б он приехал в другое время года? А если б министр приехал не в вашу бригаду?
— Вообще-то министр прав, — задумчиво сказал Казачков. — Можно брать здесь по сорок тысяч на бригаду. И поболее можно. Только готовиться к этому надобно. Во всех смыслах. Говорят же так: нужно обеспечить план. Впрочем, нет, так пишут, а говорят иначе: нужно выполнить план. Разница! Связь тут, конечно, самая что ни на есть прямая, но действия-то разные, последовательные: сначала один должен обеспечить план, потом другой его выполнит. Разве не так? По-моему, так. А у нас оно как бывает? Дают управлению план. Ну, предположим, сто тысяч метров проходки. Под эти сто тысяч, худо-бедно, выделены обсадные трубы, инструменты, химреагенты, дизтопливо, цемент. Бригад три. Разделили. Получилось по тридцать три тыщи с хвостиком — бури! Бурим. И тут начинают рождаться в светлых головах светлые идеи. Мол, если б четвертая бригада была б, сто тысяч точно бы взяли, а могли бы и сверху... А что? Люди есть. Станки завезли по летней воде. Ну и пошло-поехало... Бригад у нас сейчас шесть. Хотели еще и седьмую создать — на нее просто людей не хватило. Но кое-каких дров наломать все же успели: бригад, значит, шесть, план под них, между прочим, уже другой, а материальное обеспечение как было на три бригады под завязку, так и осталось. Оно и выходит: месяц я бурю — месяц в очереди стою, трубы клянчу или что там еще. И напряжение не отпускает, работа-то дерганая, то ждешь, то догоняешь... Да-а... Возьмем теперь обеспечение другого рода. Люди, значит, есть. А что для людей есть? Тут первый момент — жилье. Не вчера мы на Варь-Еган вышли — позавчера, а жилье, говорят, будет завтра или даже послезавтра. Мои живут кто в Вартовске, кто в Радужном, а там в общежитие на сто мест двести человек селят. Тоже, значит, очередь... Машин для перевозки людей не хватает, вертолетов мало — да и не выход это, — на работу летать, но как же тут нормальную работу по нормальным восьмичасовым сменам организовать? Ну и решили, что у нас вроде как вахтовый метод: четыре вахты по двенадцать часов днем, четыре ночью — всего восемь рабочих дней, а потом шесть дней отдыха. Однако впрок еще никому отдохнуть не удавалось, все равно после четвертой или пятой вахты усталость одолевает... Нет, я решил этот порядок — хотя какой это порядок? — поломать. Вот уже два балка достал, еще пару выклянчу, поставлю их аккуратненько — пускай у каждого своя койка будет. Привыкнут, что здесь у них дом, — тогда и работать начнем по вахтам, по восемь часов, как люди...
Затрезвонила рация.
— Седьмой куст, эй, седьмой! — взывал диспетчер базы. — Будет вам «трубач», будет! Ушел под погрузку. Под погрузку ушел...
— Вот и ладно, — повеселел Казачков. И, прислушавшись к голосам буровой, сказал удовлетворенно: — Отлично работает вахта! Думаю, на три ночи можно заливку заказывать, тампонажников вызывать. Ну, а там каротаж, передвижка и снова сначала...
За окнами была уже ночная тьма, в которой все исчезло — и лес, и пирамида бумажных мешков с цементом, и балки, и дежурный бульдозер; только вышка, расцветившись огнями буровых фонарей, продолжала дышать, стонать, грохотать и покряхтывать, двигались в неустанном ритме неуловимые тени, и каждые четыре минуты тальблок с жалобным, замирающим воем устремлялся вниз, к ротору, и это означало, что эксплуатационная колонна стала еще на десять метров длиннее.
В половине девятого Казачков забеспокоился:
— Что же это они там, на базе? Ни «трубача», ни автобуса. Люди уже тринадцатый час вахту стоят. Да не просто стоят, а колонну спускают!
Но диспетчер бодро сообщил, что трубовоз загружается, а где находится вахтовый автобус, он, диспетчер, понятия не имеет, так как телепатией он не владеет, а радара у него нет.
— Сердца у тебя нет, а не радара, — буркнул Казачков.
Автобус пришел в десятом часу. Пока добрались — одиннадцать.
Свет автобусных фар вырвал из темноты унылый двухэтажный барак, единственным архитектурным украшением которого были плоды самодеятельности — громоздкие фанерные ящики, прибитые над форточками, неплохо справляли роль холодильников, да к тому ж, наверное, и в тесных комнатах высвобождали некоторое пространство.
— Вот мы и дома.
В просторной прихожей властвовал жилой дух, настоянный на запахах кухни и стирки. Светился у дальней стены громоздкий ящик телевизора, исторгая из своих недр проникновенную песню про то, что в хоккей играют настоящие мужчины. Команд не было видно, на табло трепетали нули, и комментатор скорбным голосом человека, владеющего тайной движения светил, осторожно высказывал предположение, что тренеры, вероятно, внесли коррективы в действия своих питомцев и что основные события должны развернуться в третьем периоде. Из-за разницы во времени матч передавали в записи — игра состоялась то ли вчера, то ли на прошлой неделе.
В углу, за чистенькой конторкой, восседала комендантша, она пыталась улыбаться по-матерински ласково: «Как хорошо, что вы наконец дома» — и по-отцовски понимающе: «Ясненько, какие дела и где могли задержать вас»; было ей восемнадцать лет, звали ее Таня, всего неделю назад она приехала на Варь-Еган из весенней станицы Краснодарского края; наверное, эта поездка была первым самостоятельным шагом в ее жизни, и не гордиться ям она не могла...
— Почта была?
— Была, миленькие, была, вот только что принесли! Глядите, писем сколько! Всем, наверное, написали!
На ходу открывая конверты, нетерпеливо вчитываясь в скачущие строки, мужики разбредались по комнатам, устало подволакивая ноги. Но стопка писем на конторке оставалась все еще внушительной — до возвращения ночной вахты, должно быть. А Таня, оставшись одна, в который раз перебирала конверты, и лицо ее хмурилось в растерянном недоумении: что же ей-то до сих пор не написали? — ведь целая неделя уже прошла...