После этого случая в столовой мы потом много и часто кроссы бегали со старшиной вместе, и без него… Но он всегда был рядом, заботливый такой, чуткий, внимательный. Всегда нас подбадривал, гонял нас родных, «как сидоровых коз», развивал наш аппетит, при этом часто напоминая про Гришкины котлеты. «Вот же ж, гад, злопамятный какой!»

8. Р-раз, так пальцами, и всё…

Котлеты котлетами, а нас, оказывается, оторвали от несостоявшегося завтрака не просто так, а на очень важное мероприятие. А мы-то, глупые, ещё расстраивались — ох, завтрак, наш завтрак… Строем, повзводно — всё диковинно так! — повели на экскурсию по учебному полку. Да, на экскурсию! Вот что, оказывается, нам нужно было в первую очередь, а не завтрак.

В начале показали ленинскую комнату части. Пожилой подполковник в парадном мундире, замполит учебного полка, долго рассказывал о Владимире Ильиче Ленине. Как он создавал нашу многонациональную Красную Армию. Как лично стоял у истоков создания именно наших мотострелковых войск. Как он все это утверждал разными декретами, постановлениями и т. д. Плохо ел, мало спал, о народе заботился. Еще больше думал, и много писал… Как Коммунистическая партия страны, во главе с ее Генеральным секретарем и другими её верными сыновьями-ленинцами, трудным, но верным путем, от съезда к съезду, ведут наш славный народ дорогой великих побед, назло проискам всяких империалистов-капиталистов, к главной своей цели — победе коммунизма. Мы должны знать и всегда помнить, как наша родная Коммунистическая партия и весь советский народ всемерно и неустанно заботятся о своих доблестных защитниках, своих вооруженных силах, день ото дня укрепляя, усиливая мощь нашей армии и, в частности, наших войск…

В ленкомнате было тесно. Мы стояли, сидели, всё там собой заполнив. Прилежно слушали, следя за тонкой указкой, послушно поворачивая глаза и головы направо-налево, налево-направо. С интересом, как в первый раз, разглядывали портреты с умными, благообразными лицами членов Политбюро, разных кандидатов и просто еще секретарей.

— Итак, — закончил свою речь замполит, — вопросы есть?

Вопросов не было, какие вопросы? Вот пожрать бы сейчас, это да. Но это не здесь, это из другой оперы.

Аккуратно повесив на гвоздь указку, подполковник предоставил слово: «Ветерану Великой Отечественной войны, ветерану части, орденоносцу, бывшему разведчику полка, гвардии старшине сверхсрочной службы Александру Петровичу Вовченко, который доблестно прошел всю войну, имеет несколько ранений, множество наград и до сих пор с честью служит в родной части, передавая свой славный опыт офицерам, прапорщикам и молодым бойцам».

Мы дружно аплодируем. Ну-ка, ну-ка… Давайте ветерана. Интересно!

Из-за спин офицеров вперед протиснулся седой, с бледным лицом в глубоких морщинах пожилой старшина. Парадный мундир его — вся грудь! — почти от погон, и слева и справа, до ремня — украшен многочисленными яркими орденами и медалями — штук сто, наверное, или двести. Много. Очень много. Разные такие, красивые!

— В-во!.. Это да-а!.. — восхищенно прошелестело по рядам.

О войне он рассказывал, как и замполит, обыденно, скучно, как пописанному. Но всё равно его слушали с большим интересом: он, как никак, с настоящей войны, настоящий разведчик!.. Потом засыпали вопросами. И о его ранениях: как, куда, где получил; о его наградах: какие, сколько их, какая самая для него ценная; сколько он немцев лично убил, а сколько взял в плен; а видел ли он Сталина, а Жукова. Кто-то спросил: а Ленина? Офицеры тревожно закрутили головами: почему этот вопрос, с какой целью, кто задал? Торжественность обстановки совсем случайно, неосторожно была нарушена. Старшина вроде как споткнулся, стушевался, начал оправдываться:

— Нет, я никого не видел, потому что мы, разведчики, работали обычно ночью, а днем спали. И я был, то в тылу у немцев, то лежал в госпитале. Так что не довелось, можно сказать, не повезло. А Ленина видел! Да, видел, но в Мавзолее. А Сталина — и на параде — один раз! — и в Мавзолее несколько раз. Вот…

Мы, желая сгладить неловкость от простодушного вопроса, энергично потребовали рассказать какую-нибудь боевую историю. Он вроде не хотел, немного мялся… Но, мы настояли.

— Ну, значит, прошли мы переднюю линию. Прошли, как обычно, незаметно. Но на второй линии пришлось снять двух часовых — мешали. Как? — старшина оживился. — А просто, ножом — р-раз, так, по горлу. А второй немец возьми да и завизжи от страха, как поросёнок, которого режут. Может кто слыхал, нет? Точь-в-точь, короче. А тут же блиндаж рядом, понимаете, немцы же кругом. Что делать? Я дверь открываю и н-на им — туда гранату. Там сразу — ба-бах! Влетаю вслед — всё в дыму, в пыли. Смотрю, ёп-тыть!.. — Подполковник укоризненно кашлянул в кулак. Старшина осекся и поправился, — в смысле, значит, я удивился, — напротив меня стоит какой-то фриц, офицер в смысле. Молоденький весь такой, как и вы вот сейчас… да!.. Мы все ж тогда молодые были… Так вот, я и говорю, стоит этот фриц, живой и невредимый, и целит, гад, вижу, в меня из пистолета. Прямо вот так, в лоб… Ах, ты ж, думаю, пи… — Старший прапорщик вновь осёкся, виновато глянул на замполита, но не стал уточнять, продолжил. — Я, раз, вот так вот по нему из ППШа, с плеча, тр-р-р, стволом, поперек… А он, бац, мой ППШа, и — осечка! Представляете? Никогда с ним такого не было!.. Сколько помню — всегда как часы, как швейная машинка, а тут, понимаете, на тебе, подвёл, осечка! Никогда с ним такого… — То ли восхитился, то ли удивился разведчик. — И у него, главное, тоже слышу, у фрица этого, щелк — боёк, — тоже дупель пусто! Стоим, смотрим друг на друга. Что делать? Ну, я шустрый тогда шибко был, не растерялся, раз так, двумя пальцами, как вилкой ему в глаза, вот по сих пор, вот — показывает на основание пальцев. — И все.

Мы, ошалев, на выдохе:

— И?..

— А и все. Вытер пальцы о штаны, вот так — раз, раз — и все!

Мы опять:

— А немец?

Старшина, чуть рассеянно, переспрашивает:

— Немец? А чёрт его знает, что там немец, не знаю. Он же немец, фриц… да и без глаз уже. — Показывает два корявых пальца рогатулиной. — Все.

Мы растерянно аплодируем. Ну, дед! Ну, орёл!..

Потом нам долго и скучно рассказывают «…о славной боевой истории родной части. Об офицерах, сверхсрочнослужащих, солдатах, которыми по праву гордится часть, полк, дивизия и наши войска в целом. Что служить на Дальнем Востоке — это очень почётно, а служить в нашей части вдвойне почётней…» О, а мы уж подумали… Нет, оказывается, повезло нам.

Но мы устали уже стоять.

Тем, кто сидит, хорошо, лафа, а мы-то стоим. Мест не хватило. Устали. Невнимательно слушаем. Мнёмся, переступаем с ноги на ногу, топчемся, переговариваемся. Лопоухие, стриженые головы, тонкие ещё шеи, чисто пестики в ступе, свободно болтаются в широком пространстве воротничка гимнастерок. Устали долго стоять и слушать. Не привыкли ещё. Отвлекаемся… Побегать бы, иль покурить…

«…заботливые офицеры — командиры рот, взводов, старшины будут вам всегда как родные!.. — Мы ищем глазами нашего старшину. На его каменном, невозмутимом — родном! — лице написана готовность немедленно, сейчас вот, прямо вот тут сделать из нас…»

— Котле-еты!.. — шепчет в ухо Мишка. Мы прыскаем в кулак. Я незаметно достаю из кармана свою кружку и показываю ему. Мишка, видя этот несуразный торжественности момента серый столовский предмет закатывается, хватается за живот, приседает от сдавленного хохота. Давясь от смеха, протягивает мне руку. А… в ней — тоже кружка! Не выдерживая, мы хохочем почти в открытую. Старшина тут же вычисляет нас своим прищуренным стальным взглядом… Вполне натурально давясь, глотаем смех. Окончательно успокаиваемся, получив от своих товарищей по нескольку хороших тумаков в бока и спины. Спасибо, друзья, спасибо!..

«…и младший сержантский состав с их опытом и мастерством быстро заменят вам ваших матерей и отцов. Помогут вам стать настоящими солдатами, доблестными защитниками нашей великой Родины — Союза Советских Социалистических Республик! Всё».