– Шевелится, – сказал полковник, – но чаще толкается. Толчок за толчком…

– Ты уверен, что это одни лишь толчки?

– Что же ещё, если не они?

– Надеюсь, что, кроме толчков, в твоей голове шевелятся ещё и несколько молекул возмущения…

Полковник рассмеялся.

– Я рассмешил тебя? – спросил Виктор.

– В какой-то мере… – горестно проговорил полковник. – Старый я, чтобы возмущаться… Когда иссякают силы, человеку ничего иного не остаётся, как только лишь обманываться…Так уж, видимо, НУЖНО, ОЧЕНЬ НУЖНО… Не осуждай меня, старика…

– Я не старость твою осуждаю, а голову, которая так смиренно, податливо и молчаливо принимает то, что принимать нельзя…

– Разве судьбе не безразлично, как её принимают – молча или с воплями?

– Я не про судьбу, а про несправедливость… А ты, полковник, не заметил, что неумолимо слепнешь и глохнешь? Ты разучился доверять себе, принимать решения за себя и своих людей; вместо этого, незаметно, с необъяснимой лёгкостью ты доверился политикам – этим слепцам, указывающим дорогу незрячим!.. И вот… Один обман ведёт к обманам повторным…Завтра… За ним настанет ещё и следующее завтра, и ещё, и ещё… Тебя обманут снова… И придётся ответить…

– А кто? – спросил полковник. – Судить будет кто?

– И я, и полстраны и наше с тобой будущее…

– А если так НАДО? Что, если сегодня оставить Гуш-Катиф НАДО?

– ДЕЛО НЕ В ЭТОМ!

– Ты считаешь, что…

– ДЕЛО НЕ В ЭТОМ!

– Тогда, может…

– ДЕЛО НЕ В ЭТОМ!

– Тогда в чём?

– ДЕЛО В ТОМ, ЗА КОГО НАС ИМЕЮТ, и ещё в том, CUI BONO? Дело даже не столько в клочке земли, на котором стоит твой дом, сколько в гораздо более существенном и страшном – в потере САМОУВАЖЕНИЯ… Меня, вопреки моему желанию, пытаются лишить моей ВЕРЫ… Cui bono?

Полковник ощутил щемящее чувство горечи; ему вдруг показалось, что никогда прежде такой гнетущей тоски и усталости он не испытывал. Он поспешил сменить тему разговора.

– Как протекало следствие? – спросил он.

– Приятно! – сказал Виктор.

– Что?

– Приятно вспомнить…Следователь оказался человеком трогательно-ласковым; он то и дело называл меня то сладеньким, то родненьким, то как-то ещё в этом роде и, кроме того, он страстно интересовался моим мнением по самому широкому спектру вопросов.

– А суд? Как прошёл суд?

– О, суд!.. Это было великолепное зрелище с удивительно забавными участниками. Особенно удачно потешил всех своей заключительной речью господин судья, который выразил своё глубокое сожаление, заметив, что предварительное следствие и суд потратили на меня слишком много времени, а в конце он пришёл к выводу, что меня следует гнать из зала суда в шею и немедленно. Я же, выслушав оскорбительный по своей форме вердикт, не стал выражать какого-либо неудовольствия, а, наоборот, принял его вполне мужественно.

– Выходит, ты теперь у Анны?

– Мы расстались. То есть, я понял, что к ней у меня чувств больше не осталось. Кроме жалости…

– Разве жалость не чувство?

– Разумеется, чувство, но только если оно касается Отечества…

Полковник помолчал. Потом спросил:

– Пребываешь в одиночестве?

Виктор возразил:

– Никак нет, полковник! У меня есть и ты, и твой колхоз!.. К тому же мы с тобой завтра увидимся…

– Не приезжай…

– Не хочешь меня видеть?

– Не говори глупостей! Просто, я думаю, что всё Это – временно, что Это какое-то недоразумение и бессмыслица…

– Недоразумение?

– И бессмыслица!

– Выходит, ты не веришь в решение правительства лишить вас сути жизни?

– Это недоразумение… И потом, что значит «суть жизни»? Кто мне скажет, в чём она?

– Я!

– Ну, да, кто же ещё, если не ты?..

– А ведь так просто, – заметил Виктор. – Суть жизни в том, что делаем мы, и в том, что делают с нами…

– Вот как?

– Только так!

– Что же собираешься делать ты?

– Я буду не один… Полстраны…

– Полстраны?

– Возможно, что и две трети…

Полковник немного помолчал.

– Конечно: безумие заразительно… – сказал он.

– Ты считаешь, что попытки людей сопротивляться тому, что их, словно баранов, собираются перегонять с одного пастбища на другое – это безумие? «Так, возможно, НАДО…», – ответишь ты. Что ж, допустим, что сегодня Это действительно так надо…Допустим…Только признайся, что ты ощущаешь необходимость спросить у себя: «Кому Это надо? Зачем Это надо? Cui bono?»

Полковник усмехнулся:

– А ты? Ты спрашиваешь себя?

– А как же иначе?

– Зачем, Виктор? Зачем тебе?

– Мои «зачем» могу перечислить…

– Ну-ка, ну-ка…

Виктор перечислил:

«Из чувства порядочности.

Из чувства товарищества.

Из чувства стыда за тех, у кого чувства нет.

Из чувства не быть обманутым.

Из чувства собственного достоинства.

Из чувства…»

– И что окажется в результате? – перебил полковник.

– «Крах всего, кроме чести», – сказал французский король после поражения своей армии.

– Всё-таки крах? Не делай этого, Виктор! Искать себе боль – ни к чему…

– Боль не ищут, а ощущают или испытывают, – сказал Виктор, – и, кроме того, нас ничто так не приближает к Истине, как испытание болью…

– Приближает к Истине? – переспросил полковник. – Но ведь Истина – она разная…

– Боль тоже. Однажды малышу разбили на улице нос, а потом, дома, дедушка объяснял ему: «Если толкаешь ты, то тогда не толкают тебя». Мудро, да? А другой мудрец заметил, что ««боль, которую воображаешь себе, непереносима, а та, которую действительно чувствуешь, почти всегда терпима».

– Которая из них твоя? – спросил полковник. – Воображаемая или терпимая?

Виктор не ответил.

– Виктор? – пытаясь убедиться, что племянник ещё на связи, полковник плотнее приложил к телефонной трубке ухо. – Меня учили, что мудрость – в золотой середине…

– Кто учил?

– Жизнь…

– Нет, дядя, если бы середина была золотой, люди давно бы её растащили… Пора изменить мир…

– Ты знаешь как?..

– Идею вынашиваю…

– Ну, да, ведь ты философ, мыслитель…

– Мир изменится, если в нём изменить людей; отсюда вытекает следующая мысль: людей сможет изменить лишь качественно новая, добротная людская сперма. Лучше бы учёные тратили время не на поиски заменителей нефти, а на открытие новых залежей спермы… Да, человечество спасётся, когда удастся обнаружить в этом продукте совершенно иной состав, понимаешь?

Полковник молчал.

– Что скажешь? – спросил Виктор.

Полковник осторожно сказал:

– Это всё, о чём ты мечтаешь?

– Нет! Ещё я хотел бы встретиться с Христофором Колумбом. «Тебе это надо было?» – спросил бы я у Колумба об его открытии.

– Отлично! – весело проговорил полковник. – Представляю себе, чтобы тебе Колумб ответил…

– Не то, что думаешь ты!..

– Не то?

– Не то!

– Что же?

– Этот парень сказал бы: «Сожалеть о случившемся тогда несчастье – уже поздно…»

– А ты бы что?

– Чтобы утешить путешественника, я сказал бы: «Ну, да ладно уж, чего теперь горевать!..»

Совсем развеселившись, полковник спросил:

– А он бы что?

– Растроганный словами утешения, Колумб обнял бы меня.

– А ты бы что?

– А я, растроганный его объятием, спросил бы, не может ли моя страна сделать что-либо для страны, вобравшей в себя образцы одновременно и великих ценностей, и густой смеси холодного лицемерия?

– А он бы что?

– О, ну что ты! – ответил бы Христофор Колумб. – Твоё государство и так уж достаточно из кожи вон лезет, чтобы прислужить…

– А ты бы что?

– Стараемся, а как же нам иначе!.. – сказал бы я, и тогда бы мы зашли в бар выпить по кружке пива.

В баре мы бы выпили по две кружки пива, и я рассказал бы моему другу Христофору историю с евреем, которому никак не удавалось выдать замуж свою некрасивую дочь.

– Знаешь, – посоветовал кто-то убитому горем человеку, – сообщи-ка о своём горе раввину.

Бедняга так и поступил.