«Забота о сиротах через щель», – подумал Виктор и опустил пять шекелей.

Впереди мигнул зелёный глаз светофора, но, немного переждав, густо покраснел. Виктор отвёл взгляд. «Зелёный – можно; красный – нельзя. Живём, согласно указаниям светофора…»

На углу, возле лотка с бананами, мужчина, оторвав глаза от газеты, торопливо глядел по сторонам опасливым, растерянным взглядом, а стоящая возле него женщина, безвольно опустив руки, упорно глядела себе под ноги. «Мужчина, должно быть, «из наших», – предположил Виктор, – а она – чёрт знает…»

Со стороны пустыни, таща на себе высохшие апельсиновые корки, пустые пластмассовые банки, обрывки газет, в город прорывался горячий ветер.

Мужчина протёр глаза, его лицо страдальчески напряглось.

«А я тебе говорю, что они не посмеют!..» – сказал он и вдруг, ухватив женщину за плечо, легонько встряхнул её.

«Ты много чего говоришь…» – вяло отозвалась женщина. Она продолжала смотреть себе под ноги.

«Не позволим…», – подумал Виктор и ударом ноги отбросил пластмассовую банку. Та с шумом отлетела в сторону.

«Завтра… – думал Виктор. – Через какой-то десяток часов – настанет завтра…»

За спиной послышался скрипучий голос:

– Развлекаешь себя?

Виктор обернулся.

Остроносая старушка с дряблыми щёчками, вытянув далеко вперёд шею, впилась сердитым взглядом.

– Вроде бы! – признался Виктор.

– Ужас и только! – старушка съёжилась.

– Что? – ошеломлённо спросил Виктор. – Что ужас?

– Всё, что вокруг… – ответила старушка. Присев на выступ тротуара, она закурила.

Виктор оглянулся вокруг, подумал: «Что есть, то и есть…»

У молоденького полицейского он спросил: «Как дела?».

Полицейский поднял глаза.

– Чего тебе?

Виктор свой вопрос уточнил:

– Ты наш?

Полицейский устало вздохнул.

– С головой в порядке? – спросил он.

– А какой сегодня день?

– Солнечный!

– Если день солнечный, тогда в порядке…

Полицейский поперхнулся, вобрав в себя, видимо, лишний глоток воздуха. Отдышавшись, сказал:

– Убирайся!

Лоб Виктора покрылся испариной.

– Не наш… – с тоской проговорил Виктор.

Полицейский невесело посмотрел по сторонам.

– Ты мне? – спросил он.

Виктор тоже посмотрел по сторонам.

– Убирайся! – повторил полицейский.

– Куда?

– В одно место!

– Уже был!..

– Тогда иди в… – полицейский не договорил.

Виктор повернул туда, откуда доносилась музыка.

В крохотном ресторанчике, напоминавшем узкий коридор железнодорожного вагона, стояли три прижатых к стене столика. Виктор сел за тот, который у входа.

«Пиццу с грибами и стакан томатного сока», – попросил он.

Телевизор был настроен на CNN. Показывали охоту в Кении, потом по экрану забегали туристы из Сан-Марино, потом сообщили о курсе доллара, потом представили на обозрение казино Лас-Вегаса, яхты в Эгейском море, длинные чёрные Роллс-Ройсы на международной автомобильной ярмарке, шумную оргию в Барселоне и снова охоту в Кении.

«CNN до нас так же, как нам до CNN», – подумал Виктор и спросил:

– А если переключить?

На другом канале шла передача об эвтаназии, а на следующем – старые снимки из Сербии.

– Американцы бомбят Белград, – сказал человек за стойкой. – Как-то некрасиво!..

– «Некрасиво!» – это всё, что ты можешь сказать?

– А что ещё?

Виктор немного помолчал. Потом сказал:

– Учёные считают, что продолжительное сидение перед телевизором ведёт к слабоумию…

– Понял! – сказал человек за стойкой и, выключив телевизор, вставил видеокассету.

– Кто поёт? – спросил Виктор.

– Я! Старая запись… Ария Жермена из «Травиаты»… Прежде пел в опере города Новосибирска, а теперь, как ты понимаешь, я тут…

«В заднице!» – мысленно договорил Виктор; откусив от пиццы и утерев губы бумажной салфеткой, вслух заметил:

– Весело здесь!

Человек за стойкой покачал головой, убавил звук и, подмигнув обоими глазами, печальным голосом проговорил:

– Теперь, повсюду некрасиво, зато весело…

– Будет красиво! – пообещал Виктор.

Глаза человека за стойкой увлажнились.

– А у меня тоска… – сказал он.

– Тоска? – Виктор сделал недоумённое лицо. – Любопытно, на что она похожа?

– Не знаю, – ответил мужчина. – У тоски нет ни цвета, ни запаха… Тоска – она и есть тоска… Может, я просто недотёпа?

Виктор посоветовал:

– Себя лучше не оговаривать.

– Нет?

– Нет!

– А что лучше?

– Оговаривать других…

Человек за стойкой задумчиво посмотрел на Виктора.

– Боюсь я этой страны, – вдруг сказал он. – Боюсь я здесь, и всё тут…

– Тут весело, – сказал Виктор.

Мужчина покачал головой.

– Кажется, это бездумное веселье оплачиваем не мы… Субсидированная, так сказать, жизнь… А ещё мне кажется, что жить надо не так…

Вытянув шею, Виктор спросил:

– А как – так?

– Иначе… Мой приятель собирается осесть в Штатах. Я его спрашиваю:

– Что хорошего в Штатах?

– Хотя бы тем, что они отсюда далеко, – говорит он.

– А ты как считаешь?

– Я считаю, что там живут славные ребята, только гадость это, что они возомнили из себя циркачей и теперь всем миром жонглируют… И нами, кажется, тоже…

Виктор скосил глаза, надул щёки и немного посвистел.

Жермен продолжал свою арию.

Человек за стойкой стал молча протирать бутылки.

Люди входили и уходили. В основном – мужчины с задумчивыми лицами. Подходя к стойке, они молча выпивали рюмку-другую и возвращались на улицу. Вошёл коротко постриженный мужчина с длинноногой девушкой. Они сели за соседний столик.

Узнав в мужчине поэта Михаила Кренделева, Виктор решил было привстать и поклониться, но вдруг передумал, опасаясь, что его могут неверно истолковать.

– Хотим винцо? – спросил поэт.

– Хотим! – ответила девушка.

– И поговорить о Боге?

– Да, о Боге! – под чёрной полоской юбчонки вздрогнули коленки, а вместе с ними и оранжевый треугольник трусиков.

– Замечательно! – поэт Кренделев откинулся на спинку стула и, запрокинув голову, воскликнул:

– Бог есть любовь!..

Девушка приоткрыла ротик и прерывисто задышала.

– Бог есть любовь!.. – повторил поэт и вдруг, словно подбросив слова в воздух, выкрикнул: «Бог ест любовь!..

На мгновенье девушка замерла, а, придя в себя, попросила:

– Миша, в слове «есть» верните, пожалуйста, на место «ь»!

Лицо Кренделева исказила судорога.

– Пошла вон! – очень громко и очень внятно проговорил поэт. Он посмотрел на девушку так, словно заглянул в холодное дно ущелья, а в ответ девушка посмотрела так, словно вдруг поняла, что со дна ущелья ей уже не подняться.

– Вон! – повторил поэт.

Окаменев, девушка оставалась в ущелье неподвижной и холодной.

– Тогда я!.. – вскочил со стула Кренделев. К выходу он шёл неземной, а, казалось, парящей в воздухе походкой.

Человек за стойкой резко усилил звук, и теперь несчастный Жермен уже не умолял Виоллету оставить Альфреда в покое, а орал на неё во всё горло…

– Не так выразительно! – попросил Виктор. – Позвольте девушке умереть спокойно!..

– Сейчас! – сжалившись над Виоллетой, человек за стойкой кассету убрал.

Подсев к девушке, Виктор представился?

– Я – Виктор! Тебе обещали вино?

– Обещали!

– Нам вино! – сказал Виктор к бывшему оперному певцу.

Вино было кислое и тёплое.

– По Кренделеву с ума сходишь? – спросил Виктор.

– Схожу! – призналась девушка.

– А я нет! – признался Виктор.

– Шутишь?

– Нисколько! Ты живёшь у него?

Девушка покачала головой.

– Моё жильё – мир творчества! – сказала она.

Виктор жильё одобрил, и они молча выпили по рюмке розового муската.

– Думаешь, Кренделев – нормальный? – спросил, наполняя вторую рюмку, Виктор.

– Так ведь он – поэт… – сказала девушка. – Философ Герокрит говорил, что нельзя считать настоящим поэтом человека, находящегося в здравом уме.