В начале боевых действий, в июле 1606 г., отмобилизованные еще весной войска царя Василия имели успех: они осадили Елец и Кромы и легко отбили первые попытки восставших оказать этим городам помощь извне. Однако при своем вступлении на престол Шуйский, вопреки обычаю, не вознаградил ратных людей, сославшись на разграбление казны «Расстригой». Это не только не прибавило популярности новому царю, но и лишило ратных людей денежных средств. Виды на урожай снова были плохие, и скоро начались затруднения с продовольствием. Осада же крепостей не могла иметь успеха, поскольку именно в Ельце и оказались доставленные туда еще зимой тяжелая артиллерия и помещичьи запасы. Когда же при вести о спасении Дмитрия «появилась шатость» в украинных людях и города один за другим стали вновь восставать против Шуйского, ратные люди начали покидать полки. Нужен был только повод к бегству — и им стало незначительное поражение полка кн. Ю. Н. Трубецкого под Кромами. Сначала смутились и разъехались по домам «ратные люди дальних городов» этого отряда, а затем, «слышаху же под Ельцом бояре, что под Кромами смутилось, отоидоша от Ельца прочь и поидоша все к Москве»[53]. Отложение Тулы, помещики которой тоже поцеловали крест Дмитрию, открыло повстанцам путь к столице и обеспечило их первоклассной крепостью.
В течение сентября повстанцы стремительно развивали наступление, усиливаясь день ото дня за счет дворян, детей боярских и иных ратников из лежавших на пути войска уездов. Только в конце месяца небольшим полкам кн. И. И. Шуйского и кн. М. В. Скопина-Шуйского удалось в тяжелых боях остановить противника на рубежах рек Угра и Пахра. Однако у гражданской войны своя логика, и военное искусство воевод оказалось напрасным: сторонникам Дмитрия сдалась Калуга, а вскоре отряд рязанцев Сумбулова и Прокопия Ляпунова (40 детей боярских, не считая холопов) присоединился к Пашкову и с помощью измены стрельцов и местного воеводы захватил Коломну.
Василий бросил в бой свой последний резерв — Государев двор (стольников, стряпчих, дворян московских и жильцов) и служителей московских приказов, во главе с самим боярином кн. Ф. И. Мстиславским и другими знатными воеводами. В битве под селом Троицкое-Лобаново это войско было разгромлено частями Пашкова, причем московских дворян скорее просто разогнали, а наиболее знатных взяли в плен и отослали в Путивль. Казалось, больше ничто не может спасти Шуйского.
Оставшиеся на Руси казачьи станицы пополнялись холопами, крестьянами, посадскими и служилыми людьми, выбитыми Смутой из семей и общин. Они сами стали организовываться по казачьему образцу: выбирать из среды наиболее опытных бойцов атаманов и есаулов, из грамотных — «войсковых писарей» или «дьячков», приобретали опыт жизни по законам вольных сообществ. Вступая в ряды «станицы», казак приносил присягу, что знаменовало собой переход в новое сословное состояние.
Данные о социальном происхождении казаков войска М. М. Баловнева (1615) хорошо отображают разнообразие источников их пополнения[54]. Больше всего — беглых холопов (35 %), среди которых много боевых: не случайно, что именно из их среды произошли многие самозванцы и видные атаманы повстанческого движения Смутного времени. Следом идут крестьяне (25 %) — но многие из них взяты в «станицы» насильно и занимают подчиненное положение «чуров». Третья по численности группа — это… служилые люди «по отечеству» — 12 %! Одних взяли насильно, а другие стали казаками от бедности и поместного разорения. Немало попадало в «станицы» и посадских людей (10 %), и служилых «по прибору» (8 %); вихрем гражданской войны туда заносило и монастырских слуг, и служилых иноземцев и татар… да, пожалуй, и вообще представителей всех слоев и сословий России.
Люди, воспитанные в традиционном обществе, порывая с вековым укладом жизни предков, начинали столь же свято соблюдать принесенные с Дона традиции своих новых семей — казачьих «станиц». Невыдачу любого, записавшегося в казаки, человека; отказ от обработки земли и жизнь за счет грабежа, «приставств»-«кормлений», жалованья того или иного государя или, в крайнем случае, ремесла и рыбной ловли; выборность атаманов и непререкаемость их власти в походе; четкое деление на «старшину», рядовых казаков и их «чуров» — бесправных учеников, часто взятых в станицы насильно; отказ от семейной жизни; самоуправление на казачьем круге.
Зародилось новое сословие русского общества, все четче осознававшее свои интересы и идеалы. Стоило развеяться мифу об очередном самозванце, а полякам оказаться в Кремле, и не нашлось в стране более принципиальных противников любого иноземного владычества, чем казаки! Полтора года они теснили врага в Москве, а после победы почти сразу двинулись на Смоленск и Новгород. Еще много раз казачьи отряды начинали бунтовать, перебегая от претендента на трон к претенденту, превращались в огромные банды разбойников… Казак боролся за доброго царя, требовал от него справедливого «полного» жалованья, ненавидел коварных бояр и богатых помещиков… каялся в проступках, делал вклады в монастыри и готов был честно сложить голову за Царя и веру Православную. Именно последнее дало возможность правительству Романова на исходе Смуты договориться с казачеством и превратить это стихийное бедствие в опытные и верные гарнизоны десятков крепостей или отряды помещиков. Не отказывая самому сословию в праве на существование и сохранение основ уклада их жизни, правительство перевело его в один из разрядов «служилых людей по прибору», включило в структуру государственной военной службы.
Как уже говорилось, образцом для организации казачьих «станиц» и «войск» послужили отряды «старых», или «природных», казаков Дона, Терека и т. п. Станица могла насчитывать от нескольких десятков до 100–150 человек: большим числом было уже трудно руководить. Во главе ее стояли атаман и есаул, для письменных дел иногда имелся «дьячок»; станица должна была иметь особое знамя. Несколько станиц иногда объединялись в «великое войско» (обычно 500 человек) или полк, правда, без единого выборного атамана: общие вопросы решались на сходке («круге») станичных атаманов. Общая численность «вольного казачества» в период Смуты (примерно с 1606–1608 гг.) держалась на уровне 15–20 тыс. человек, рассеянных по всей стране.
3.2. Осада Москвы отрядами Пашкова и Болотникова
28 октября — отряд Пашкова занимает с. Коломенское.
Начало ноября — подход отрядов Болотникова в Котлы.
15 ноября — бой у Серпуховских ворот; переход рязанцев Ляпунова в правительственный лагерь.
Середина ноября — отряды из Москвы и Смоленска очищают от повстанцев Можайск и всю Смоленскую дорогу.
26 ноября — бой в с. Карачарове под Красным селом; Скопин-Шуйский успешно отражает повстанцев Пашкова.
30 ноября — 2 декабря — осада казачьего «гуляй-города» в Загорье войсками И. И. Шуйского.
2 декабря — переход войск Пашкова в правительственный лагерь; разгром в Коломенском отрядов Болотникова полками И. И. Шуйского и М. В. Скопина-Шуйского; захват острога в Загорье.
Начало декабря — расправа над пленными повстанцами и «разбор» казаков из Загорья.
К началу осады Москвы сторонникам Шуйского, терпевшим непрерывные поражения в боях с повстанцами, удалось одержать важную победу на другом — духовном, идеологическом фронте. С самого своего воцарения царь Василий приложил максимум усилий, чтобы повлиять на общественное мнение столицы. Еще 3 июня в Архангельском соборе Кремля были торжественно помещены мощи святого благоверного царевича Дмитрия Угличского; новый патриарх Гермоген, еще на посту казанского митрополита отличавшийся строгостью и ревностью в вере, энергично рассылал по городам грамоты, предававшие анафеме мятежников. О сторонниках Дмитрия принципиально объявляли в таких выражениях: «Собрались украинных городов воры — казаки, и стрельцы, и боярские холопи, и мужики, и побрали себе в головы таких же воров» — умалчивая о роли помещиков, составлявших ударную силу их войска. Посадских людей Москвы уверяли, что повстанцы не пощадят никого из ее жителей, почему «московиты во второй раз присягнули царю в том, что будут стоять за него и сражаться за своих жен и детей, ибо хорошо знали, что мятежники поклялись истребить в Москве все живое»[55]. Церковь призвала русских людей к покаянию, с 14 по 19 октября в столице продолжался пост и не прекращалось богослужение.