— Отборная она, за князя все постоять сумеют...

   — Постоять-то постоят, да мало нас.

   — А у Владимира, — перебил его собеседник, — рати поболее, с ним не одна только его дружина, а и варяги арконские, да из Рогволдова княжества дружины, да рати новгородские, и много их... На верное князь Владимир идёт... Ой, чует моё сердце, быть греху великому, быть пролитой крови братской...

Зыбата даже не стал успокаивать друга, да и что он мог ему сказать: ведь и сам чувствовал то же самое...

Когда княжеский поезд выбрался из Киева, путь преградил густой лес, памятный Зыбате.

Подвигавшегося в этом лесу старца Андрея, духовного отца Зыбаты, просветившего его светом Христовой истины, уже давно не было в живых; а на том месте, где жил Андрей, теперь поселился другой пустынник. Зыбата знал и его. Это был суровый старик, чуждавшийся людей. Если же он появлялся среди них, то для того, чтобы обличить их в неправедной жизни и возвестить им грозный суд Божий. Его грозных обличений и пророчеств боялись.

Этот отшельник-нелюдим отвергал все удобства жизни и даже не имел хижины. Летом проводил ночи под открытым небом на голой земле или в шалаше, а зимой — в выкопанной собственными руками глубокой яме, в которой он тут же жёг не угасавший никогда костёр.

Когда княжеский поезд проходил мимо места обитания этого пустынника, он вдруг появился с двумя головнями в руках, чем страшно напугал лошадей.

Как раз в это время повозка, в которой ехал князь, поравнялась с отшельником. Знал ли тот, что в повозке находится князь, или по голосу узнал его, но только, выпрямившись во весь рост, он начал размахивать неистово головнями, разбрасывавшими вокруг себя бесчисленные искры. Лошади перепугались, захрапели и упёрлись, отказываясь идти далее.

   — Иди, иди, — пророческим голосом воскликнул пустынник, — иди, тебя ждёт могила. Каждый твой шаг близит тебя к ней... Иди же... Ты думаешь, что бежишь от смерти? Нет, ты спешишь к ней... Каждый человек родится для того, чтобы умереть в назначенный ему правосудным Богом миг, и ты вскоре умрёшь, потому что не умеешь жить... Пусть же волки сгрызут твоё тело острыми зубами, пусть черви источат твои кости... Иди же и умри! Такова воля Всевышнего, которому я служу.

   — Что он говорит? Кто это? — с ужасом спрашивал Ярополк.

   — Это, княже, один из христиан, — поспешил подсказать Нонне, — вот они, те, за кого ты постоянно заступался!

Они только и мыслят что о твоей погибели, им ты ненавистен, они твои враги. Что же ты, князь, медлишь? Приказывай скорее наградить этого негодника, удостой его своей высокой милостью, не медли, княже...

Нонне говорил всё это негромко на ухо Ярополку. Таким путём он всегда производил наибольшее впечатление на слабого киевского князя.

   — Убейте, убейте его скорее! — закричал князь.

   — Княже, — выступил Зыбата, — дозволь мне молвить слово...

   — Убей его, убей! — продолжал неистово вопить тот.

   — Княже, да выслушай же...

   — А, ты тоже христианин и тоже из этой своры? — уже не помня себя от гнева, завопил Ярополк, которому Нонне продолжал нашёптывать свои ядовитые речи, — и ты точно такой же изменник, как все они? Так нет же, я выведу измену... Эй, слуги, взять Зыбату!

К Зыбате нерешительно приблизилось несколько дружинников.

   — Что же вы стали? Берите, — грустно улыбаясь, проговорил Зыбата, — или вы не слышали, что князь приказал взять меня?

   — Взять его, взять!.. Сколько ещё раз я должен приказывать, — иступлённо закричал Ярополк, — а ту собаку убейте!..

Вдруг среди дружины послышался голос:

   — Ежели ты, князь, казнишь Зыбату, так будь тебе ведомо, и мы за тобой не пойдём.

Нонне поспешил что-то шепнуть Ярополку.

   — Да кто вам сказал, что я его казнить думаю? Не того я хочу: он мне, князю своему, поперечил, так и не желаю я, чтобы он моей дружиной владел, не верю я ему больше!.. Пусть Варяжко вами начальствует, а Зыбату хочу прогнать.

   — Вот так оно и лучше, пожалуй, — согласился говоривший дружинник, — уж ты, Зыбатушка, нас прости, а в таком приказе князю мы не поперечим: его воля, кого наверху нас поставить.

   — Что же, — улыбнулся Зыбата, — делайте, что князь приказывает, а я готов ему покориться.

   — Так уходи от нас...

   — Идём, идём, — взял Зыбату за руку старец, — чем дальше от мертвецов, тем больше жизни...

Он быстро увёл его.

III

   — Иди, иди, сын мой, не оглядывайся, — взяв Зыбату за руку, говорил отшельник, — эти безумцы стремятся туда, куда влечёт их судьба! Что тебе до них? Они следуют велениям своего рока, тобой же управляет твоя судьба... Ты видел, как в туманную тёмную ночь бабочки неудержимо стремятся на огонь и падают мёртвыми в пламя, безжалостно их сжигающее... Подумай, кому нужна их смерть, жизнь же составляет для них единственное их благо, но они, неразумные, стремятся сами в огонь. Так вот и этот безумец, этот жалкий киевский князь, сын великого, могучего Святослава, внук мудрейшей Ольги. Он погибнет. Вспомни это, когда увидишь его мёртвым. Но погибнет не один он — погибнет Блуд, погибнет и враг Божий Нонне. Я чую, я знаю это, я вижу их смерть, уже витающую над ними.

Старик говорил всё это быстро, как бы выбрасывая слова одно за другим.

Спустя час оба путника выбрались на поляну.

Начинало уже светать, и Зыбата смог рассмотреть приютившийся у подножия вековых сосен шалаш пустынника.

   — Ты отдыхай здесь, — сказал старик, — поспи.

   — А ты? — спросил у него Зыбата.

   — Я спать не буду.

   — Почему?

   — Видишь, близко день. Скоро над землёй взойдёт солнце, и я должен молитвой встретить светило дня и восславить нашего Творца.

   — Я тоже христианин, и мне должно молитвой встретить дневное светило.

   — Нет, ты спи; ты христианин, но ты мирянин, Господь по своей неизъяснимой благости многое допускает вам, мирянам, хотя и от вас требует тоже великих трудов в свою вящую славу... Ложись же, спи и не смущай меня: не мешай мне молиться...

В тоне старика звучали уже повелительные нотки, и Зыбата почувствовал,, что он не может ослушаться.

Склонившись на колени, он принёс горячую молитву Вседержителю неба и земли за своё спасение и к этой молитве присоединил моление о несчастном Ярополке...

Молитва, как ни была она коротка, успокоила душевное волнение, и Зыбата, забравшись в шалаш, скоро заснул крепким, живительным сном.

Разбудили его громкие крики, звон оружия и ржание коней.

«Что это? — подумал Зыбата, — никак это Владимировы дружины. Я вижу здесь новгородцев, варягов, полочан. Однако же скоро один князь другому на смену спешит».

Вдруг Шум голосов и звон оружия стих, и вместо него покатилось тихое, сдержанное приветствие:

   — Здрав буди на многие лета, князь наш любимый, солнышко наше красное! Здрав буди, пресветлый Владимир свет Святославович!

Зыбата замер, повернувшись в ту сторону, куда смотрели все.

Владимир Святославович был без воинских доспехов, в новгородском длиннополом кафтане. Позади него на тяжело ступавшей лошади ехал, тяжело дыша, Добрыня Малкович, а за ним виднелись старшины новгородских и полоцких дружин.

Владимир ласково улыбался и кивал в ответ на приветствие своих воинов.

Около его стремени шёл приютивший Зыбату старик отшельник.

   — Здрав буди, Владимир, здрав буди, — говорил он, — ныне вступаешь ты на землю киевскую, и два солнца сияют теперь над нею. Одно солнце, — указал старик на небо, — там, солнце Божией славы, другое — ты, красное солнышко Руси... Пути неисповедимые влекут тебя к Киеву, Промысл Божий ослепил брата твоего и предаёт его тебе, и всё для того, чтобы ты мог свершить спокойно то, что предуготовано тебе свыше. Я, смиренный раб Господа Бога Живого, приветствую тебя и клянусь тебе... Благословен грядущий и во тьме путями Господними.

   — Довольно, старик, благодарю тебя, — ласково улыбаясь, прервал его Владимир, — благодарю тебя за то, что и ты благословляешь меня идти, чтобы вернуть отцовское наследие и покорить под свои ноги лютых супротивников.