На другой день, ровно в двенадцать, он вошел в цветочный магазин на своей улице.

— Двадцать самых красивых роз, — обратился он к седой продавщице, — как всегда, розовых. Жене такие нравятся больше всего.

С радостным нетерпением он следил, как продавщица заворачивает цветы, потом положил на прилавок деньги. А в дверях обернулся и добавил:

— В полдень она придет в парк Вондела.

— Я очень рада, — произнесла седая продавщица, с грустью глядя ему вслед.

В лесу

Мы сидели на грубо сколоченной скамье, в незапамятны времена поставленной на пересечении трех лесных тропинок и, как ни странно, уцелевшей до сих пор. Тут мы обычно делаем первый привал, совершая дневные прогулки по лесу. Пока мы наслаждались абсолютной, целительной тишиной, к нам подошла супружеская пара примерно наших лет. Они были явно рады встретить себе подобных, ибо, заметив нас, ускорили шаги и подошли к скамье.

— Простите, мы так выйдем на дорогу к мостику? — спросил мужчина.

— Нет, — ответил я. — Вы идете не в ту сторону.

— Вот видишь, — воскликнула его жена, — я так знала.

Он жестом дирижера заставил ее замолчать и попросил объяснить, как надо идти:

— Ведь, понимаете, там осталась наша машина.

Я сказал:

— Найти мостик довольно просто. Сверните вон на ту тропинку и идите по ней до дерева, которое разбито молнией. Затем поверните налево и идите до густых зарослей черники. Потом сверните направо и идите, пока не увидите три сросшихся дерева. Свернув там налево, вы выйдете к мостику.

Закончив, я глянул на лица супружеской пары и тотчас же вспомнил, как трудно было бы нам с женой запомнить подобные объяснения пять лет назад, когда мы еще частенько умудрялись заблудиться в этом лесу. Я повторил все сначала, после чего мужчина заметил:

— По крайней мере идти надо в эту сторону. Спасибо.

Мы проводили их взглядом, испытывая немалые сомнения.

Через некоторое время мы пошли дальше по узенькой тропинке, которую открыли для себя только в прошлом году. Минут через сорок пять тропинка привела нас к холму, где тоже стояла грубая скамья. Едва мы присели отдохнуть, как услышали возбужденные голоса и вскоре увидели ту же самую пару, уже явно напуганную.

— Это опять вы? — удивленно спросил мужчина.

— Да, — ответил я.

— Мы окончательно заблудились, — сказала его жена, — и я просто вне себя.

— Должно быть, вы плохо запомнили мои объяснения и свернули где-то не там, — заметил я. — В другую сторону пошли. Ну да это легко поправить. Значит, так: идите прямо, до низины, где растут одни буки. За буковой рощей вы увидите налево узенькую тропинку, она выведет вас к прогалине. Не доходя до прогалины, вы должны свернуть направо — и тогда по тропинке, которая, петляя, спускается вниз, придете в нужное вам место.

Пока я говорил, мужчина стоял с закрытыми глазами, чтобы не отвлекаться. Когда я замолчал, он открыл их снова и поблагодарил.

Его жена хотела что-то сказать, но он прошипел «тссс!», опасаясь запамятовать хоть одно мое слово, и решительно ступил на указанную тропинку.

Немного погодя мы последовали за ними.

Довольно долго мы шагали среди высоких папоротников и дошли наконец до третьей скамьи, на которой обычно выкуривали первую за день сигарету.

Только мы успели закурить, как моя жена воскликнула:

— Опять они!

В самом деле, из папоротников вынырнула знакомая пара, потная и сердитая. Увидев нас, оба еще больше помрачнели. Конечно, жутковато в огромном густом лесу встречать на каждой скамье одних и тех же людей. На сей раз о том, как пройти к мостику, они спрашивать не стали, а, дружно повернув направо, чуть не бегом вновь скрылись в зарослях папоротника.

— Туда-то им и надо идти, — сказала моя жена.

Отец

В деревне, где мы иногда отдыхаем, на боковой улочке расположена маленькая парикмахерская, в которой я стригусь, поскольку там не бывает очередей и не приходится подолгу ждать мастера.

Раньше там работал высокий, худой человек, ставший сутулым от необходимости каждый раз наклоняться над клиентом. Но вот уже несколько лет ему помогает сын и наследник, веселый, ловкий парень с черными вьющимися волосами. Дипломы сына красуются на стене.

У отца таких дипломов нет.

Он унаследовал парикмахерскую от своего родителя еще в те времена, когда никаких бумажек не требовалось. Просто в один прекрасный день надо было сказать: «Я парикмахер» — и все, ты им становился.

Он так и сказал, но не стал парикмахером. И никогда не станет.

В этом деле нужен талант, а у него таланта не было, ни на грош. Поэтому даже многолетний опыт не научил его стричь как следует, не оставляя на голове торчащих клочков, постепенно исчезавших естественным путем лишь через недельку-другую.

Гручо Маркс[48] в воспоминаниях пишет о своем отце, который вырос в бедном квартале и получил там прозвище Сэм Кое-Как, потому что он был никудышным портным и долгие годы люди, щеголявшие в его творениях, все как один смахивали на горбатых инвалидов.

Старик парикмахер сходным образом уродовал прически односельчан.

Они знали, что стричь он не умеет и никогда не научится, но терпели, ибо конкурентов у него не было. Кроме того, они любили слушать скромные комментарии к событиям дня, какими он сопровождал плохую стрижку и мучительное для клиента бритье, каждый раз распрямляя при этом сутулую спину и стараясь поймать в зеркале взгляд клиента.

Шли годы, покрывая серебром волосы клиентов, которые он сметал в кучку, изуродовав очередную голову.

Тем временем подрос и сынишка Вим, стал мастером Виллемом; окончив в соседнем городке школу парикмахеров, он получил диплом, занял почетное второе место на профессиональном конкурсе и умел причесать по последней моде даже молодых деревенских пижонов.

Пишу об этом потому, что и маленькая парикмахерская пережила события, известные с древнейших времен и много раз отраженные в мировой литературе.

Развивались они медленно, но неотвратимо. Поначалу, если кресло сына было занято, следующий клиент покорно садился в кресло отца. Потом люди все чаще стали говорить:

— Мне ведь не к спеху. Я лучше подожду твоего сына.

— Ну что ж.

Старику, конечно, нелегко было примириться со своим новым положением, но он понимал, что рано или поздно окончательно выйдет из игры. И замкнулся в себе.

Когда я недавно зашел в парикмахерскую, он в полном одиночестве подметал пол и, заметив меня, сказал:

— Виллем в задней комнате. Я его сейчас позову.

Пока его сын подравнивал мне волосы, вошел один из деревенских и сел, ожидая своей очереди. Отец пробормотал что-то о погоде, а потом нерешительно спросил, без всякой надежды:

— Может быть, я?

— Нет-нет, я лучше подожду…

Отец кивнул. В зеркале я увидел, как он подошел к окну и затуманенным взором поглядел на родную улицу, на которой в детстве так весело играл.

Из сборника «Завтра увидимся» (1967)

Терпение

Терпение мефрау Ван Дам наконец-то вознаграждено.

В пятницу на прошлой неделе ее муж отдал богу душу.

Они были женаты тридцать два года. Трое взрослых детей. Накануне серебряной свадьбы в зале, снятом для празднования, к мефрау Ван Дам подошел очень молодо человек и сказал:

— Ваш муженек уже четыре года состоит в связи с одной шлюхой, я бросил ее из-за него. Вы знаете об этом?

Она не знала.

Но теперь она поняла, почему каждую пятницу ей приходилось паковать чемоданчик мужа, уезжающего на уикенд из города.

Празднование серебряной свадьбы состоялось. Супруги Ван Дам сидели на разукрашенных стульях, и гости несколько раз на плечах обнесли их вокруг зала. Неоднократно в их честь звучала заздравная песня.

Назавтра мефрау Ван Дам объявила мужу, что все знает, но разводиться не намерена. Такое решение, сказала она, принято ею не из любви, не из ревности и не по злобе. Просто она не хочет терять пенсию и страховку.