– Страшно деятельный человек Ури Кольман! – отозвался Виктор.

– Писатель вытянул вперёд подбородок; из его глаза брызнул поток света, заряженный значительной дозой энергии.

– Вы тоже страшно деятельный, – сказал Виктор. – И жизнь ваша, словно…

Писатель кивнул головой и напомнил Шекспира: «Жизнь – это театр!»

– Отлично сказано! – одобрил Виктор. – Жаль только, что этот англичанин забыл оставить потомкам полный перечень репертуара из этого театра. Мы бы репетировали…

В задумчивых глазах писателя выступила слезинка.

– «Житейские драмы проходят без репетиций», – произнёс он и, стыдливо смахнув слезинку дрожащим мизинцем, взялся за ручку двери.

«Житейские драмы проходят без репетиций» – Виктор пытался вспомнить, где он эту фразу уже слышал. Не вспомнил. Стал думать о жизни, о Шекспире, о повести, в которой главный герой, алкаш Ури Кольман, а потом вдруг на память пришли горькие слова Оскар Уайльда: «В старые времена книги писали только писатели, а читали все; теперь же книги пишут все, но не читает никто».

Виктор попросил ещё кружку пива.

«Только лгали тогда точно так же, как лгут теперь», – подумал он.

Пиво освежало.

Потом он поднялся, чтобы расплатиться.

«Всё отлично и просто замечательно», – прошептал Виктор, заглянув в большое зеркало на стене.

«Приходите ещё! – сказала хозяйка. – Будем рады вас видеть!» Теперь хозяйка казалась очень милой обезьянкой, и Виктор отозвался: «Как же, как же, непременно!»

Возле дома, в котором разместилась прачечная, стоял человек и внимательно разглядывал приклеенный на стену большой лист бумаги. Виктор подошёл поближе, заглянул в лист. Написанный от руки призыв начинался словами: «Защитим поселенцев Гуш-Катифа!»

– Видали? – заговорил Виктор.

– Ну? – ответил человек. – И что?

– Полстраны окрасилось в оранжевой… – сказал Виктор.

– Слава Богу!.. – у человека были сверлящие глаза.

– Отчего бы это?

– От загара! – сказал человек. – Что тут не понятного?

– Говорят, что такие, вроде меня с вами – психи…

– Ну, да, говорят…

– А вы как считаете?

Человек молчаливым, оценивающим взглядом оглядел прохожих.

– Вы как считаете? – повторил Виктор.

Человек казался усталым и сильно озабоченным, и Виктор мысленно решил, что лагерь оранжевых забирает у своих приверженцев слишком много сил.

– Половина из нас – котята, – громко сопя и глотая слюну, сказал человек. – Слепые котята, которые беспомощно тычутся туда-сюда, а пристают всего лишь к тому, что на самом деле оказывается жалкой иллюзией или миражом…В конце концов, каждому своё…Разве не безумно устроен мир, где люди уничтожают друг друга за ложку нефти или за несколько граммов наркотиков, в то время как несчастный муравей мечтает лишь об одном-единственном – попытаться затащить к себе в жилище попавшуюся ему в пути соломинку; или, например, совсем крохотное вещество – бактерия, которая изо всех сил норовит пропитать себя за счёт окружающих её клеток?..

– Безумный мир… – согласился Виктор.

Человек поморщился. В уголках его губ показались тонкие ниточки морщин.

– Каждому своё… – повторил он.

– А завтра… – спросил Виктор. – Завтра вы будете там?

– Там? Завтра там будут те, кто больны…

– Больны?

– Несомненно!

Виктор опустил голову.

– Чем больны? – осторожно спросил он.

– Доверием, молодой человек…Жестокая она болезнь – доверие… – человек отступил в толпу прохожих.

Внимание Виктора привлекла к себе тоскливая мелодия, которая доносилась со стороны скудно освещённого здания, и он пошёл на звуки.

Девочка стояла под аркой ворот и играла на флейте, а перед ней, на трёх аккуратно сложенных кирпичиках лежала развёрнутая косынка. Картонный плакат разъяснял: «Пожалуйста, помогите собрать денег на билет подружке из Казани!»

Виктор остановился, послушал, как девочка играет. На Виктора она ни разу не взглянула.

«Спасибо!» – громко сказал Виктор.

Девочка подняла головку. Светлые-светлые глазки.

Виктор опустил на косынку пять шекелей и вдруг вспомнил, что обещал позвонить дяде в Кфар-Даром.

Кфар-Даром,16-ое августа, 22.15

– Просят тебя! – повторила Офира.

Звонил племянник.

– Ты как? – спросил Виктор.

– Старьё! – ответил полковник. – Старые кости, старые раны, вместо выражения лица, судорожная маска…

– Понял! – отозвались в трубке.

Взглядом, полным сомнения, полковник взглянул на трубку.

– Что ты понял? – настороженно спросил он.

Виктор объяснил:

– Выражение лица отражает состояние нутра…

Полковник поджал губы, посмотрел по сторонам.

– А ты как? – спросил он.

– Решил подарить тебе Ричарда Бротигана. Утром, когда будем у вас, занесу.

– Будете?

– Будем!

– Будешь не один?

– С плакатом: «Еврей еврея не прогоняет!»

– Виктор, прошу тебя…

– Что, дядя?

– Попытайся вести себя разумно… Ты вмешиваться не обязан…

– А кто обязан?

– Ты не обязан! – повторил полковник. – Когда тебя арестовали, я молился, просил за тебя у Него… Как видишь, молился не зря…

– Разве безбожники молятся?

– Не всякий атеист – безбожник. Как бы там ни было, Он меня услышал…

– И услышал, и поступил по-божески… – вяло отозвался Виктор.

Полковник подышал в трубку.

– Твоё дело закрыли?

– Закрыли… Закупорили… Осчастливили… В своё время царь Давид в псалмах сказал: «Счастлив тот, чьё преступление прощено, чей грех закрыт!»

– Ну, вот… – тихо вздохнул полковник.

– Вот-вот… Ты не можешь себе представить, насколько я счастлив! Особенно, будучи уверенным, что преступления не совершал, а потому и греха в себе не ощущаю…Господи, какое это неизъяснимо сладкое счастье, когда тебя прощают ни за что! Правда, при этом у меня украли две недели… Они лишили меня двух недель жизни… Only… Только и всего…

Полковник фыркнул.

– Дядя, ты фыркнул? – изумился Виктор.

– Завтра, возможно, меня лишат гораздо большего… – пожаловался полковник.

– Дядя, не стони, будь мужчиной! – попросил Виктор. – Допустим, что Гуш-Катиф кому-то, куда-то и зачем-то понадобилось спихнуть, но где это сказано, чтобы мужчина отдавал то, что ему дорого и принадлежит ему?

Полковник помолчал. Потом сказал:

– Мужчина – это ещё и тот, кто не торопиться с недоверчивостью…

– Бедный Йорик!

– Что?

– Я сказал, что смешивать доверие с доверчивостью, всё равно, что путать отрезание с обрезанием… Ха-ха – доверчивость… Если мои нос, глаза и уши чуют, что меня принимают за лоха, а некий козёл норовит меня, будто зазевавшуюся дичь, к тому же ещё и вые…, то я не… К чертям!.. Ума не приложу, зачем я об этом говорю тебе?

– Ничего, говори!

– Я не хотел говорить об этом.

– Ничего, говори!

– Такого закона нет, чтобы людей десятилетиями водили за нос…

– Людей водят за нос не десятилетиями, а веками…

– Тебя это утешает?

– Не думай про это.

– А про что думать?

– Про что-нибудь другое…

– Про что-нибудь другое сегодня не думается…

– В твои годы я умел быть счастливым…

– Счастье…Старик Хемингуэй признавался, что всегда ощущал себя счастливым, пока не думал о других людях…

– М-м-да… – сказал полковник.

– Что – м-м-да?

– Я вот думаю: «Что это с нами случилось?» Ну-ка, философ, ты можешь объяснить, что с нами случилось?

Виктор объяснил:

– «Порвалась дней связующая нить».

– Что ты сказал?

– Это не я сказал, Гамлет…

– М-м-да, – снова повторил полковник. – Видимо, так НАДО!..

– Продолжаешь прятаться?..

– Что?

– Прячешься за свои бесконечные «НАДО…ОЧЕНЬ НАДО…»?

– Можешь посоветовать что-нибудь другое?

– Конечно! Перестань обманывать себя…

– Обманывать?

– Тебя скрутил хронический комплекс иллюзий! Разве не ясно, что Это, которое ты все годы принимал как НУЖНОЕ, ОЧЕНЬ НУЖНОЕ – обернулось всего-навсего грубой, бесчестной и безжалостной авантюрой? Неужели даже в эти дни в твоей голове ничто другое не шевелится?