Сашка, наконец, повернулся, посмотрел на меня, потом протянул руку, и его ладонь прошлась по моему боку.

— Ты мне нужна, — сказал он. А я вместо того, чтобы обрадоваться его словам, горько усмехнулась в темноте, не надеясь, что дальше услышу что-то, способное меня успокоить. — Я не хочу тебя потерять. Но привычки менять трудно, — в голосе Емельянова мелькнула насмешка на самого себя. — Тань, мне тридцать три года, я никогда не был женат, потому что… Потому что не получалось сохранить отношения до дня свадьбы, о ней даже речи не заходило, если честно, всё кончалось гораздо раньше. И поэтому то, что ты хочешь от меня услышать сейчас… Потом ты скажешь, что я тебе врал. А я такой, какой есть.

— Саш, это самая дурацкая отговорка. Я тоже такая, какая есть. И я не могу жить одним днём. Я не умею. Я не хочу, в итоге, остаться ни с чем. Пройдёт ещё пара месяцев, полгода, год, а потом ты просто пожмёшь мне руку и вежливо попрощаешься? Ты ведь не любишь ссориться с женщинами, ты со всеми предпочитаешь расставаться по-дружески, — съязвила я.

Он хмыкнул.

— Это тебе кто рассказал? Ника?

— Да какая разница? — Я села и привалилась спиной к спинке кровати. Руки на груди сложила. — Я рассказываю тебе о том, что для меня важно. А родители для меня важны и их мнение, и о человеке, которого я люблю, в том числе, тоже важно. И я не понимаю, что тебя в этом удивляет. Но если, конечно, удивляет сильно, то может и не стоит… — Я сбилась на полуслове, поняла, что заплачу, если скажу ещё хоть что-то.

— Только не реви.

— Я не реву. — Шмыгнула носом и поторопилась смахнуть слёзы.

Сашка поднялся, заохал негромко, но с кровати встал и начал раздеваться. Я наблюдала за ним, и морщилась, когда понимала, что ему особенно больно. Он джинсы расстегнул, а когда они сползли на пол, Емельянов через них переступил и ногой в сторону откинул. И вдруг спросил:

— Ты, правда, меня любишь?

Вот был бы у меня в руках пистолет, в эту секунду я бы выстрелила без всяких раздумий и сожалений. И именно в него выстрелила, в этого дурака. Поэтому и отвечать не стала. Сползла по подушке и повернулась к Сашке спиной, натянула на плечи одеяло. Он лёг и без всяких колебаний придвинулся ближе ко мне, обнял. Я чувствовала его дыхание на своей щеке, Сашка носом в неё ткнулся и молчал, а потом сказал:

— Если бы ты знала, как я боюсь тебя разочаровать. Я не играю в любовь, солнце, я уже давно разучился. И понятия не имею, что у меня получится.

Я развернулась в его руках.

— Ты меня любишь? — спросила я, а Сашка удивился.

— Это простой вопрос?

— Ты любишь меня? — повторила я тише и отчаяннее.

— Я хочу, чтобы ты была рядом. Это любовь? Тогда да.

Мысли в голове были тяжелы и неповоротливы. Суть нашего разговора и от меня ускользнула. И, в конце концов, я пришла к выводу:

— Ты сам себя запутал.

Сашка улыбнулся.

— Ну… Я долго старался.

— Это точно. — Я руку из-под одеяла высунула и обняла этого дурака. — Мы с тобой совершенно друг другу не подходим, думаешь, я этого не понимаю? Мы на жизнь смотрим совершенно по-разному. Я это ещё в самолёте поняла.

— Как я про секс?

Вот как тут было не улыбнуться? Улыбнулась и согласилась:

— Как ты про секс. Каждому своё, как говорится.

— А, по-моему, ты всё преувеличиваешь. Чем плохо, что мы разные? Тебе так хочется, чтобы я поминутно признавался в любви и пел серенады? Хотя, серенады я могу, ты же знаешь.

Я прижала пальцы к его губам, заставляя замолчать.

— Не шути, не тот момент.

Он голову опустил и прижался лбом к моему плечу.

— Таня, — жалобно проговорил Емельянов и замолчал. Опять кто-то упрямый внутри него приказал ему заткнуться. Вместо продолжения объяснений я почувствовала прикосновение его губ к своему плечу, они двинулись дальше, к шее, затем спустились к груди. Кажется, это единственный способ, которым Александр Емельянов в состоянии выражать свои чувства по отношению к женщине. Я попыталась пыл Емельянова остудить.

— Тебе ещё нельзя.

— Мне лучше знать, можно мне или нельзя. — Одеяло в сторону откинул, навис надо мной, поцеловал, обхватив твёрдыми пальцами мой подбородок, но уже через пару минут, неловко повернувшись и подхватив меня под спину, взвыл и рухнул рядом, пытаясь отдышаться. Рукой схватился за рёбра. Я на постели села, поправила на плечах бретельки сорочки, потом поднялась, чтобы вернуть на постель одеяло, которое Сашка на пол сбросил в порыве страсти. Он совершенно несчастно вздыхал, а я одеяло на него накинула и вернулась в постель, правда, ложиться не торопилась, присела рядом с Емельяновым, поджав под себя ноги, и разглядывая его.

— А тебе не надоело быть таким, какой ты есть? Может, пора что-то изменить?

Он помолчал, водил ладонью по ребрам, успокаивая боль, потом сказал:

— Хочется быть уверенным, что мои эксперименты никому не навредят.

Я осторожно руку его отвела и сама стала гладить его по боку.

— Кажется, у кого-то страхов больше, чем у меня.

Он не ответил, а я, наконец, улеглась. Странный вечер. И очень жалко, что наш первый разговор по душам, ни к чему не привёл.

Наутро дружно делали вид, что абсолютно не смущены вчерашними откровениями. Я накормила Сашку завтраком и поспешила к дому Филинов, потому что Василиса ждала меня, чтобы вместе поехать в центр. Я занималась привычным делом, делала вид, что всё в порядке, была улыбчива и энергична, а сама обдумывала Сашкины откровения. Выяснив главный страх любимого мужчины, о котором я, признаться, и не подозревала, я всерьёз растерялась. Это что же, мне предстоит убедить Емельянова в том, что любить меня совсем не страшно? Главное, не перестараться, чтобы он не начал влюбляться во всех вокруг.

Наверное, я не слишком успешно изображала трудовое рвение и заинтересованность, потому что Василиса всё же принялась расспрашивать меня о том, что меня беспокоит. Я подумала, подумала да и рассказала ей. По секрету, конечно. Как женщина может довериться женщине. Но Васю не слишком впечатлили страхи Емельянова, да и мои тоже. Она лишь отмахнулась.

— Женится и успокоится.

Я невесело хмыкнула.

— Как же он женится, если не хочет?

— Это ему так кажется, Тань. Он же сам признался, что ты ему нужна. Главное, не дави. Через пару месяцев всё произойдёт само собой. Поверь мне. — Она даже по руке меня похлопала, в попытке успокоить. — Мужики, вообще, устроены куда проще, чем кажется. А Сашка пока держит оборону, он ещё настороже. Ты не дави на него, но и кулак не разжимай.

Я вздохнула.

— Это выше моего понимания.

— Брось. Если хочешь, своего добьёшься. Я четыре года потратила на то, чтобы Завьялова приручить. Сопротивлялся, как мог, все нервы мне вытрепал, а сейчас что? Плохо ему женатым и семейным? Нет. Вот и с Емельяновым также. Он столько лет куролесит, просто так с кривой дорожки не свернёшь. Вот и помогай своему драгоценному. Пни, чтобы в нужную сторону шёл.

После разговора с Василисой я немного успокоилась. Настолько, что до субботы ни разу с Сашкой о предстоящем визите к моим родителям, не заговаривала. Точнее, не то чтобы не заговаривала, а не стала учить его, что говорить и как себя вести. Решила, что естественность понравится моему папе куда больше. Они с мамой, кстати, уже были в курсе, с кем я появлюсь в субботу. Я сама позвонила и сообщила имя своего избранника. Судя по тому, как долго мама молчала, она пребывала в лёгком шоке. А уж то, как она преподнесла эту новость отцу, я знать не хочу. Ко дню «Х» синяки на Сашкином лице побледнели, но лучше от этого он выглядеть не стал, лицо приобрело не совсем здоровый сине-зелёный оттенок. Я наблюдала за тем, как Емельянов надевает голубую рубашку, расправляет воротник, подумала и предложила припудрить синяк на его скуле. Он тут же вытаращил на меня глаза.

— Ты что? Я должен к прокурору с напудренной рожей явиться?

— Лучше с синяком, да?

— Конечно, лучше. — Посмотрел на меня со значением. — Ты ничего в этом не понимаешь.