В потоке наших повседневных мыслей существуют точки «прорыва». «Прорывы» ведут к иному, особому состоянию со­знания, которое в этой книге автор называет состоянием гени­альности. Именно эти состояния и только они делают жизнь осмысленной.

Ничего нового в этом нет. Точно такие же дихотомии опреде­лили весь ход мыслей психологии XX века: сознательное — бес­сознательное классического психоанализа; левое и правое по­лушария нейрофизиологии и бихевиоризма; рациональное и трансперсональное сознание трансперсональной психологии... В конце концов, даже в понятиях «фон» и «фигура» гештальт-терапии Фрица Перлза можно проследить аналогичное противо­поставление.

Называя бессознательную тайну творчества гениальностью, я хотел лишь подчеркнуть удивительную осознанность... неосо­знаваемых процессов. Когда современный человек произносит слово «гений», он имеет в виду свершения, бесконечно важные именно для судеб человеческого разума и построенных им ци­вилизации и культуры. Именно прожитую гениально жизнь мы называем осмысленной.

Такая жизнь есть наш долг — долг Богу и другим людям.

Говоря о цивилизации и культуре, мы с легкостью признаем, что в них всегда действовало два начала: рациональное и ирра­циональное. Но при этом мы не готовы перенести абстрактные рассуждения о человеческой культуре на свой разум.

Мы боимся почувствовать, что внутри него может быть об­наружен иной, труднопостижимый привычными структурами мышления разум. Хотя, словосочетание «поиск смысла жизни» предполагает этот самый смысл, как нечто отделенное от при­вычного разума. Боимся до такой степени, что научная цивилиза­ция объявила все проявления другого разума болезнью, которую общество всеми доступными для себя способами пытается изолировать от себя.

Примерно так же, как с древнейших времен изолируют боль­ных проказой. В нашем отечестве, например, руководство боль­шинства «солидных» психологических и психиатрических НИИ категорически запрещает своим сотрудникам вступать в диалог с церковью и богословием. Ученые, которые призваны исследовать человеческую душу, и церковь, которая, в общем-то, призвана за­ниматься тем же, оказываются в глухой изоляции друг от друга, даже не пытаясь найти точки соприкосновения.

Вместе с тем вполне научное понятие инстинкта продолжает потрясать именно ощущением разумности инстинктивной про­граммы существования биологических объектов, а материальной основы, носителя инстинктов никак не удается обнаружить, не­смотря на уже составленные генные карты многих видов. Но сто­ит только предположить, что в основе инстинкта лежит промысел неведомого разума, как сразу приходится с ужасом признать, что точно так же, как и другие инстинктивные проявления человече­ского бытия, этот разум постоянно присутствует у нас внутри... «Царство Божие внутри Вас есть».

И наука, и религия каждая по-своему описывают существо­вание двух орбит, по которым вращается человеческое «Я». Это орбита рассудка или того, что мы называем «ясным разумом», и орбита бессознательного, или гениальности. Переход с орбиты на орбиту — прорыв — всегда происходит в периоды «помутнения» бодрствующего сознания: во сне, после пережитого шока, в меч­тах, в медитации, во время тяжелой болезни, при известных нам переживаниях клинической смерти.

На мой взгляд, у прорывов есть только шесть постоянных каче­ственных характеристик.

Во-первых, с точки зрения человека, который переживает этот переход, он происходит всегда неожиданно. Невозможно предсказать, в какой именно момент усилия интереса приведут к прорыву. Даже сама гениальная личность может создать лишь отдаленно похожую внутреннюю модель состояния, ведущего к переходу. Как правило, гений «цепляется» за обстоятельства внешней реальности, в которых подобный переход произошел впервые (Архимед ложится в ванну, а Глюк выставляет рояль на солнце). Однако почти всегда выясняется, что прорыв нельзя за­планировать. Тем более подобную модель не может создать ис­следователь — внешний наблюдатель процесса.

Возможно, именно с этим связаны тупики исследований «паранормальных» способностей человека. Большинство полученных достоверных результатов изучения телепатии, ясновидения, теле­кинеза и т. д. оказались не воспроизводимы в повторных экспери­ментах. Правда, гениальность и «паранормальные способности» всегда воспринимались как вещи разные, но в древних духовных традициях считалось, что их проявления являются двумя сторо­нами одной медали. То, чего человек добьется в жизни, зависит от того, куда он направит свою жизненную энергию или как ощутит «дао». То есть, говоря языком нашей книги, проявления зависят от того, в какую сторону человек направит свою энергию инте­реса. Говоря другими словами, способности эти бессмысленны. Они — инструменты, как утюг или компьютер, и сами по себе не несут никакой одухотворенности.

Во всяком случае, исследование «паранормальных» способно­стей я считаю одним из полигонов исследования гениальности. Тогда получается, что эксперименты невозможно повторить по­тому, что их результат зависит от прихотей самой гениальности. Если это разумная инстанция, то у нее есть свое, труднопостижи­мое мнение о том, стоит ли проявлять себя или нет. Вполне воз­можно, что одним из факторов, определяющих неудачу, является личность экспериментатора.

Во-вторых, прорыв всегда происходит мгновенно. Нельзя определить отрезок времени, в котором личность пребывает в промежуточном состоянии между «ясным сознанием» и гениаль­ностью, — время скачка на другую орбиту сознания.

Вообще внутри прорыва время, как вы уже убедились, течет по абсолютно другим законам — и это может быть еще одним объ­яснением неудач парапсихологических исследований.

В-третьих, при переходе на другую орбиту личность ощущает себя изменившейся. В зоне прорыва тексты, формулы или ви­дения разворачиваются перед иной личностью, не той, которой считал себя субъект переживания.

Несомненно, выдуманный автором художественного романа герой, по признанию очень многих, начинает вести себя на стра­ницах непредсказуемым для самого автора образом, обретает свой собственный характер, знания и желания, отличные от знаний и желаний писателя.

В-четвертых, эти переживания не являются редкими или уни­кальными. Скорее всего, каждый человек в своей обыденной жизни множество раз совершает прорывы на орбиту гениаль­ности, но мы сохраняем привитую нам культурой способность к психической изоляции подобных переживаний — наша психика изолирует их от сознания точно так же, как это делает культура.

Мы либо просто забываем их, как забываем сюжеты подавляю­щего большинства наших сновидений, либо начинаем от них лечиться, определяя их для себя как «болезненные обманы вос­приятия».

Случайные прорывы вызывают страх, чувство опасного рас­ширения границ в сознании человека, и без того не уверенного в себе. Такое сознание воспринимает труднообъяснимое пережи­вание как угрозу собственному существованию. Чем сильнее «Я» чувствует неуверенность в себе, то есть в своем праве на отдель­ное существование, тем больше защитных оболочек оно пытает­ся создать. Состоят такие оболочки из слов, то есть из системы абсолютно рассудочных представлений о самом себе и о прави­лах собственного поведения; о том, что такое хорошо и что такое плохо, о том, что нормально и что ненормально. Общеизвест­ный парадокс: чем больше словесных оболочек и правил человек создает вокруг себя, тем больше он боится жить, — ведь каждый новый шаг чреват прорывами к иррациональной угрозе. Любая новая ситуация в жизни может оказаться «ненормальной», «за­разной» — в общем, опасной. Вспомните «Человека в футляре»!

Страх всегда иррационален — и, вероятно, именно поэтому че­ловек чаще всего оказывается гениальным в том, чего он больше всего боялся. Страх — это внутренний барьер, «забор», постро­енный вокруг зоны прорыва к гениальности, вокруг подлинных интересов личности, вокруг ее призвания. В самом слове «при­звание» заключен намек на способность услышать «призыв», ис­ходящий из-за грани обыденной жизни.