Факт номер два:

Общественная поддержка Инспекции по делам молодежи, по существу, усилилась после того, как Старки начал освобождать заготовительные лагеря. Да-да. Чем больше он их освобождает, тем меньше обществу хочется свободных тинэйджеров.

Факт номер три:

В этом году рекордное количество законопроектов и предложений, выдвинутых на голосование в Вашингтоне, касаются перспектив расплетения. Станем ли мы расплетать заключенных? Разрешим ли добровольное расплетение взрослых? Наделим ли Инспекцию по делам молодежи правом расплетать детей без согласия их родителей? И это только часть вопросов, решение по которым нас просят принять.

Так какое все это имеет отношение к ценам на запчасти в Парагвае? Нам постоянно внушали, что хлопатели стремятся дестабилизировать наш мир, создать хаос ради хаоса. Но они совершили роковую ошибку, сделав ставку на Мейсона Старки, потому что тем самым раскрыли свои карты. И теперь нам видны их истинные мотивы.

Забавно: чем людям страшней, тем чаще они обращаются к Инспекции по делам молодежи за решением своих проблем: «Расплетите нехороших ребяток!», «Защитите моих детей от вон тех детей!», «Превратите мир в безопасное место для законопослушных граждан!».

Знаете, если бы я поставил перед собой задачу обеспечить юновластям все более и более широкую поддержку, я бы морочил головы рассерженным подросткам, пока они не стали бы сами делать из себя ходячие адские машины, а потом обвинял бы во всем этих же самых подростков. Ба-бах! — все чисто, и все довольны. Ну, вообще-то, очень даже нечисто, но вы меня поняли.

Позвольте мне выложить вам все прямо и без обиняков: хлопатели хлопают отнюдь не как попало; за их тщательно продуманными действиями стоит индустрия трансплантации, желающая обеспечить свое будущее, а значит, заинтересованная в том, чтобы расплетению никогда не был положен конец.

Если вы мне не верите, то посмотрите и убедитесь сами. Кому это выгодно? Кто выигрывает от усиления Инспекции? Кто в конечном итоге наживается на террористических актах хлопателей? Следы искусно заметаются, но они есть, и если кто-нибудь из вас унюхает запах пороха — сообщите нам на [email protected]

Я слышу вой приближающихся сирен, значит, приходится с сожалением признать, что наше краткое свидание подошло к концу; но вот вам еще веселый мотивчик напоследок. Услышимся через неделю! И помните: правда поможет вам остаться целыми!

«Ты стала частью меня…»

50 • Лев

Юнион Стейшн, центральный транспортный узел Денвера. Восемнадцатая остановка на маршруте идущего в восточном направлении «Зефира» — одного из немногих трансконтинентальных поездов, еще ходящих по расписанию. Лев платит за билет наличными. Кассир бросает на юношу беглый взгляд, затем еще один и неодобрительно качает головой, однако просовывает билет в узкое отверстие внизу окошка. Лев отходит от кассы и слышит, как кассир говорит следующему в очереди: «Ну и типы тут у нас попадаются…»

На вокзале полно юнокопов. Беглые расплеты вечно пытаются воспользоваться железной дорогой, но им, как правило, не удается даже в вагон сесть. Один коп подозрительно прищуривается на Лева и преграждает дорогу:

— Сынок, дай-ка взглянуть на твое удостоверение личности.

— Охрана уже проверила меня. Инспекция по делам молодежи не имеет права требовать удостоверение личности без должного основания.

— Прекрасно, — парирует коп. — Можешь официально жаловаться на нарушение своих прав. Потом. А сейчас предъяви удостоверение.

Юноша вынимает бумажник и протягивает карточку. Фотография совсем свежая, и Лев на ней такой, какой он сейчас. Коп влипает носом в карточку, явно разочарованный, что немедленного ареста не получится.

— Мапи Кинкажу. Навахо, что ли?

Хитрый вопрос.

— Арапач. Там разве не так написано?

— Прошу прощения, — буркает коп, отдавая карточку. — Счастливого пути, мистер Кинкажу.

Коп не такой дурак, чтобы связываться с арапачами. Эти сутяги по судам затаскают, узнав, что молодой человек, вышедший из резервации, подвергся придиркам со стороны властей.

Лев читает имя на значке полицейского.

— Как только я доберусь до места назначения, то непременно заявлю о неправомочности ваших действий, офицер Триплитт. — Конечно, Лев этого не сделает, но пусть ретивый служака помучается; поделом ему.

Лев находит свой поезд и забирается в вагон, не обращая внимания на косые взгляды; правда, иногда на него таращатся так беспардонно, что он отвечает тем же и смотрит на наглеца до тех пор, пока тот в смущении не отводит глаза. Никто его не узнаёт. И не узнает и впредь. Его новый внешний вид полная тому гарантия.

Пассажиры, уже рассевшиеся по местам, исподтишка бросают взгляды на идущего по проходу Лева. Одна женщина проворно ставит сумочку на свободное соседнее сиденье:

— Здесь занято!

Лев минует три вагона, и, наконец, в следующем не так многолюдно. Он находит место без соседей, лишь по другую сторону прохода какая-то девица уютно расположилась лагерем сразу на двух креслах. Ее черные волосы перечеркивает кобальтово-синяя полоса, ногти раскрашены в самые разные кричащие цвета. Девице лет семнадцать-восемнадцать. Наверняка из беглых расплетов, сумевших пережить возрастной ценз. А может, и обычная девчонка, просто строит из себя бунтарку. Один взгляд на Лева — и она решает, что нашла собрата по духу.

— Привет! — говорит она.

— Привет, — отзывается Лев.

После краткого неловкого молчания, девица интересуется:

— И кто они?

Лев делает вид, что не понимает:

— Ты о ком?

— Закари Васкес, Кортни Райт, Мэтью Прейвер, — читает она надписи на его лбу, — ну и все остальные?

У Лева нет причин лгать ей. Он для того и вытатуировал эти имена, чтобы их видели все. Дни, когда он прятался от мира, прошли.

— Расплеты. Их некому было оплакать. А теперь у них есть я.

Девица одобрительно кивает.

— Круто! И смело. Мне нравится. — Она перемещается из кресла у окна в кресло у прохода. — Так что — они у тебя везде?

— С головы до ног, — подтверждает Лев.

— Обалдеть! И сколько их всего?

— Триста двенадцать, — говорит Лев и с улыбкой добавляет: — Еще чуть-чуть — и, пожалуй, было бы аляповато.

Девчонке смешно. Она разглядывает его лицо и чисто выбритую голову.

— Слушай, патлы отрастут обратно. Тебе придется бриться постоянно, если хочешь, чтобы люди видели эти имена.

— У меня такой проблемы не будет.

Поезд трогается, и новая знакомая пересаживается в кресло рядом с Левом. Она берет его руки в свои и читает имена на предплечьях, кистях и пальцах. Юноша не противится, наслаждаясь позитивным вниманием в той же степени, в какой недавно наслаждался негативным.

— Цвета классно подобраны. А еще ты молодец, что не пощадил лицо. На такое не у всякого хватит пороху.

— Никого из них не пощадили, так с чего бы мне щадить лицо?

Лев проследил, чтобы на его теле не осталось ни одного места, не покрытого именами расплетенных детей. Единственное, о чем он жалеет — что не поместилось больше. Джейс был прав: слишком много чернил в слишком короткий срок. Кожа горела так, что Лев едва сдерживал слезы; несколько ночей он провел без сна. Прошло уже довольно много дней, а болит по-прежнему; но он терпел, терпит и будет терпеть дальше. Надписи красными, черными, синими и зелеными чернилами издали выглядят как боевая раскраска; и только если подойти на расстояние, с которого можно рассмотреть глаза Лева, становится видно, что рисунок составлен из имен. Джейс настоящий художник.

— По-моему, очень даже красиво, — произносит девушка с синей прядью. — Может, я тоже сделаю, как ты. — Она смотрит на свою правую руку. — Наколю вот тут. Но только одно. Бывают, знаешь, времена, когда меньше значит больше.

— Сабрина Фаншер, — предлагает он.