[6, см. также 4, 5]

Сентябрь 1984 г. — апрель 1985 г.

А. Д. Сахаров и Е. Г. Боннэр живут в Горьком в условиях изоляции и информационной блокады — никто в мире не знает, что происходило и происходит в Горьком; посещения А. Д. Сахарова сотрудниками Отдела теоретической физики ФИАН 12 ноября 1984 г. и 25 февраля 1985 г., к сожалению, не изменили этой ситуации.

1985

12 января

Второе письмо Сахарова Александрову:

«…Я готов к пожизненной ссылке. Но гибель моей жены (неизбежная, если ей не разрешат поездку) будет и моей гибелью».

[6. С. 12]

Февраль

В связи с 40-летием победы в Великой Отечественной войне Е. Г. Боннэр как инвалид войны подала в Президиум Верховного Совета СССР прошение о помиловании, с просьбой разрешить ей поездку за рубеж.

16 апреля

А. Д. Сахаров начал новую голодовку.

21 апреля

Госпитализация в больницу им. Семашко и начало принудительного кормления.

21 мая

Письмо Председателю КГБ В. М. Чебрикову.

11 июля

А. Д. Сахаров на две недели прерывает голодовку.

Июль

ООН официально объявила академика Сахарова пропавшим без вести.

10—29 июля

Письмо Генеральному Секретарю ЦК КПСС М. С. Горбачеву.

Из письма А. Д. Сахарова семье в Соединенные Штаты (написано в ноябре 1985 г. перед отъездом Е. Г. Боннэр за рубеж):

«…Дважды (31 мая 1985 г. и 5 сент. 1985 г.) в больницу ко мне приезжал представитель КГБ СССР С. И. Соколов (видимо, большой начальник). В мае он также беседовал с Люсей. Беседа со мной имела жесткий характер, он подчеркивал причины, по которым моя просьба о поездке Люси (а также о поездке детей в СССР) не может быть удовлетворена. Он также давал понять, что я должен дезавуировать свои прежние выступления — в частности, письмо Дреллу, о взрыве в моск<овском> метро, о конвергенции. Два дня перед этим визитом у меня была полная голодовка, кормления не было — так меня «готовили» к беседе. В сентябре Соколов сообщил, что с моим письмом ознакомился Горбачев и дал поручение группе лиц подготовить ответ…»

[4, Приложение № 7]

29 августа — 12 сентября

Голодовка Алексея Семенова перед советским посольством в Вашингтоне.

Результат: единогласно принятая совместная резолюция Сената и Палаты представителей США в поддержку Сахаровых.

23 октября

А. Д. Сахаров прекратил голодовку с связи с тем, что его жене разрешили поездку в США для лечения (как потом стало известно, поездка была оформлена как перерыв в отбывании ссылки).

25 ноября

Отъезд Е. Г. Боннэр из Горького.

16 декабря

Приезд коллег из ФИАНа.

А. Д. Сахаров: «Я узнал некоторые подробности о том, что происходило в Москве во время голодовки, и понял (но не принял) причину исчезновения одного из моих документов».

[5. С. 15]

1986

13 января

Е. Г. Боннэр делают в Бостоне операцию на открытом сердце.

А. Д. Сахаров: «За эти недели (перед операцией. — Сост.), однако, в прессе были напечатаны поспешные сообщения, что Елене Боннэр не требуется операция и даже что, «видимо, она умышленно завышала тяжесть своих заболеваний, чтобы добиться поездки за рубеж»! Как тут не вспомнить о «руке Москвы» (я пишу это вполне серьезно).

Операция была произведена в Масс-Дженерал доктором Эйкинсом. По данным зондирования врачи предполагали, что Люсе потребуется три — четыре байпасса (шунта. — Сост.), фактически потребовалось шесть, что означало большое усложнение и без того крайне тяжелой операции (в США немного людей с таким числом байпассов, есть ли они в СССР, где вообще очень редко делают шунтирование, я не знаю). <...>

Почти каждого такая медицинская «программа», как у Люси в эти 6 месяцев, могла бы поглотить полностью. Люся же сделала многое другое. Она написала целую книгу (на русском языке — «Постскриптум»). <...>

Люся объехала почти все главные американские университеты, много выступала, встречалась со многими. политическими деятелями. В особенности оказались важны ее выступления в Национальной Академии США и в Конгрессе США… Вся эта ее деятельность, возможно, была одним из факторов, способствовавших нашему освобождению в декабре 1986 года. В числе мыслей, которые она пыталась распространить, — следует сосредоточить усилия в мою защиту на прекращении депортации, а не на борьбе за выезд…»

[5. С. 12—13]

С ноября 1985 г. А. Д. Сахаров жил в Горьком один. К нему допускали только коллег из ФИАНа. Визиты: 27 января, 2 апреля и 21 мая (последнее посещение за время ссылки).

2 июня Е. Г. Боннэр вернулась в СССР и 4 июня в Горький. Снова жизнь вдвоем в полной изоляции.

19 февраля

А. Д. Сахаров направил из Горького письмо М. С. Горбачеву.[37]

«Генеральному секретарю ЦК

КПСС Члену Президиума

Верховного Совета СССР

Горбачеву М. С.

от Сахарова А. Д., академика.

Горький, пр. Гагарина, д. 214,

кв. 3

Глубокоуважаемый Михаил Сергеевич!

Разрешите прежде всего выразить Вам большую благодарность за полученное моей женой Е. Г. Боннэр разрешение на поездку за рубеж для встречи с матерью, детьми и внуками и для лечения. Я предполагаю, что это разрешение, имеющее такое значение для нас, стало возможным благодаря Вашему личному вмешательству.

У меня возникла надежда, что Ваше вмешательство поможет также в другой волнующей меня проблеме общего характера, более сложной и имеющей не только гуманистическое, но и общегосударственное значение.

Речь идет о судьбе узников совести (по терминологии «Международной амнистии», людей, репрессированных за убеждения и действия, связанные с их убеждениями, не применявших насилия и не призывавших к насилию; понятие «узник совести», как видно из этого определения, ýже понятия «политзаключенный»).

В своих ответах на вопросы газеты «Юманите», опубликованных 8 февраля 1986 года, Вы утверждаете:

Михаил Сергеевич! В Кодексах РСФСР и союзных республик нет термина «политзаключенный», и статьи 190-I, 70 и 142 Уголовного Кодекса РСФСР и аналогичные статьи Кодексов других республик не называются политическими. Это дает формальное основание говорить, что у нас нет политзаключенных (тем более нет преследования за убеждения). Но по существу Ваши советники ввели Вас в заблуждение! Возможно, они это сделали не по умыслу, а в силу бытующих предрассудков. Лучше ли это, судите сами.

Начну с обсуждения статьи 190-I УК РСФСР. Статья формально предусматривает ответственность за распространение заведомо ложных измышлений, порочащих советский общественный и государственный строй. Как написано в изданных издательством «Юридическая литература» комментариях к УК, «распространение измышлений, ложность которых не известна распространяющему их лицу, а равно высказывание ошибочных оценок… не образует преступления, предусмотренного статьей 190-I». Однако во всех известных мне случаях суды полностью игнорировали это требование юристов (и здравого смысла!) и всегда уклонялись от обсуждения того, имело ли место сознательное распространение подсудимыми лжи, или они говорили и писали, что думали. На самом деле именно последнее. Юридически важно, что заведомая ложность высказываний оставалась недоказанной. Тем самым суды фактически осуждали людей за их убеждения.