– И что с того?

– Давай не пойдём в шатры нечестия.

– Сегодня евреи живут не в шатрах, – сказал Лотан.

Оторвав взгляд от окна, Идо вопросительно посмотрел на отца.

– Папа, почему приходят несчастья?

– Я думаю, их кто-то вызывает, – сказал Лотан.

– Правда?

– Я так думаю…

– Кто бы это мог быть? – спросил Идо.

– Наверно, те, кому это надо, – ответил Лотан.

– Разве несчастья кому-то нужны?

– Наверно…

– Мы уйдем надолго?

Лотан привлёк сына к себе и сказал:

– Пока не вернёмся…

Идо услышал, как у отца стучит сердце.

– Ты боишься, папа?

Лотан не ответил.

Прижавшись спиной к ножке стола, полковник не переставал разглядывать свои руки.

– Я думаю, что мама боится, а мой дедушка даже очень боится, – сказал Идо.

– Твой дедушка не боится, – сказал Лотан. – Он никогда не боялся…

Идо посмотрел на отца долгим пытливым взглядом.

– Тогда от кого он под столом прячется?

– От себя, – сказал Лотан и прикусил губу.

Бензозаправочная станция. 17-ое августа, 6-15.

В этот час бензозаправочная станция была тесно заполнена автомобилями, украшенными оранжевыми ленточками, и Дулько, сохраняя на лице мрачный вид, суетливо маневрировал между машинами. Солнце стояло вполне высоко, и было ясно, что день будет сухим и жарким.

Спрыгнув с велосипеда и прижимая к себе привезённое из Беер-Шевы запасное колесо, Виктор направился к стоящему у забора «Фиату».

«Привет!» – по дороге Виктор поздоровался с котом Барсиком, но тот, будучи занят санитарной работой, на приветствие не откликнулся. «Привет!» – обиженно повторил Виктор. Продолжая облизывать себя с невероятной энергией и даже яростью, Барсик на мгновенье голову приподнял, однако, как оказалось, лишь затем, чтобы оценивающе-вдумчивым взглядом осмотреть своё тело и убедиться, что на белоснежной поверхности незамеченных пылинок не осталось.

Выйдя из машины, Рита стала молча наблюдать за тем, как Виктор возится с колесом.

Подошёл Дулько.

– Терпимо! – сказал он, взглянув на Риту.

– Что? – не поняла Рита.

– Если спрашиваете, как поживаю, то терпимо…

Рита вяло пожала плечами.

– Я не спрашивала, как поживаете?

– Разве? – удивился Дулько. – Я всегда спрашиваю… По утрам человеку приятно, если его спрашивают, как он поживает.

Рита рассмеялась.

– Как поживаете? – спросила она.

Лицо Дулько выразило ещё большее изумление.

– Я же сказал, что терпимо!.. Только сегодня день какой-то сумасшедший…

Виктор обернулся, молча взглянул на Дулько.

– От лоботрясов покоя нет… – уточнил Дулько и кивнул в сторону парней, которые, не отходя от своих автомобилей, забавно трясли лбами и горячо молились. По бензозаправочной станции разносилось: «В день скорби моей взываю к Тебе, потому что Ты услышишь меня»[6].

– А у тебя к Нему просьб нет? – спросил Виктор.

– Просьб никаких, – ухмыльнулся Дулько. – Разве только вопрос… Мой батя говорил, что, если время от времени его задавать, то сильно душу облегчает…

– Вопрос? – удивился Виктор. – Ну-ка, изреки!

Дулько изрёк: «Если ты, Господи, не отпустишь нам грехи наши, кто тогда останется праведен?»

Виктор задумчиво огляделся вокруг.

– А у тебя? – спросил Дулько.

– Что у меня?

– Вопросы будут?

– Будет! – сказал Виктор. – И тоже один…«Cui bono?»

– Что? – не понял Дулько.

– Отойди! – Виктор сощурил глаза.

Услышав в голосе Виктора угрозу, Дулько отошёл.

– Можно трогаться! – покончив с колесом, сказал Виктор.

Рита молча взялась за руль, спросила:

– Думаешь, Он существует?

Виктор допускал, что когда-то Бог был, но потом, по какой-то никем не установленной причине, Его вдруг не стало – другого объяснения положению вещей в последние пять-шесть веков Виктор не находил…

– Спустя час узнаю… – ответил он.

Рита повернула ключ зажигания.

Вначале дорога тянулась вдоль пологих склонов коричневых холмов, а затем выглянула равнина с редкими худыми деревцами олив и островками выжженной солнцем травы. Небо покрылось нежной голубизной, в раскрытые окна машины проникало едва ощутимое дуновение ветра.

«Замечательно, что ночью «Фиат» получил лёгкое ранение», – подумал Виктор.

– Чему ты улыбаешься? – спросила Рита.

– Не знаю.

– Знаешь.

– Почему ты так думаешь?

– По твоему лицу видно.

– Сильно глупый вид?

Рита кивнула.

– Такой вид у моего лица не всегда, – заверил Виктор.

– Продолжай, – попросила Рита, – улыбайся!

– Даже в это утро?..

Рита помолчала.

– Всё равно – улыбайся! – сказала она потом.

– Ладно, – мрачно проговорил Виктор. – В Кфар-Даром я познакомлю тебя с моим дядей полковников. Он немного чудак…Ты не голодна?

– Совсем чуть-чуть.

– Мы вместе позавтракаем, и ты увидишь, какой он чудак…

– Я не завтракать еду, а работать, – напомнила Рита.

Виктор покачал головой. По дороге бегали машины. «Все машины – туда!..» – подумал Виктор.

– Что делают, когда на душе паршиво? – вдруг спросил он.

– Молятся, – ответила Рита, – или громко ругаются.

Виктор искоса взглянул на девушку и немного посвистел.

– Что? – спросила Рита.

– Поселенцы, которые взберутся на крышу синагоги, будут, я думаю, молиться.

– Наверно…

– И громко ругаться.

– Наверно… А ты?

Виктор потрогал нагрудный карман рубахи – губная гармошка была на месте.

– Я буду там, где они.

– На крыше синагоги?

– Там, где они, – повторил Виктор.

– Ты не обязан…

– Мой дядя считает так же.

– Наверно, он боится за тебя.

– Я думаю, что он просто лжёт… И себе, и другим…

– Зачем ему?

– Так НАДО… – уверен он. – ОЧЕНЬ НАДО…

– Разве можно быть в чём-то уверенным?

Слова Риты привели Виктора в замешательство. Он посмотрел туда, где небо касалось поверхности холмов, а потом вдруг перевёл долгий, пытливый взгляд на Риту.

– Не смотри на меня так, – попросила девушка. – Разве ты не понимаешь, что я имела в виду?

– Конечно, понимаю! Ты имела в виду неожиданные проколы в колёсах…

Рита рассмеялась.

– Сегодня о проколах не будем…

– О них не будем… Тьфу-тьфу-тьфу! Сегодня я должен быть уверен хотя бы в самом себе.

Сбросив с руля руку, Рита включила приёмник. Заканчивалась беседа с изучающими иудаизм японскими студентами, а потом сообщили: «Выступая в воскресенье на пресс-конференции в Иерусалиме, госсекретарь США Кондолиза Райс особо подчеркнула, что процесс эвакуации израильских войск и поселенцев из сектора Газа «должен пройти мирно и без насилия».

Рита убавила звук.

– Ты бывал солдатом? – спросила она.

– Не довелось. Почему ты спрашиваешь?

– Мой брат служит.

– Надеюсь, сегодня с твоим братом встретиться не придётся…

– Надеюсь, что сегодня – нет… – Рита приёмник выключила. – На крыше синагоги страшно не будет?

Виктор подумал: «Только бы крыша не прогнулась!»

– Увидишь… А через пару дней, когда в газете появится твоя статья, тогда увидят все…

Мимо проехали три полицейские машины.

– Я напишу правду, – сказала Рита.

Виктор улыбнулся. «Удивительно, – подумал он, – как просто звучат слова «я напишу правду».

– О чём задумался? – спросила Рита.

– О тебе.

– Обо мне?

– О твоей работе в газете…В древности государственная ложь не считалась пороком, а, наоборот, признаком деятельного и изощрённого ума. Кому могло придти в голову осуждать изощрённый ум? Помнишь, рассказы про королевских придворных, про их ужимки и лукавства, да и про самих королей? Сегодня науку фальшивить и предавать целые народы называют дипломатией, а королей – президентами…