17 августа при падающем барометре с утра задул ветер от северо-запада, резко менявшийся в силе и сопровождаемый шквалами с дождем и пасмурностью. К 2 часам дня ветер дошел до 8 баллов, и общее состояние погоды начало принимать штормовой характер.

В 9 часов вечера ветер при падающем барометре начал меняться влево и к 11 часам достиг степени урагана.

До 5 часов утра 18 августа, при ветре, перешедшем к юго-западу, ураган дул с наибольшей силой; волнение и зыбь дошли до значительных размеров и наибольшие размахи достигали 40 градусов на сторону; палуба от набегавших волн была все время в воде. Ветер завывал в снастях, крейсер бросало как щепку, что-то трещало, гремело — одним словом, положение было ужасное. Так продолжалось до 6 часов утра, когда, наконец, барометр тронулся вверх, сила урагана стала слабеть, к 10 часам при ветре, отошедшем к югу, начало прояснивать. В полдень добавили парусов и взяли курс на север. Тайфун был встречен в широте северной 17°59' и долготе западной 114°30' в 270 милях от острова Гайнан.

Благодаря искусному управлению и крепкой постройке крейсера тайфун не мог совладать с “Африкой”, не досталась она ему, но потрепало ее-таки порядочно, причинив немало бед.

Во время урагана волной разбило катер, сломало лафет у орудия, два спасательных буя, разорвало штормовые паруса и помяло второй катер, не считая других более мелких повреждений.

Мне пришлось стоять вахту, будучи привязанным к поручню, держась одной рукой и меняя положение ног сообразно наклонению мостика, другой же рукой закрывал по очереди каждую сторону лица, так как боль от дождя, ударявшегося с большой силой, была невыносима.

С каждым размахом судна волны обдавали с головы до ног, и за четырехчасовую вахту на мне не осталось сухой нитки; впрочем, это нисколько не мешало бодрому, даже веселому настроению духа.

Спокойствие Командира, сумевшего вдохнуть в нас уверенность и бодрость, передавалось и на команду.

Стоишь на мостике в такой ужасной обстановке, а самому и больно от дождя и смешно смотреть при виде вахтенных матросов, которые прилагали невероятные усилия, чтобы в промежутке между работами танцевать под гармонику около полубака, куда попадали только брызги, их комические движения для сохранения равновесия заставляли по временам хохотать от души.

По окончании вахты Командир обратился ко мне со словами: “Вы все равно промокли, так сходите посмотреть, что делается на корме”.

Задача оказалась не такой легкой, как кажется, чтобы пройти 150 футов, потребовалось полчаса времени. Сделаешь несколько шагов, а с боку в это время поднимается водяная стена; надо скорее хвататься за что-нибудь солидное в обхват руками и подставить спину, закрыв глаза. Стена обрушивается, покрывает всего на несколько мгновений, и только что вода стекла с головы, сделаешь несколько шагов вперед, как получаешь душ с другой стороны, и так весь путь до кормы и обратно. Внизу в палубах и кают-компании о каком-либо комфорте и думать было нечего — повсюду едва успевали откачивать воду.

До урагана светлый люк над кают-компанией закрыли глухим люком, покрыли чехлом, сверху положили брезент и забили досками, но волна ловко сдернула все прикрытия. И вода полилась каскадом вниз, наполняя каюты, пианино и обмывая мебель; к довершению всего многие ящики выскочили из шкапов, поплыло тут офицерское имущество, скоро приняв не соответствующей ему вид, начиная с крахмальных сорочек.

Офицеры посменно работали в палубах, а свободные отдыхали на скамейках в кают-компании, причем приходилось упираться то головой, то ногами. Несмотря на переживаемые тяжелые минуты, запас шуток не истощался, только доктор ворчал на нас: “Такое страшное время переживаем, а вы смеетесь, как вам не стыдно”. Конечно, это больше подзадоривало нас, пошли поддразнивания и разные остроты.

Когда на другой день стихло, на моей вахте было отдано приказание: открыть люки. Команда высыпала наверх, и все как один, сняв фуражки, перекрестились, благодаря Бога за спасение от угрожавшей опасности.

Наш компаньон пароход “Барцелона” отделался также довольно благополучно, только один матрос сломал ногу: с парохода меня об этом уведомили сигналом; тогда командир, несмотря на большую еще не улегшуюся зыбь, послал врача, а как ему не хотелось ехать!

23 августа благополучно пришли в Нагасаки».

В Нагасаки с заходом в Чифу

«30 августа пришел в Нагасаки адмирал Лесовский со своим штабом, перебрался на крейсер “Африка”, который гордо поднял флаг уважаемого адмирала при громком салюте судов, стоявших на рейде. На другой день состоялось заседание адмиралов и командиров вместе с нашим посланником в Токио К.В. Струве, прибывшим к этому времени на крейсере “Забияка”.

Нам, молодежи, ужасно хотелось знать, о чем толкует начальство, будет ли война, какие политические осложнения, долго ли простоим в Нагасаки, куда пойдем и т.д., но предмет заседаний и решения, принятые в них, строго соблюдались в тайне, зато в кают-компании делали массу своих предположений и решили судьбу чуть не всех государств.

Единственную новость мы узнали из приказа, а именно, разделение эскадры на отряды, это для нас был важный вопрос: мы волновались, кто поднимет у нас флаг, когда Командующий морскими силами перейдет на крейсер “Европа”, — приказ нас успокоил.

Разделение было следующее:

Крейсер “Европа”, флаг вице-адмирала Лесовского.

1-й отряд: крейсер “Африка” — флаг контр-адмирала барона О.Р. Штакельберга. Фрегат “Минин”. Клипера: “Джигит”, “Стрелок”, “Наездник”, “Пластун”.

2-й отряд: крейсер “Азия” — флаг контр-адмирала Асланбегова. Фрегат “Князь Пожарский”. Клипера: “Крейсер”, “Разбойник”, “Абрек”, “Забияка”.

Такой состав эскадры казался нам очень грозным, мы не только не боялись войны, но ждали ее с радостью, будучи уверены в своей силе и опытности наших руководителей».

4 сентября крейсер «Африка» с Командующим морскими силами ушел в Чифу — познакомиться с иностранными эскадрами и их адмиралами. 9 сентября с удовольствием ушел оттуда обратно в Нагасаки. «Но и там пробыли недолго — адмирал спешил во Владивосток, где ожидали его распоряжений».

От Нагасаки до Владивостока

«Хорошо было крейсеру “Африка” стоять на рейде, пользуясь благодатным климатом Японии, среди цветущей зелени, но адмирал спешил во Владивосток, и потому 14 сентября нам пришлось расстаться с уютным рейдом Нагасаки.

17 сентября поздно вечером крейсер отдал якорь в бухте около Владивостока с тем, чтобы утром перейти в Золотой рог. Вход состоялся при торжественной обстановке и громе салютов, когда крейсер стал на якорь, все морское и сухопутное начальство прибыло представиться Генерал-Адъютанту С.С. Лесовскому и приветствовать его с приходом.

Со следующего дня адмирал начал делать визиты, и сейчас же пошли заседания, комиссии и др. скучные вещи, по крайней мере, с нашей точки зрения, стремившихся на берег. Заседания причиняли нам беспокойство, и потому мы были рады приходу крейсера “Европа”, который принял к себе весь штаб, а с ним и комиссии. Жаль только было расстаться с любимым адмиралом.

Скажем теперь о Владивостоке. Город растянут на одной стороне бухты Золотого рога, тогда как другая сторона покрыта лесом, да у самой воды стоят угольные склады Маковского. В описываемое нами время на углах были прибиты дощечки с названиями улиц, но самых улиц еще не было, кроме вымощенной Светланской и такой же в офицерскую слободку…

Церковь была одна, очень маленькая, деревянная.

На собор собирали деньги, но они куда-то исчезали, и долгое время Владивосток не имел собора».

К комментариям 1909 года может относиться фраза мичмана Р.: «Теперь, конечно, все имеет другой вид, но торговля как тогда, так и теперь не выходит из рук торгового дома Кунст и Альберс».