С. Л. Перовская.

В. Н. Фигнер.

ГЛАВА VIII

НЕСБЫВШИЕСЯ НАДЕЖДЫ

Вечером 1 марта Москва напоминала город, осажденный неприятелем или зараженный чумой. На тротуарах, занесенных снегом, было пусто. Редкие прохожие торопливой походкой спешили домой. По мостовой молча, без обычных удалых выкриков, проносились лихачи. В санях сидели встревоженные чиновники. За высокими заборами полицейских участков слышались отрывистые команды, заглушенный топот многих ног, лязг оружия. Дворники куда-то попрятались, не видно было и фонарщиков с лесенками. Москва погружалась во тьму.

Халтурин, с утра обходивший товарищей по кружку, организованному им в мастерских Курской дороги, чтобы предупредить о собрании, никого дома но застал. Халтурина это встревожило. Он не знал толком, что случилось, но чувствовал, что произошло что-то необычное. Халтурин опасался вступать в разговоры со случайными прохожими, да, судя по их виду, они также остерегались вопросов незнакомых людей. Подняв воротник, Степан ускорил шаги, пробираясь домой, на Пресню.

Рабочая окраина Москвы была занесена снегом, который здесь никто не убирал. Убогие одноэтажные лачужки лепились друг к другу как попало, часто встречались непривычно тихие и пустые в этот вечер кабаки. Не было слышно переливов гармошки сквозь неплотно прикрытые двери, не нарушали тишины и хриплые голоса подвыпивших мастеровых.

«Что за чертовщина, — думал Халтурин, невольно ускоряя шаги, — а ведь произошло что-то. Но все молчат, наверное, и сами ничего не знают, а какие-то слухи уже «подмели» улицы и отрезвили пьяниц».

Халтурин чувствовал, как тревога охватывала все его существо. Злила неизвестность. Миновав Грузины, Степан чуть ли не бегом направился к Пресненской заставе. Дома пошли реже, стало еще темнее, и только кое-где, пробиваясь сквозь морозную паутину на окнах, просвечивали желтые огоньки жилищ.

Дверь открыла Агафья Петровна. Увидев взволнованное лицо запыхавшегося Степана, она, как бы отвечая его тревожным мыслям, выпалила:

— Слыхал? Говорят, в Петербурге бунт, полицию перебили, чиновников режут и ажно до самого добрались, взорвали его, душегуба, на мелкие части.

Появился Егор Петрович.

— Не болтай языком, Агафья, Степан, надо полагать, и сам знает, что к чему.

Он вопрошающе взглянул на Халтурина. Степан только пожал плечами и, скинув пальто, прошел в комнату. Несколько минут все молчали.

Агафья Петровна, возившаяся у печи с чугунами, решительно отбросила ухват, вытерла фартуком руки и подошла к столу.

— Вот ты, Егор Петрович, завсегда так — «не болтай», «не болтай», а разве ж я что болтаю? Давесь иду я по Кудринской и вижу — извозчики, что у госпитального дома стоят, сгрудились и промеж собой шушукаются. А тут по мостовой лихач с каким-то господином, ну, один извозчик возьми да и крикни ему: «Ванька, дьявол, буде тебе бар возить: государя на четыре части разорвало». Ну, тут известно, народ останавливаться стал, любопытствует. Фараон как засвистит, так извозчик, который кричал, лошаденке как поддаст, так и был таков… — Агафья Петровна вдруг замолчала, увидев, что Степан вскочил с лавки и начал быстро ходить по комнате.

— Н… да… а… — неопределенно протянул Егор Петрович, — извозчики народ такой… бар там всяких возят, чиновников, все ихние разговоры слушают…

Халтурин перебил Егорыча;

— Агафья Петровна, а вы ничего больше не слыхали об убийстве царя?

Агафья Петровна немного смутилась, вспомнив, что успела уже поведать Степану и о «бунте» в Петербурге и о «зарезанных» чиновниках — все это она придумала. Но теперь твердо верила в собственную выдумку. Уж так хотелось, чтобы полюбившийся ей Степан больше не скрывался да и Егор перестал гнуть спину от зари до зари. Но, подняв глаза на Халтурина и встретив его строгий, нетерпеливый взгляд, нерешительно проговорила:

— Ничего… ничего не слыхала, Степан Николаевич…

Халтурин прошел в комнату, сел за стол и попытался сосредоточиться. Ясно было одно, царя, наверное, убили, иначе вряд ли Москва взволновалась бы таким необычайным образом. «Значит то, что не удалось мне, сделали другие. Но кто? Как?» Решив, что до утра все равно ничего не узнать, Степан быстро разделся, потушил огонь и лег на кровать. Но разве уснешь! Свершилось! Что-то будет теперь? Хотелось верить, что смерть царя откроет дорогу для свержения самодержавия, а тогда снова можно будет возродить рабочий союз, легально начать борьбу политическую.

Только под утро Степан заснул. А когда проснулся, Егор Петрович, работавший в ночной смене, успел вернуться домой и, что главное, принести почти все выходящие в Москве газеты. Степан начал быстро одеваться, а Егор Петрович, сидя на стуле, возбужденно рассказывал:

— Я еще ночью от твоих дружков на нашем заводе узнал о царской кончине. Они мне наказали, чтоб сегодня я тебя из комнат не выпускал, да и сам на работу не приходил. И впрямь, на улицах как будто неприятель какой. Городовые по двое стоят на каждом углу, по мостовым патрули разъезжают. Лавки закрыты. Нас с завода через проходную поодиночке выпускали.

Халтурин жадно накинулся на газеты. «Московские ведомости» перепечатали экстренное прибавление к «Правительственному вестнику» с официальными бюллетенями:

«Сего марта, в 1¾ часа дня, Государь Император, возвращаясь из манежа Инженерного замка, где изволил присутствовать при разводе, на набережной Екатерининского канала, не доезжая Конюшенного моста, опасно ранен, с раздроблением обеих ног ниже колена, посредством подброшенных под экипаж разрывных бомб. Один из двух преступников схвачен. Состояние его Величества, вследствие потери крови, безнадежно.

Лейб-медик Боткин.

Профессор Е. Богдановский.

Почетный лейб-медик Головин.

Доктор Круглевский».

Буйная радость охватила Степана. Он заказал Агафье Петровне праздничный обед, и пока она возилась у печки, ходил по комнате, рассказывая Егору Петровичу о том, как был организован союз рабочих в Петербурге, как он, Халтурин, взрывал Зимний. Теперь Степан не таился. Началось, началось великое брожение умов. Вот уже и «левые» газеты «Страна» и «Голос» заговорили об ответственности правительства перед народом. Но это только начало, слово свое еще не сказала революционная партия. Теперь Халтурин верил в то, что это слово будет сказано, веское, зримое, перед ним с восторгом склонит головы народ, оно разрушит дворцы и тюрьмы, обратит в прах кошмар воспоминаний — столетия деспотизма.

День за днем газеты приносили все новые и новые подробности убийства Александра II, что позволило Халтурину восстановить целиком картину покушения.

«Голос» писал;

«1 января 1881 года, мужчина лет 36, вместе с женщиной лет 27, которую он называл своей женой, открыл на Малой Садовой торговлю сыром… В 11 часов вечера закрывали магазин… Едва закрывался магазин, хозяева лавки приступали к подкопу. Он был начат на 2,5 аршина от поверхности земли, шел в наклонном положении, и по мере приближения к середине улицы слой земли между подкопом и поверхностью уменьшался. Дело было ведено опытной рукою. В ночь с 1 на 2 марта хозяева лавки скрылись, оставив магазин открытым…» При обыске лавки «в разных местах обнаружены разбросанные землекопные и минные инструменты… В отверстии в стене оказалась склянка с жидкостью для заряжения гальванической батареи системы Грене… От батареи шли по мине провода, оканчивающиеся зарядом. По заключению генерал-майора Федорова… «система» вполне обеспечивала взрыв, от которого должна была образоваться среди улицы воронка до двух с половиной саженей в диаметре, а в соседних домах были бы вышиблены оконные рамы и могли бы обвалиться печи и потолки».