Не здешние ли обитатели ели с тех тарелок? Не любят они питаться дома потому и ходят для этого в гости — чтобы самим посуду не мыть.
Очень темным и очень мрачным смотрелся замок. И хотя был выполнен петому же самому типовому проекту, что и все остальные здешние замки, выглядел куда более зловеще.
Подъехав поближе, я заметил, что цветных витражей-мозаик в окнах нет, вместо них вставлены черные тюремные решетки — крест-накрест. Это был замок-тюрьма.
Охрана, однако, не высыпала на стены и не приветствовала нас ни радостными криками — как будущих клиентов, ни угрозами и проклятиями — как вероятных освободителей узников.
Замок выглядел таким же покинутым, но отнюдь не разрушенным: черные стены смотрелись плотно и монолитно, отсутствовали и лишайники, обычно сплошь покрывающие стены заброшенных замков. И одинокая березка не росла, склонившись, на дырявой крыше малой сторожевой башни.
«Что-то многовато здесь заброшенных замков, — подумал я. — Этот, кажется, третий».
Но если замок Фарфоровой тарелки смотрелся светло и приподнято, то этот — мрачно и приземленно, хотя его наполняла точно такая же тишина.
И ворота были закрыты, и подъемный мост — поднят. Но, поскольку стены не ощетинились копьями и стрелами, мы сделали вывод, что охраны в замке либо нет вовсе, либо она крепко спит. Хотя последнее представлялось не вполне реальным. Просто это малонаселенная страна и жители время от времени меняются профессиями: поработал тюремщиком — пошел в хлебопашцы, и наоборот. А поскольку сейчас сезон уборки урожая, то все мобилизованы на поля. День год кормит.
Есть и другое объяснение: трудно программировать осознанно движущиеся объекты, это тебе не воспроизведение дрожания кленового листа с постоянной амплитудой.
И все же наши отношения с этим замком поначалу складывались точно так же, как и с предыдущим: едва мы остановились на дальнем быке моста, цепи подъемного устройства пришли в движение, загрохотали в клюзах, и плита медленно опустилась перед нами, прочно встав на положенное место.
— Нет ли здесь какого-то подвоха? — пробормотал Юнис, но сэр Жеральд направил коня на мост, переворачивая копье древком вперед, и звонкое цоканье копыт по настилу огласило окрестности.
Меня слегка качнуло: возникли давно забытое ощущение когда-то происходившего, известное под термином «deja vu». Сэр Жеральд ударил древком копья в ворота. И тут сходство закончилось.
— Пароль! — взревело за воротами. Ага! Так значит, кто-то все-таки там есть?
Сэр Жеральд недоуменно пожал плечами и оглянулся на нас. Юнис пожал плечами и оглянулся на меня. Значит, отдуваться придется мне.
Но я знал только один пароль — из сказки об Али-Бабе и сорока разбойниках. Оставалось надеяться, что Вика тоже читала только эту книгу...
— Сим-сим, откройся! — провозгласил я.
Никакой реакции.
Ах, да!.. Применительно к компьютерам...
— SIMM-SIMM, откройся! — попросил я. Дверь не шелохнулась. Маловато, что ли? Или надо еще указывать общую емкость? Нет, но если у двери установка на ключ с голоса, тогда...
— DIMM-DIMM, откройся! — использовал я последний шанс. Воротина нерешительно откатилась в сторону. Современные ворота, нечего сказать.
За воротами никого не оказалось.
Кто же кричал? Да никто! Запись магнитофонная. Или попугайчик маленький: прокричал — и улетел.
Непосредственно от ворот начинался постепенно понижающийся длинный тоннель, слабо освещенный мерцающими факелами.
Сырые стены слегка поблескивали в меняющихся бликах света, но черные прямоугольные впадины по обе стороны тоннеля не оставляли сомнений в том, что именно там и находятся двери камер, в которых томятся несчастные узники.
У первой же камеры я спрыгнул с Малыша и толкнул дверь. Она открылась легко и свободно.
Оглядев камеру — здесь факелы светили еще слабее, — я заметил одного прикованного к стене узника и бросился к нему.
Вырвав из камня железные кольца и разорвав цепи, я приподнял его повисщую на грудь голову и сказал:
— Ты свободен, друг!
— Сергей! — прошептал узник.
Я опешил и чуть не сел на пол.
— Откуда ты меня знаешь?
— Да я ведь Пашка... Павел Роганов. Из проектной части, лаборатории водоснабжения и канализации... инженер-проектировщик.
Я ахнул. С Пашкой мы были почти друзья. Но как он изменился!
— А тут-то ты как оказался?
— Сам не знаю, — слабым голосом прошептал Павел, — помнишь Новый год?
— Ну...
— Отказался танцевать с Викой Остроносовой — настроения не было как-то... она вроде и ничего, не обиделась, я деликатно так отшил... Потом Толик Никонов меня сфотографировал «Полароидом»... а потом я вдруг тут очутился... Голодом морят... и крысы...
«Ну и Вика! — подумал я. — Надо бы разобрать на собрании трудового коллектива...»
— Недавно вот только повезло, — продолжал рассказывать Павел, — вчера или позавчера — не помню. А может быть, неделю назад, я уже счет дням потерял... Такую кашу вкусную дали. Вот она, в миске осталась. Ну, думаю, грядут перемены. И точно — вот ты... — он заплакал.
Я — не знаю, для чего — поднял с пола миску с «кашей». Ее внешний вид и запах недвусмысленно говорили о том, что она еще совсем недавно была объедками с вымытых нами тарелок.
Вчера или позавчера? Неделю? Бедный-бедный Паша, ты точно потерял счет дням: сегодня это было, сегодня утром. Хотя... время ведь относительно, свободно могло и пару дней пройти. Но не больше: за неделю недоеденное испортилось бы. Или доел бы, не успело бы испортиться.
— А ты как тут оказался? — спросил он, беря меня за руку. — Рыцарем... Что это такое... Вообще? Ты это или не ты? И похож — и не похож... Я сплю?
— Ладно, Паша, извини, — отстранил я его. — После узнаешь, надо идти выручать других узников, ты не один. Сможешь идти?
— Никого тут нет, — прошептал он, — я пробовал перестукиваться...
— Или очень толстые стены, — заметил я, глядя на сэра Жеральда и Юниса, идущих в окружении десятка человек. Им не надо было пускаться в воспоминания да объяснения, поэтому они успели освободить гораздо больше народу. Некоторые настолько ослабли в темнице, что шли, поддерживая друг друга.
Одного я узнал даже в неверном свете факелов.
— Иван Яковлевич! — ахнул я. — А Вы почему здесь?
— Откуда Вы меня знаете, молодой человек? — печально произнес Доброхвалов, всматриваясь в мое лицо. Ну да, конечно, я же сильно изменился в графическом редакторе. Вряд ли меня узнал бы и кто-то более знакомый, чем наш директор, с которым мы встречались не чаще раза в неделю, да и то чисто случайно. Поэтому я ответил уклончиво:
— Добрые люди рассказывали, слухами земля полнится.
— Да, да, много времени прошло, — прошамкал Доброхвалов. Из него буквально песок сыпался. Но тут что-то произошло, внутри него протяжно щелкнуло — я еще испугался: позвоночник? — и он начал молодеть на глазах всасывая с пола песчинки наподобие пылесоса.
Я не стал больше спрашивать, почему и зачем он тут находится. Было ясно: чем-то он насолил Вике, она выдрала его из общей фотографии — правое плечо у него выглядело деформированным, обрезанным — и бросила в темницу, на хлеб, на воду.
Остальные освобожденные оказались мне тоже знакомы— кроме двух молодых ребят. Они, очевидно, входили в круг неинститутских знакомых Вики и потому я их не знал.
Среди прочих я заметил и двух девушек — Виолетту Осипову и Джульетту Собакину. Обе плакали и размазывали косметику по лицу.
Ну вот, и куда их теперь? Брать с собой? По пять человек на лошадь? «Пятнадцать человек на сундук мертвеца... — уныло запелась где-то внутри меня старинная песня и завершилась глухим вздохом: — Ио-хо-хо...»
А может, пошарить в тюрьме — вдруг тут есть и лошади? Не понравилась которая Вике — она и лошадь посадила. Или обрызгавший ее автомобиль...
Почему-то я чувствовал ответственность за всех освобожденных. Они-то вообще ни сном, ни духом не ведали, за что и почему очутились здесь. Разве что Вика самолично являлась для пояснений к каждому, затянутая в черную кожу, с длинным хлыстом в руках, эсэсовской фуражкой на голове и малиновыми энкавэдэшными погонами на плечах... Но это уже мои личные фантазии.