— Мы будем говорить об этом, храбрый ярл, потом, — прервал его Нонне, — великий отец Бела выслушает сам, что приказал тебе твой могущественный конунг, а теперь пойдёмте, вас ждёт отдых под приготовленным для вас кровом.
Он жестом пригласил прибывших следовать за собой. Дружинники Святовита повернули коней, открывая шествие.
С подошедших драхов, провожавших драх посланца конунга Олофа и славянских гостей, сошло много воинов. Среди них были норманны в панцирях и крылатых шлемах и варяго-россы, одетые так же как и их рюгенские товарищи. Старый ярл сейчас же нашёл приятелей среди прибывших; его воины смешались с толпой. Слышен был шумный разговор, взрывы смеха.
Так дошли до ворот Арконы. За них вступили только конные дружинники Святовита, Нонне с гостями и жрецы. Для прибывших воинов было отведено помещение в предместье, где жили и рюгенские варяги. Там посредине зала стоял стол, уставленный к приходу гостей воловьими и бараньими окороками, огромными кубками с вином...
Эрик с тремя прибывшими варягами: Ингелотом, Руаром и Оскаром, уселись на самом дальнем конце стола.
Скоро зашумел весёлый пир. Все на этом пиру были равны: не было ни старших, ни младших, ни кичливых норманнов, ни простоватых варяго-россов. Были только обрадовавшиеся встрече добрые друзья, спешившие наговориться.
— Клянусь гремящим Тором, — восклицал Ингелот, оглядываясь вокруг, — мой старый Эрик живёт, как будто он совсем забыл, как звучит шум сечи, как несётся в лицо врагам вопль берсекеров. Я боюсь, Эрик, не затупился ли твой меч?
— Не говори так, сын своей матери, — прервал его, хмуря брови, Эрик, — ты знаешь, мы нанялись и должны служить до срока.
— А кто заставлял вас?
— На Рослагене .не хватало хлеба!
— Вот отговорка! Будто мало хлеба у врагов!
— В то время было его мало... Никто не брал варягов в свои дружины...
— Ты прав, — громко воскликнул Оскар, ударив кулаком по столу, — с некоторого времени всё в фиордах идёт по-другому.
— Что ты хочешь сказать этим, друг? — спросил Эрик. — Неужели и конунг Олоф Тригвасон мог забыть свою прежнюю доблесть?
— Одно тебе скажу, мой Эрик: конунг Олоф не прежний. Он удаляется от битв и пиров. Кругом него такая скука, как в темнице. Нет более прежних победных походов, мир и тишина спорят между собою около когда-то славного Олофа. Он стал слушать жрецов иных богов и отвернулся от Одина.
— Я ничего не понимаю! — воскликнул Эрик. — Скажите мне, друзья, как это могло случиться?
— Это случилось после того, как Олоф ходил к берегам Италии. Там он услыхал про иного Бога и захотел слушать его жрецов.
— Какого Бога? Уж не Бога ли христиан?
— Вот именно... Он привёз с собой на север жрецов христианских и стал проводить время в беседах с ними.
Старик Эрик покачал своею седой головою.
— Не раз слыхал я про этого нового Бога, — сказал он, — от него и в самом деле могут погибнуть и Один, и Святовит, и славянский Перун. Говорят, он всесилен.
— Уж не знаю, — проговорил Руар, — а скажу одно, что где бы ни появился жрец этого Бога, всюду люди меняются и забывают о битвах, о кровавой мести и только лишь и толкуют о том, что врагам нужно прощать, что нужно любить всех, как самого себя. Да разве это возможно? Я уже не говорю о том, что после бесед с христианскими жрецами народ становится холоден к своим древним богам...
— Вот потому-то здешний главный жрец Святовита, этот старик Бела, так ненавидит христиан, — заметил Эрик.
— Ненавидит? — воскликнул Ингелот.
— Да, для него нет большей радости, как уничтожить христианина.
— Ну, теперь я многое понимаю! Ведь Освальд, сын Ру ара, наш вождь, хотя и именует себя посланником конунга Олофа Тригвасона, но на самом деле он никогда им не был!
— Как так? — воскликнул удивлённый Эрик.
— Клянусь тебе Ассами, что так. Ты слушай, видел ты этого молодого русса, что был вместе с Освальдом?
— Да. Я слышал, Нонне назвал его сыном Святослава, русского князя.
— Так, так! Он именно сын этого славного воина и сам князь северных руссов.
— Зачем же он между вами?
— А затем, что он бежал со своей родины. Старший брат его, по имени Ярополк, остался княжить в Киеве; среднему отец отдал большую и богатую область, а этому, теперешнему гостю Арконы, назначил быть князем в древнем Гольмгарде. Когда отец был убит, киевский Ярополк захотел быть князем всех руссов. Он убил среднего брата и добирался вот до этого Владимира, но тот успел бежать в фиорды к конунгу Олофу. Олоф сам не раз бывал в Гольмгарде, он принял молодого князя. Владимир не раз ходил в походы за море и показал себя храбрецом. Только у него вовсе не было мысли оставаться на всю жизнь на службе у конунга. Владимир рассчитывал, что конунг Олоф поможет ему прогнать из Киева Ярополка.
— А тот что же? Неужели отказался? — воскликнул Эрик, и глаза его блеснули зловещим огнём.
— В том и дело, мой друг, что около конунга Олофа в это время был христианский жрец, и Олоф, этот славный герой, склонил своё сердце на его убеждения. Христианский жрец стал ему говорить, что Ярополк любит христиан и что поэтому нельзя идти на него войной.
— И конунг Олоф послушал жреца?
— Олоф отказался дать Владимиру свои дружины для покорения Киева. Тогда-то ярл Освальд, который также не терпит христиан, сам объявил поход, но, увы, воинов собралось немного.
Именитые ярлы не хотели идти против воли конунга. Но конунг запретил и варягам идти с ярлом и русским князем. Тут-то Освальд и схитрил. Он объявил, что варяжские дружины нужны ему не для похода против руссов, а будто бы собираются им только для арконских жрецов. Для похода нас мало, и Освальд решил попытать счастья здесь, в Арконе. Может быть, Бела вынесет знамя Святовита и даст в помощь Владимиру свои варяжские дружины. Понял, мой старый Эрик, какое задумано дело?
— Что же? — задумчиво произнёс Эрик. — Я не прочь пойти на Днепр: от Киева близка и Византия. Да и Киев город богатый... Там можно много найти ценной добычи...
— А пойдут ли за тобой твои?
— Мы все служим Святовиту, — пожал плечами старый варяг, — пошлёт нас Бела, и мы пойдём. А там скоро кончится срок нашей службы, и мы все будем свободны.
— Так мы, стало быть, будем товарищами?
— Разве у вас всё решено?
— Всё! Даст Бела помощь или не даст, а я и все, кто со мной, пойдём за Освальдом и Владимиром!
— Тогда что же говорить! Сами Ассы покровительствуют нам и нашей дружбе... Только пока не сообщай никому, что я тебе поведал... Молчать придётся недолго... Освальд здесь не засидится... Будем пить за былые встречи на полях битв...
Старый Нонне привёл в обширный дворцовый покой Владимира, Добрыню и Освальда и здесь оставил их одних.
— Клянусь Перуном, — воскликнул Владимир, — здесь нас встречают куда приветливее, чем у конунга Олофа.
— Я это предсказывал тебе, — заметил Освальд.
— Только бы поскорее кончились все эти переговоры... Я тоскую по родной стороне.
— Скоро, племянник, скоро! — вступился Добрыня. — Отсюда мы пойдём в Новгород.
— Ах, поскорее бы! — сказал Владимир, и в голосе его ясно слышно было тоскливое чувство. — Поскорее бы! Меня измучила эта разлука с родиной, а как вспомню я, что брат Олег до сих пор остаётся неотмщённым, так стыдно становится жить на свете.
Добрыня долгим испытующим взором посмотрел на племянника.
После смерти Святослава ближайший воевода Ярополка, его опекун Свенельд, мстя за своего сына Люта, убитого Олегом древлянским, побудил своего князя пойти на брата войной. В одной схватке Олег был убит. Когда весть об этом дошла до Новгорода, то Добрыня испугался за участь своего любимого племянника. Он был уверен, что Свенельд стремится для Ярополка к единовластию и после Олега должен наступить черёд и Владимира. Новгородцы казались ему ненадёжными. Они отказались дать дружины для мести за Олега. Страшась, как бы Новгород не выдал Владимира киевскому князю, Добрыня заставил племянника уйти за море, к конунгу Олофу. Надежды его на скандинавского владыку не оправдались, и теперь будущее молодого сына Святослава находилось во власти арконского жреца. Однако Добрыня Малкович и виду не подавал, что душа его была полна тревоги. Сколько раз при Святославе он вёл переговоры и с венграми, и с ляхами, и с хитрыми византийцами, и научился прятать свои мысли и чувства.