— Ништо! Переживем. Но медведь… как ты его на лагерь гнать собираешься? Потапыч — то не дурной, летом, да на такую толпу нипочем не полезет.

— Угу. Да и зачем? — Поддержал я рассудительного и неторопливого Сварта Митрича, самого старшего в моей «пятерке». Ну так, правильный фельдфебель и должен быть таким. А уж Сварт, так просто плакатный представитель солдатской старшИны. Вон, сидит, ус крутит, да к самопальной лохматой накидке, свежие веточки подвязывает. Основательный дядька. И я ни разу не пожалел, что именно его в «партизаны» зазвал. Он и за молодняком последит, а их у меня тут аж трое оболтусов, и место для дневки обустроит, да и с походным хозяйством на «ты». Опять же, из таежных охотников, в лесу, как дома!

— И то верно. — Степенно кивает фельдфебель. — Мы ж не дети малые, чтоб без толку дурковать. Вон, тот же нужник вспомнить, так под шумок, самого капитана Жереха, прошу прощения, старшего курсанта Жереха умыкнули. А тут?

— Ну так, а в этот раз, можно и самого ротмистра повязать, пока мишка в лагере реветь будет. — Ухмыльнулся Ждан. Именно он и спеленал тогда «начштаба» Мстиславского.

— Повторенье, оно, конечно, мать ученья. — Я почесал кончик носа и, поерзав, в попытке устроиться поудобнее на лежанке из лапника, договорил. — Но не до такой же степени! А вот… штабную палатку обнести, под эту сурдинку, было бы неплохо. Однако… Велимир, скажи мне на милость, как ты медведя собираешься уговорить на эту авантюру?

— Так я это… у деда научился. Он знатным волхвом был. — Смущенно пожал плечами парень.

— Подожди — подожди. — Я нахмурился, вспоминая одну из бесед со Смольяниной. — А мне одна сведущая дама говаривала, что подобные кунштюки со зверями мужчинам… хм, скажем так, не даются.

— Так, то перунцам. — Махнул рукой Велимир. — А Волосовы волхвы, завсегда со зверьем договариваться умели.

— О как. — Кажется, умения молодого пластуна оказались откровением и для его собственных сослуживцев. Впрочем, группу — то я набирал из разных сотен, так что ничего удивительного.

— Так. Ты уверен, что мишка тебя послушает? — Я поднялся с подстилки и уставился на Велимира. Тот хмыкнул и уверенно кивнул.

— И что, не жалко тебе косолапого? Пристрелят же его наши хлопцы. — Подал голос, пятый «диверсант» из моей группы, молчаливый Первак.

— А что, ты от ухи, да каши еще не устал? — Заметил Сварт. — Оно, конечно, медведь не кабан, но тоже мясо!

— О! А это идея. Велимир, может, ты и с кабаном договориться сумеешь? — Спросил я, и наш «волхв» скривился.

— Сделаем. Только, не договорюсь, а заставлю. Как и медведя.

Ага. Значит, все — таки есть разница! Смольянина — то, птицам на свою руку садиться не приказывала. Просто звала, и те с радостью слетались на этот зов. Ну да ладно. Не о том думаю.

А утром, стоянка курсантов была разбужена далекими выстрелами, донесшимися откуда — то из леса, и последовавшим за ними, громким треском и ревом. Каково же было удивление повыскакивавших из палаток, еще толком не проснувшихся военных, напрягшихся в ожидании очередной каверзы неугомонного директора, когда они увидели на противоположной стороне поляны, гоняющегося за кабаном медведя. Время от времени, секач всхрюкивал, резко разворачивался, после чего роли менялись, и уже медведь удирал от кабана, на виду у всего лагеря. Эти «салки» продолжались минут пять, и собрали изрядную толпу зрителей. Правда, к их чести надо отметить, что выскочившие из палаток полуголые солдаты, тем не менее, не забыли прихватить оружие. Да и часовые продолжали внимательно смотреть по сторонам, но и они, нет — нет, да и бросали взгляд в сторону невиданного представления.

Вытоптав изрядный кус земли, кабан вдруг развернулся и устремился к лесу, медведь припустил за ним, а спустя секунду, на территории лагеря вдруг одновременно прозвучало с десяток громких хлопков, обдав штабную палатку оранжевым дождем.

— Поздравляю. Ваш штаб уничтожен. — Голос директора училища, явно усиленный с помощью наговора, разнесся над поляной. — Учения можно считать законченными.

Голос смолк, и в лагере воцарилась прямо — таки гробовая тишина. Только взгляды курсантов скрестились на шести фигурах в центре стоянки, у заляпанной оранжевой краской штабной палатки. Впрочем, изуродована была не только она, но и соседние с ней обиталища старших курсантов. Ну да эти дизайнерские изыски не очень — то удивили окружающих. Ручные бомбы, действующие по тому же принципу, что и красящие пули, были им уже очень хорошо знакомы. А вот вид самих «партизан», взбаламутивших весь лагерь, был действительно странен.

Компания «диверсантов» щеголяла голыми торсами, как и большая часть, не успевших толком одеться курсантов. И стало понятно, почему их не узнали. В суматохе, воцарившейся после стрельбы, приглядываться к бегущему рядом сослуживцу, никто и не подумал…

— Виталий Родионович, и все — таки, как вы утащили эту чертову полевую кухню? Она же, пудов восемь весит! — Осведомился за завтраком обескураженный Мстиславской.

— Проще простого. За день до того, взяли в кустах одного из курсантов, вы ж тогда еще не опасались в лес до ветру бегать, да и допросили. А дальше, дело техники. «Собаку» вы выставляли из молодняка, который еще и пороху не нюхал, вот мы и подошли к тому времени. Пара связанных часовых…

— Простите, но я не об этом. Как трое ваших подчиненных внаглую катили кухню через весь лагерь, матеря при этом неугомонного повара и чертова фельдфебеля, заставшего их за распитием вина, я знаю. Но болото! Черт побери, как вы ее туда — то закатили?

— Нет ничего проще, Ларс Нискинич. — Я пожал плечами. — Позвольте ваш чай?

Княжич молча протянул мне только что наполненную горячим ароматным чаем чашку и я, коснувшись пальцами ручки, наложил на нее довольно простой наговор. Правда, в отличие от оригинальной версии, удерживал его своей волей несколько дольше. В результате, не прошло и десяти секунд, как над только что парившей чашкой вспухло облачко снежинок, чай превратился в лед, а сама чашка покрылась изморозью.

— Немного смекалки, немного бытовых наговоров, и воля. Прошу. — Я вернул удивленному Мстиславскому его чашку. Сидящие рядом офицеры переглянулись, но комментариев не последовало. Я оглядел компанию старших курсантов, и вздохнул. — Что ж, господа, думаю, настала пора подвести предварительные итоги этого учения. И скажу честно, я вами недоволен. Как вы воевали в Румынии с такой подготовкой, я просто не представляю. Объясните, зачем вам было нужно столько людей, если больше половины из них постоянно торчало в лагере, превращаясь в великолепную мишень для диверсий? Вы что, разучились устраивать облавы? Что это за невнятное трепыхание на месте? Кто кого должен был ловить, в конце концов?!

Разнос я устроил знатный, но у меня были на то все основания. Курсанты повели себя как телкИ несмышленые! Абсолютное отсутствие какой — либо инициативы, никаких попыток прочесать округу… ну, если не считать за таковые, разосланные в разные стороны, немногочисленные по составу дозорные группы. Хоть бы их численность увеличили, что ли! Иначе, это превращалось просто в уничтожение собственных сил. Ведь не нужно быть Суворовым, чтобы понять: при одинаковом количественном составе охотников и «партизан», преимущество будет у последних… если они, конечно, бить из засады. Что тут сложного? Или это их замечательная летняя погода на лирический лад настроила? Решили, что в отпуске, на шашлыках, и расслабились. Короче, кошмар и ужас.

Ну ничего, на следующей неделе должен прибыть обещанный специалист по «лесной войне», он их живо научит правильно репку чистить. Да и мои «партизаны» кое — чему научились. Глядишь, и наставят олухов — сослуживцев на путь истинный.

Когда же мне надоело любоваться на смущенные физиономии господ старших курсантов, явно понимающих свою вину, я хлопнул по столу ладонью.

— Ладно. Положим так. Дирижабль прибудет завтра. До тех пор, вы должны составить отчет, в котором детально разберете все свои ошибки, а уже в училище мы дружно его почитаем. На этом, позвольте откланяться.