– Вы таскаете с собой этот инструмент, даже когда вы в отпуске? – любопытствует Мирей.

Тогда я объясняю, что всю эту артиллерию следует рассматривать исключительно как декоративный элемент, но что в действительности я не совсем в отпуске, а разыскиваю пропавшую дочь (несовершеннолетнюю) некоего Дакоста, одного араба, которого вы, возможно, знаете, г-н Кастеле, он, кажется, довольно долго жил в Алжире…

Кастеле дает мне понять, насколько мой вопрос представляется ему идиотским.

– Видите ли, если бы я мог знать всех, кто жил в Алжире… Только в этом городе их, наверное, тысяч двадцать пять… а в целом их там около двух миллионов. Вот… Нет, я не знаком с этим Дакоста.

– Может быть, вы знакомы с его дочерью?

– Я уже вышел из этого возраста,– улыбается он.

– У меня есть все основания предполагать, что она была одной из ваших клиенток,– говорю я, обращаясь к Мирей.– Постоянной или случайной, этого я не знаю. Минуточку.

Я отправляюсь за фотографиями Аньес, которые лежат в кармане моего пиджака, оставленного на вешалке в вестибюле. Нет. Они ее не знают. Ничего другого я и не ожидал. Совсем не обязательно, чтобы Аньес купила ту пару чулок сама. Ей могли их подарить. Я кладу фотографии на место, и беседа возобновляется. Обо всем и ни о чем, за исключением Алжира. Поскольку Кастеле высказался по поводу арабов вполне определенно.

– Там я заново перекроил всю свою жизнь, а потом всплыло все это дерьмо. Не желаю больше ни думать об этом, ни вспоминать. Я уже перевернул эту страницу. Плохо это или хорошо, возвращаться к старому не имеет смысла.

Я ему поддакиваю. Он не первый из репатриантов, кто так рассуждает.

Ужин завершается, наступает время откланяться, и – поскольку за стол сели поздно – приближается время моей встречи с Дельма. Воспользовавшись минутной отлучкой Мирей, Кастеле, посерьезнев, задает мне вопрос:

– А что, этот Дакоста, он один из ваших приятелей?

– Это один мой клиент.

– А позволительно отзываться плохо о ваших клиентах?

Он снимает свои очки и протирает стекла носовым платком.

– Валяйте,– говорю я.– Вы мне тут всякие байки рассказывали, да? Оказывается, вы с ним знакомы.

Он снова водружает очки на нос и принимает очень покровительственный вид, очень «старше на двадцать лет», очень «бывший патрон моего дедушки», предостерегая против весьма сомнительных знакомств того, кого он знавал «вот такусеньким».

– Нет,– говорит он.– Но я о нем слышал. Некоторые арабы держатся от него подальше. Его в чем-то обвиняют, понятия не имею в чем. Какая-то история с OAS, достаточно темная кажется.

– А! Вам известны подробности?

Нет, подробности ему не известны. Он, как эхо, передает то, что слышал. В этот момент к нам присоединяется Мирей, чье опьянение рассеялось во время ужина, и мы переключаемся на другую тему. Затем мы расстаемся, договорившись встретиться еще.

Свернув на улицу Рефреже, чтобы встретиться с Дельма возле Матье-бара, я констатирую, что именно на этой улице красуется отель «Принсесс». Светящийся шар, покрытый вековой пылью, обращает на это внимание задремавших путешественников и напоминает мне о поручении, которое я дал Жерару. Надо будет ему перезвонить после встречи с журналистом.

Дельма дожидается меня в дальнем зале бистро, сидя перед блокнотом, наполовину опорожненным бокалом и сандвичем, прямо под афишей «Клуба Торен». Я усаживаюсь и в честь этой афиши закуриваю свою трубку в форме бычьей головы[15], заказываю джин с тоником и со льдом единственному официанту и лишь после того, как тот, выполнив свою миссию, возвращается за стойку мыть стаканы, я приглашаю Дельма к разговору.

– Ну, во-первых,– говорит он,– спасибо за информацию. Правда, я не смогу раскрутить это дело но максимуму, потому что в таком городишке, как наш, где все тихо-мирно, не принято расписывать кровавые страсти на первой странице, их преподносят без особого шума, но все равно спасибо. Это способствует моему профессиональному образованию; таким образом, когда я окажусь в Париже, я буду уже вполне отесанным малым. Итак, когда я добрался до улицы Бра-де-Фер, весь квартал стоял на ушах. Сынишка торговки… Ну, класс…– Он улыбается.– Да вы, наверное, все это знаете?

– Продолжайте.

– В качестве репортера, по чистой случайности оказавшегося в тех краях, я почти вместе с фараонами проследовал до места происшествия. Они были в форме. Потом явились люди в штатском из Уголовной. Я там и остался, и комиссар Вайо не послал меня куда подальше. Раньше я следил за его расследованием по делу Катр-Кабан и не стал распространяться, что он себя проявил тогда хуже всех, хотя и был выше других по рангу. Такие вещи сближают.

– Дело Катр-Кабан?

– Очень темное дело, именно такой случай. Катр-Кабан – это заболоченное местечко, где много каналов, возле моря. Месяца два тому назад в этой трясине обнаружили машину с неким Эдуаром Балюна, нашпигованным свинцом. Как я уже вам говорил, Вайо со своей сворой сыщиков в этом деле здорово плавал, и это еще слабо сказано.

– Наверно, сказалась близость моря.

– Очевидно. Короче, Вайо там барахтался, но поскольку жертва оказалась из Марселя и была знакома преступному миру, за дело взялись тамошние фараоны. К большому всеобщему облегчению. Повторяю еще раз, у нас тут свои привычки, и люди не любят, чтобы их нарушали, на преступление косо смотрят. Вдобавок их у нас не часто совершают. А когда участниками драмы оказываются люди, совсем недавно ставшие твоими соотечественниками, почти иностранцы, как Балюна, тип из Орана, то это и вовсе почти что неприлично. И чем меньше об этом говорят, тем лучше. Если честно,– он комично морщится,– здесь нет будущего для Рультабия[16].

– Этот Балюна был из Орана?

– Да.

– А убийца?

Дельма усмехается:

– Наверное, из Орана, или из Алжира, или из Константины. Но чтобы это узнать, надо было его поймать. А он еще гуляет на свободе. Отсюда вывод: они там у себя в Марселе ничуть не лучше наших.

– К слову, прежде чем мы вернемся на улицу Бра-де-Фер, у вас были какие-нибудь мыслишки по поводу причины этого убийства в Катр-Кабан?

– Сведение счетов между бандитами либо политиками. Такого рода дела обычно очень запутаны и почти не поддаются раскрытию. Вайо в этом ни хрена не смыслит, но и кто-нибудь более ушлый, чем он, вряд ли сумел бы докопаться до сути… Что же касается улицы Бра-де-Фер, то речь идет, конечно,– и это будет стоить городу его доброй репутации – о садистском преступлении с легким сдвигом по фазе. Мужчина или женщина. Склоняются к тому, что это дело рук женщины, поскольку эта Кристин Крузэ – так звали жертву – была… как бы так выразиться?… склонна посещать берега Лесбоса[17]…

Все они одним миром мазаны, эти журналисты, даже в провинции. Вечное желание поиздеваться над этими олухами, частными шпиками. Я парирую удар цитатой:

– «Мать римских игр и греческих страстей».

Он обалдел.

– Ого! Вы знаете Бодлера?

– Я знаю кучу всякого народа. С моей профессией это просто необходимо.

– Однако вы хохмач.

– Каких поискать. Поэтому мне хотелось бы, чтобы вы продолжили ваш рассказ об этом жмурике.

– Да, да, конечно… Ну так вот, подвесить эту Кристин, предварительно ее задушив, в надежде, что это сойдет за самоубийство,– это не лезет ни в какие ворота, если только это не проявление бешенства, безумия или глупости. Другие странности: в комнате прибрались – ящики пустые, дверь на лестничную площадку сломана, и, кроме того, этот странный звонок торговке, благодаря которому труп был обнаружен…

– Поверьте мне, старина Дельма, не стоит задерживаться на всех этих мелочах. Пусть с ними забавляется ваш комиссар Вайо. Что из себя представляла эта Кристин, кроме ее сапфических пристрастий, если таковые имели место?