Теперь от холодного тона Миэльтруды положительно веяло морозом: «Таким образом, я нахожусь в заключении?»

«Нет, — отозвался Джубал, — не совсем».

«Вы согласны отменить свой ордер?»

«Э-э… нет. Пожалуй, что нет».

«Вы не имеете права меня задерживать, если обвинение недействительно!»

«Ваш отец не имел права подвергать мою жизнь неоправданному риску. Виноваты вы или нет, с вашей помощью мне удалось его наказать и тем самым восстановить справедливость».

«Даже если мой отец вас чем-то обидел, почему я должна быть козлом отпущения?»

«Козой отпущения… Гм. Видите ли, в Тэйри ваш отец почти всемогущ — у меня просто не было другого средства оказать на него давление».

«Другими словами, я — ваша заложница».

«Я вас задержал, я заставил вас подняться на борт этого судна. Я обязан доставить вас домой в целости и сохранности».

«Тогда поверните обратно и немедленно доставьте меня домой!»

«Вы хотите упустить Рамуса? Представьте, как разгневается ваш батюшка!»

Миэльтруда раздраженно отвернулась.

Близился вечер, Мора спускалась к горизонту. За час до заката с запада приблизилась стая крепостных рыб. Шрак сбросил чехол с судовой пушки и развернул орудие.

Одно из чудовищ проплыло метрах в тридцати от «Кланша» — его спинные башни, каждая с глазом и гарпуном, возвышались на два метра над планширом фелуки.

Крепостная рыба медленно обогнула судно, внимательно изучая независимо вращающимися глазами стоявшие на борту фигуры, после чего раздраженно, с плеском повернула прочь и присоединилась к удалявшейся стае.

Миэльтруда замерла на квартердеке, глядя в море. Джубал впервые заметил на ее лице оживление: интерес, ужас и — когда гигантская тварь решила плыть по своим делам — гримасу облегчения. Девушка спросила капитана: «Они нападают на суда?»

«Достаточно часто. Щупальце вытягивается на двадцать пять метров, протыкает человека гарпуном и резко сокращается. Еще немного, и пришлось бы пустить ее ко дну».

Визродская барышня соблаговолила торжественно обозреть морской горизонт: «Вам ежедневно приходится иметь дело с опасностями?»

«Того, кто всегда начеку, опасности не застают врасплох. Впрочем, у Дохобейских берегов беда может настигнуть любого, зарекаться не стану».

«Зачем же плавать в Дохобей?»

Шрак пожал плечами: «Плавая вокруг света, никогда не знаешь, в какой порт придется зайти. Да и выгодное это дело — в До-хобее хорошо платят за привозной товар. Главное не попадаться на глаза пиратам и держаться в стороне от рифов и подводных скал, не забывая про Скай — приливы там такие, что суда разбиваются в щепки».

Разглядывая волны, Миэльтруда неодобрительно хмурилась: «И вам не скучно плавать в одиночку?»

Моряк покачал головой: «Мировая скорбь[27] страшнее скуки. Человек стареет, океан не меняется. Бывает, плывет мимо корабль, а на борту никого. Кто-то думал, думал — и додумался».

«А вас мировая скорбь тоже мучает?»

«Только не в этом плавании!»

Миэльтруда покосилась на Джубала, но не высказала никаких замечаний. Помолчав, она указала рукой на горизонт: «Другой корабль уже исчез. Как вы за ним поспеете?»

«Торквассо взял курс на Земнокаменную Заводь. Мы идем туда же».

«Там можно посмотреть на ваэлей?»

«Если повезет. Они не любят показываться без повода».

«Говорят, неискупимость завела их в лабиринт диковинных заблуждений — они не выходят из леса, поклоняются деревьям… Говорят, их Великое Божество — бессмертное дерево, уходящее корнями во тьму времен».

«В баснях много правды. Каждый ваэль ухаживает за рощей де-ревьев-джиннов, посвящает им всю жизнь. Так же, как Тэйри, Уэл-лас страдает от перенаселения. Ваэлей немного, но джиннов невероятное количество. Они растут повсюду, ни на что другое просто не остается места. Ваэлям, само собой, приходится туго».

«Вы верите, что ваэли — помесь людей Ойкумены и джанов?»

«Чего не знаю, того не знаю. Иногда кажется, что они, скорее, породнились с деревьями. Один национал как-то изнасиловал ва-эльскую девушку — так мне рассказывали. Вскоре после этого он

покрылся зеленым мхом. Мох расцвел черными цветами, и он умер».

«А что стало с цветами? Появились какие-нибудь плоды или семена?»

«Никто не видел. Его фелуку пустили ко дну посреди океана».

«Кто живет у Земнокаменной Заводи?»

«Там что-то вроде городка — склады для менового товара, верфи вдоль берега. Ну, и конечно же, знаменитый кабак «Море по колено»».

«Туда плывет Рамус Имф?»

«Похоже на то».

«Что ему нужно в Уэлласе?»

«Может быть, он хочет купить фелуку?»

«Вряд ли».

«Больше там нечего делать. Ваэли не позволяют приезжим покидать городок у заводи».

«Странно, все это очень странно… Иногда мне кажется, что я сплю».

Мора заходила среди великолепия ярких темно-красных, вишневых и темно-синих тонов. Под конец она блеснула лучами оттенка шачана — соцветия, служившего джанам-ткачам источником чуть красноватой фиолетовой краски.

Понимая, что упрямый Джубал никогда не станет прислуживать Миэльтруде, а Миэльтруда скорее умрет с голоду, нежели потрудится себя накормить (о том, чтобы она готовила пищу для других, не могло быть и речи), Шрак философски направился в кубрик и приготовил рагу из тушеного мяса с травами. Спутники поужинали под светом фонаря на средней палубе, запивая мягким зеленым вином.

Ветер затих — «Кланш» тихо плыл вперед, движимый струями электреактов. На линии горизонта появилось мерцание мачтового огня «Фарверля». Шрак выключил питание, и «Кланш» превратился в бесшумную тень на волнах, озаренных призрачными лучами Ская. Ворча себе под нос, Джубал убрал и вымыл посуду. Когда он выбрался из кубрика, Миэльтруда сидела на скамье у гакаборта с бокалом вина в руке. Шрак стоял, прислонившись к нактоузу. Джубал налил себе кружку вина и разлегся на палубе.

Шрак рассказывал о жизни моряка-торговца: «По крайней мере, мне не тесно — а к безбрежным горизонтам человек привыкает. Плавать по океану не так скучно, как может показаться. Наоборот, я сказал бы, что жизнь на волнах разнообразна, временами потрясающе разнообразна — потом неделями руки трясутся. Как можно сравнить, к примеру, Джоргозо во льдах моря Заморозков со знойным Лингом, столицей Большого Морка? Или с тем же Визродом? К тому времени, когда фелука выходит из теснин пролива Тротго, уже начинаешь с тоской вспоминать о безмятежной беседе в таверне с видом на Тенистерле. Темные дела, однако, творятся в Визро-де! Хуже, чем в Лахарго на Навлусском мысу. Неприятные открытия отрезвляют после самой беспечной выпивки. Не так давно, например, я обнаружил на пляже под Парадной набережной двух наемных убийц, собиравшихся хладнокровно пытать и прикончить Джубала Дроуда на основании незаконно оформленного и никем не опротестованного судебного приказа».

Рука Миэльтруды, державшая бокал, раздраженно дрогнула, но девушка ничего не сказала.

Шрак продолжал: «Два месяца в Визроде — более чем достаточно. Человеку со стороны не дано познать радости визродских интриг и заговоров. По сравнению с тариотами даже ваэли простодушны, как дети. Если я засиживаюсь в Тэйри, меня начинают одолевать мысли о бескрайних морях под облаками в бескрайнем небе, о зловещем штиле в сумерках затмения, о вершинах Беспечных островов, выглядывающих из-за горизонта. Даже в дохобейских салунах что-то есть, что-то неповторимое, вызывающее тоску в памяти. И снова я протискиваюсь через приливные шлюзы, и снова плыву на запад, всегда на запад. Кругосветное плавание под парусами утомительно — недаром наш океан зовут Пространным. Но по пути встречаются знакомые места и старые друзья. С каждой встречей старые друзья становятся старше, а знакомые места становятся немного чужими. Или, может быть, это я становлюсь чужим. Но опять я выхожу в море, бодро дует ветер, змеи-паруса плещутся высоко под солнцем, фелука взлетает и скатывается по склонам океанской зыби — я забываю бессонные ночи, омраченные светом Ская, я забываю даже Джоргозо во льдах моря Заморозков».