– И это… это тот человек…

– Который его убил, да.

Я отхлебнул глоток коньяка. Моя законная очередь. У меня вырисовалась теория, которой я любезно поделился с Одеттой.

– …Убил из корыстных соображений, немножко от страха, а также из мести, пользуясь удобным случаем. По мнению легавых, ростовщик-скупщик краденого также служил камерой хранения для некоторых преступников, сидящих в тюрьме. Он хранил их деньги до окончания тюремного срока. Парень, который был у него позавчера, бежал из тюрьмы, полиция за ним охотится, и ему нужны деньги. Можно допустить, что с деньгами, сданными на хранение бандитом, было то же самое, что и с вашим залогом: Кабироль не имел их под рукой и не мог их тут же вернуть… потому что они слишком долго находились в его распоряжении. Подобные вещи – это всегда плохо. Провоцируют споры, которые плохо кончаются. Собеседники ругаются, угрожают друг другу… Думаю, что не будет клеветой с моей стороны, если скажу, Кабироль – настоящий человек-оркестр, ко всему прочему он был еще и немножко стукачом. Он не только не хотел или не мог вернуть добро, сданное на хранение, но еще и пригрозил сдать того, другого, легавым, если он не отстанет. Итак, Латюи решает использовать обстановку. Кабироль спорит с прекрасной блондинкой (невидимый вами бандит присутствовал при этой сцене), он обнимает ее так крепко, что у него остается аромат и следы губной помады на губах. Если повезет немного, то прежде всего заподозрят женщину, а это позволит выиграть время. Но можно сказать, ему не повезло. Эта история с губной помадой сыграла против нашего типа. Он относится к категории людей так называемого сомнительного поведения, которое я бы назвал наоборот – вполне определенным. Вы не полностью стерли губную помаду, мадемуазель Ларшо. Осталось достаточно, чтобы доставить удовольствие лабораторным мальчикам из Островерхой Башни[5], которые тоже немного со сдвигом в своем роде – страдают пристрастием ко всякой похабщине Губная помада на трупе и отпечатки пальцев беглого «голубого» арестанта легко привели их к определенному заключению.

– И чего только вы не знаете! – воскликнула она голосом, где страх соседствовал с уважением.

– Я делаю много предположений, это часть моей профессии. Я тоже предполагаю, что он убил Кабироля сразу же после вашего ухода, а также то, что я появился там до того, как он успел удрать. Он спрятался где-нибудь в углу, а потом оглушил меня.

– Из каких соображений?

– По привычке, или что-нибудь в этом роде.

Сказав это, я понял, что был не прав. Ему просто-напросто надо было уйти, а ключ от двери находился в моем кармане. Теперь я понял причину этого смутного чувства, подсказывавшего мне, что я что-то забыл, в то время, когда покидал те нездоровые места. Все это пришло мне в голову, когда я слушал рассказ девушки. Ведь я запер дверь, в общем сам не зная зачем, а когда уходил, дверь была отперта. Это послужило сигналом для моего подсознания, но удар по голове возымел свое действие, и дело не пошло дальше смутного чувства: что-то здесь не так… Латюи оказался взаперти. Ему надо было меня оглушить, чтобы взять ключ и смыться. Что он и сделал. Он не счел нужным запереть за собой дверь, благодаря чему я смог беспрепятственно уйти. Когда Одетта Ларшо вернулась в квартиру, для нее также путь был открыт.

– Вот такие дела,– заключил я,– а сейчас я себя спрашиваю, зачем все это вам рассказываю. Ну конечно! Для того, чтобы загладить свою вину перед вами. Я подозревал вас в целой куче ужасных дел. Ну ладно, не будем больше об этом. Счастливый случай, что мы с вами встретились. Meня ничуть не волнует, что Кабироля убрали, но все же терзала бы мысль, что вы были инструментом этого неотвратимого наказания. Поговорим о другом… Меня интересует личность Мориса Баду. Вы знаете, кто это, не правда ли?

Блондинка наморщила лобик.

– Морис Баду?

– Свидетель, который обнаружил – официально – труп Кабироля и сообщил об этом полиции. Не рассказывайте, что вы с тех пор не читали газет. В вашей ситуации это было бы из ряда вон выходящим фактом.

– Более чем читала. Я их глотала, заучивала наизусть, Да, Морис Баду, сту…

Внезапно она замолчала и прикусила губу. Ее чертова помада, которая липла повсюду, оставила след у нее на зубах. Она взглянула на меня, и по глазам было видно: она вдруг поняла, что дала себя купить.

– Газеты! – воскликнула она.

И топнула ногой.

– Какая же я потрясающая идиотка, не правда ли?

– Почему же?

– Да потому что обалдела от вашей таблички на дверях… О! – продолжала она, жестикулируя.– Я не сожалею, что сперва приняла вас за…

– За исповедника?

Она пожала плечами.

– Это облегчило мне душу. Но, признайтесь, что все же вы исповедник особого рода, нет? Не понимаю, по какому праву вы заставили меня говорить. А в общем и целом мы друг друга стоим, не так ли, месье Бюрма?

Она робко улыбнулась и взглянула на меня с видом сообщницы.

– Если я скрыла свое присутствие там, то весьма похоже, что и вы скрыли свое. Газеты о вас ведь не упоминали. И вы предоставили другому, этому самому Баду, поставить полицию в известность.

Я рассмеялся.

– Попали в точку! Действительно, я отказался от такой рекламы по доброй воле.

– Почему?

– По причине моей репутации.

– А зачем пошли к Кабиролю?

– Та… та… та… Теперь похоже, что вы меня допрашиваете?

– А мы на равных!

Я помотал головой, выражая сомнение.

– Не согласен, но это ничего не значит. Как вы думаете, зачем приходят к человеку, который ссужает деньги под залог?

– Не хотите же вы сказать, что…

– Почему что? Я хотел заложить кое-какие побрякушки.

– Нет!

– Да.

– Ну, это, право, слишком смешно…

Она нервно хохотнула.

– Значит, вы на мели?

– Такое тоже случается… Гм… А вот насчет этого Баду… если вам не претит, я вернусь к этой теме. Это один из ваших знакомых?

– Нет.

– Вы не знаете, что за отношения были между ним и Кабиролем?

– Нет… Этот студент… тоже был на мели?

Она говорила степенно, вежливо-скучающим тоном.

– Газеты пишут…

– Я точно не знаю, что он из себя представляет,– вздохнул я,– да ладно, все равно…

Я посмотрел на часы и встал.

– Вон там найдете туалетную комнату. Наводите красоту и бегите.

После секундного колебания она тоже встала.

– Я… Вы хотите сказать, что…

– А что, я должен держать вас здесь до скончания века?

– Что вы сейчас сделаете? Сообщите полиции о нашем разговоре?

– Нет.

– Значит, все, что я вам сказала, останется между нами? Мой жених и моя мать не узнают, что…

– У меня нет причин болтать. Я вас… ну, исповедовал, как вы выразились, в своих личных целях… для повышения квалификации. И мне абсолютно начхать на судьбу Кабироля.

Она посмотрела на меня с признательностью.

– Спасибо, месье Бюрма. Так где же здесь туалетная комната?

Я ей показал, и она пошла восстанавливать свой макияж.

Оставшись один, я натянул плащ, пятерней пригладил волосы, надел шляпу и перешел в комнату Элен.

– Я вам еще нужна? – иронически спросила она.

– Нет. Теперь я могу уладить все сам. От Заваттера ничего нового?

– Нет.

– Гм… У меня впечатление, что он не больно старается. У него что, душа не лежит к этому делу? У вас нет такого же впечатления, Элен?

– Не замечала.

– Хорошо. Вы замечательная девушка. Такой на свете больше нет. Наверное, все дело в бабках.

– Каких бабках?

– Вы не понимаете, что я имею в виду?

– Возможно.

В этот момент Одетта Ларшо, прелестно одетая, хорошенькая до невозможности, с признаками усталости под глазами,– но от этого они стали еще привлекательнее,– вошла и прервала наш разговор.

– А вот и я,– сказала она,– мне… мне остается только сказать вам: до свидания, месье Бюрма.

Она послала обворожительную улыбку Элен и протянула мне руку, которую я не взял.