– Эсток [107] – хорошее оружие, – сказал он, – но раны от него могут изуродовать человека, а в наши годы, – с улыбкой пояснил он, – не очень приятно являться к своей возлюбленной со шрамом через все лицо. Рапира оставляет маленькую дырочку, но этого совершенно достаточно. – Тут он опять улыбнулся. – Итак, я выбираю рапиру и кинжал.

– Превосходно, – сказал Мержи, повернулся и

пошел.

– Одну минутку! – крикнул Водрейль. – Вы забыли условиться о времени и месте встречи.

– Придворные дерутся на Пре-о-Клер, – сказал Коменж. – Но, быть может, у вас, милостивый государь, есть другое излюбленное место?

– На Пре-о-Клер так на Пре-о-Клер.

– Что же касается часа… По некоторым причинам я раньше восьми не встану… Понимаете? Дома я сегодня не ночую и раньше девяти не смогу быть на Пре.

– Хорошо, давайте в девять.

Отведя глаза в сторону, Бернар заметил на довольно близком от себя расстоянии графиню де Тюр-жи, – она уже рассталась с капитаном, а тот разговорился с другой дамой. Легко себе представить, что при виде прекрасной виновницы этого злого дела наш герой придал своему лицу важное и деланно беспечное выражение.

– С некоторых пор вошло в моду драться в красных штанах, – сообщил Водрейль. – Если у вас таких нет, я вам вечером пришлю. Кровь на них не видна, – так гораздо опрятнее.

– По мне, это ребячество, – заметил Коменж. Мержи принужденно улыбнулся.

– Словом, друзья мои, – сказал барон де Водрейль, по-видимому, чувствовавший себя в своей родной стихии, – теперь нужно условиться только о секундантах и тьерсах [108] для вашего поединка.

– Этот господин совсем недавно при дворе, – заметил Коменж. – Ему, наверное, трудно будет найти тьерса. Я готов сделать ему уступку и удовольствоваться секундантом.

Мержи не без труда сложил губы в улыбку.

– Это верх учтивости, – сказал барон. – Иметь дело с таким сговорчивым человеком, как господин де Коменж, – право, одно удовольствие.

– Вам понадобится рапира такой же длины, как у меня, – продолжал Коменж, – а поэтому я вам рекомендую Лорана под вывеской Золотое солнце на улице Феронри – это лучший оружейник в городе. Скажите, что это я вас к нему направил, и он все для вас сделает.

Произнеся эти слова, он повернулся и как ни в чем не бывало примкнул к той же кучке молодых людей.

– Поздравляю вас, господин Бернар, – сказал Водрейль. – Вы хорошо бросили вызов. Мало сказать "хорошо" – отлично! Коменж не привык, чтобы с ним так разговаривали. Его боятся пуще огня, в особенности после того, как он убил великана Канильяка. Два месяца тому назад он убил Сен-Мишеля, но это к большой чести ему не служит. Сен-Мишель не принадлежал к числу опасных противников, а вот Канильяк убил не то пять, не то шесть дворян и не получил при этом ни единой царапины. Он учился в Неаполе у Борелли. Говорят, будто Лансак перед смертью поведал ему секрет удара, которым он и натворил потом столько бед. И то сказать, – как бы говоря сам с собой, продолжал барон, – Канильяк обокрал церковь в Осере и швырнул наземь святые дары. Нет ничего удивительного, что бог его наказал.

Мержи все это было неинтересно слушать, но, боясь, как бы Водрейль хотя бы на краткий миг не заподозрил его в малодушии, он счел своим долгом поддержать разговор.

– К счастью, я никогда не обкрадывал церквей и не притрагивался к святым дарам, – заметил он, – значит, поединок мне не столь опасен.

– Позвольте дать вам еще один совет. Когда вы с Коменжем скрестите шпаги, бойтесь одной его хитрости, стоившей жизни капитану Томазо. Коменж крикнул, что острие его шпаги сломалось. Томазо, ожидая рубящего удара, поднял свою шпагу над головой, а между тем шпага у Коменжа и не думала ломаться и по самую рукоятку вошла в грудь Томазо, потому что Томазо, не ожидая колющего удара, не защитил грудь… Впрочем, вы на рапирах, – это не так опасно.

– Я буду драться не на жизнь, а на смерть.

– Да, вот еще что! Выбирайте кинжал с крепкой чашкой – это чрезвычайно важно для парирования. Видите, у меня шрам на левой руке? Это потому, что я однажды вышел на поединок без кинжала. Я повздорил с молодым Таларом и из-за отсутствия кинжала едва не лишился левой руки.

– А он был ранен? – с отсутствующим видом спросил Мержи.

– Я его убил по обету, который я дал моему покровителю, святому Маврикию. Еще не забудьте захватить полотна и корпии, это не помешает. Ведь не всегда же убивают наповал. Еще хорошо бы во время мессы положить шпагу на престол… Впрочем, вы протестант… Еще одно слово. Не думайте, что отступление наносит урон вашей чести. Напротив того, заставьте Коменжа как можно больше двигаться. У него короткое дыхание; загоняйте его, а потом, выждав удобный момент, кольните хорошенько в грудь, и из него дух вон.

Барон продолжал бы и дальше давать не менее полезные советы, если бы громкие звуки рогов не возвестили, что король сел на коня. Двери покоев королевы отворились, и их величества в охотничьих костюмах направились к крыльцу.

Капитан Жорж отошел от своей дамы и, подойдя к брату, хлопнул его по плечу и с веселым видом сказал:

– Везет тебе, повеса! Посмотрите на этого маменькиного сынка с кошачьими усами. Стоило ему появиться – и вот уже все женщины от него без ума. Тебе известно, что прекрасная графиня четверть часа говорила со мной о тебе? Ну так не зевай! На охоте все время скачи рядом с ней и будь как можно любезнее. Дьявольщина, да что с тобой? Уж не заболел ли ты? У тебя такое вытянутое лицо, как у протестантского попа, которого сейчас поведут на костер. Да ну же, черт побери, развеселись!..

– У меня нет особого желания ехать на охоту, я предпочел бы…

– Если вы не поедете на охоту, Коменж вообразит, что вы трусите, – шепнул ему барон де Водрейль.

– Идем! – сказал Бернар и провел ладонью по горячему лбу.

Он решил рассказать о своем приключении брату после охоты. "Какой стыд! – сказал он себе. – Вдруг госпожа де Тюржи подумала бы, что я трушу!.. Вдруг бы ей показалось, что я отказываюсь от удовольствия поохотиться, потому что мне не дает покоя мысль о предстоящей дуэли!"

Во дворе замка суетилось великое множество дам и кавалеров, нарядно одетых, верхом на знатных конях. Звуки рогов, лай собак, громкие голоса острящих всадников – все это сливалось в шум, радующий слух охотника, но несносный для обычного человеческого слуха.

Бернар машинально пошел вслед за братом во двор и случайно оказался подле прелестной графини; она, уже в маске, сидела верхом на горячей андалусской лошадке, бившей копытом о землю и в нетерпении грызшей удила. Но и на этой лошади, которая поглотила бы все внимание заурядного всадника, графиня чувствовала себя совершенно спокойно, точно сидела в кресле у себя в комнате.

Капитан под предлогом натянуть мундштук у андалусской лошадки приблизился к графине.

– Вот мой брат, – сказал он амазонке вполголоса, однако достаточно громко для того, чтобы его мог услышать Бернар. – Будьте с бедным мальчиком поласковей: он сам не свой с тех пор, как увидел вас

в Лувре.

– Я уже забыла его имя, – довольно резким тоном проговорила она. – Как его зовут?

– Бернаром. Обратите внимание, сударыня, что перевязь у него точно такого же цвета, как у вас