Она вернулась в столицу под осторожный надзор шпионов жениха. Она оставалась тенью принцессы, тихой и скучной, и пассивно ждала похорон отца и собственной свадьбы. А затем на свадебном пиру, когда ее придворные были заняты друг другом, она отравила своего жениха.

У него была скотская привычка лезть в ее тарелку, когда он опустошал свою. Когда его кубок опустел, он потянулся к ее вину, отметив, что она уже попробовала вино. Сидя за свадебным столом с губами, горящими от яда колеуса, она прикасалась ими к краю чаши, делая вид, что пьет, а затем наблюдала, как он взял ее кубок, так же небрежно, как ее страну, выхлебал в несколько глотков и умер.

Бароны Аттолии набросились друг на друга, обвиняя в убийстве, а царица удалилась в свои покои и ждала, пока бароны решат, кто станет следующим царем. Поздно ночью ее, наконец, вызвали посмотреть на человека, который с помощью посулов и угроз смог завербовать достаточно союзников, чтобы провозгласить себя царем. Ее пальцы снова сжались, когда она вспомнила презрительный взгляд служанки, посланной за ней. Она помнила, как бароны смотрели на нее — так мужчины глядят на рабынь — и один из них рассмеялся, когда она шла через комнату, чтобы сесть на трон. Этот же человек приказал ей быть готовой к завтрашней свадьбе. Она бесстрастно кивнула, и капитан ее телохранителей поднял арбалет и выстрелил в сердце претенденту на ее руку.

Эффект превзошел все ожидания. В ошеломленной тишине она разделила имущество умершего барона между его соперниками и сообщила им, что самостоятельно выберет следующего царя Аттолии. Затем она удалилась, чтобы дать им время свыкнуться с новыми реалиями своего правления: жизнь под ее надзором, заложники под ее опекой и армия под ее контролем.

Больше ее никогда не называли тенью царицы. Знания, полученные ею от отца жениха, когда он пытался вбить в тупую голову сына сложную интригу для захвата трона, и царские драгоценности были ее единственным ресурсом.

Она тщательно оценивала окружавших ее мужчин и женщин и осторожно передавала им свои сокровища. Золотые серьги в виде пчел, которые были старше царской династии, броши и булавки, рубиновые серьги, золотые браслеты и ожерелья постепенно перетекали в руки надежных людей. За год она узнала все, что следовало знать о самых могущественных баронах отца, и хоть они еще спорили между собой, кто может стать следующим царем, она взошла на престол в одиночестве.

Она не заключала сделок с армейскими офицерами, но содействовала становлению внефеодальной иерархии, создавая армию нового типа, служащую ее целям, а не вечно враждующим баронам. Она использовала свою новую армию, чтобы уничтожить бывшего свекра, и снова обращала ее против своих противников, чтобы утихомирить баронов и обогатить своих сторонников.

Ее каменная маска, скрывающая чувства, становилась все тяжелее и тяжелее по мере того, как она была вынуждена переходить ко все более крайним мерам для удержания трона. Окруженная людьми, которые боялись и ненавидели ее, она не доверяла никому и говорила себе, что не нуждается в доверии. Однажды, сразу после захвата трона, она позвала к себе свою прежнюю няню, предложив ей стать личной служанкой, но женщина отказалась приехать во дворец. В ярости Аттолия сама отправилась к ней в деревню, желая увидеть, как ее арестуют за отказ служить своей царице.

Няня, которая пришла когда-то во дворец молодой женщиной, стала дородной матроной. Она вышла замуж и родила детей. Теперь она стояла во дворе, глядя на царицу, и спрашивала:

— Где мои дети? Где мой муж, Ваше Величество?

Аттолия не заметила их отсутствия и не беспокоилась о них, пока женщина сама не спросила ее. Няня подошла ближе к царице и пояснила:

— Двое мужчин пришли в мой дом и сказали, что заберут к себе моих детей, пока я буду служить царице. Разве это не вы посылали их?

Удивленная Аттолия покачала головой.

— Я тоже подумала, что нет. Сейчас мой муж увел детей и прячется с ними, но разве они будут в безопасности, если я уеду во дворец? Сможете ли вы доверять мне, если моим детям станут угрожать?

Она протянула руку, чтобы коснуться колена Аттолии в знак мольбы и доверия, и так же покачала головой.

— Ваше Величество, вы ищете служанку, которой можете доверить свою жизнь, но ее здесь нет. Здесь нет ни одного человека, которому вы сможете доверять.

Аттолия развернула свою лошадь и ускакала.

В том же году она приказала изготовить головной убор с рубинами, чтобы носить его в волосах вместо царских драгоценностей. Это была копия золотой ленты с головы знаменитой статуи богини Гефестии в главном храме Эддиса. Гефестия повелевала старыми богами так же, как Аттолия намеревалась управлять своими баронами: единолично.

Она вернула себе золотых пчел и прочие царских украшения, выкупив их у людей, ранее подкупленных ею; иногда драгоценности возвращались к ней без частей, которые уже невозможно было восстановить, но она ежедневно продолжала носить ленту, напоминающую подданным о ее власти. Ночью рубины лежали на бархатной подушке возле ее кровати.

Однажды утром она обнаружила, что лента немного сдвинута со своего места, а рядом с ней красуется пара рубиновых серег. Сначала она подумала, что это подарок одного из льстецов, действующего с попустительства служанок: недавно прибывшего мидийского посла, например, или одного из придворных, ищущих ее расположения. Но прежде чем она успела допросить своих женщин, в ее душе начало расти беспокойное подозрение, что это вовсе не приношение неизвестного поклонника, а новая насмешка вора из Эддиса. Она никогда не носила рубинов, а эти серьги были выполнены в том же стиле, что и золотая лента.

Она снова вздохнула, устало поднялась со стула и пошла еще раз посмотреть на них в лунном свете. Она открыла шкатулку и ногтем указательного пальца пошевелила их на бархатной подкладке, избегая прикасаться, словно они могли обжечь ее. Она захлопнула шкатулку, положила одежду на кресло, легла в постель и, наконец, заснула.

— Она вернула себе Тегмис.

Нахусерех сидел у себя в кабинете, похлопывая сложенным письмом по колену. Камет остановился в дверях.

— Будет ли это достаточным поводом для вашей высадки? — спросил он.

Нахусерех перебросил письмо Императора на стол секретаря. Император ждал новостей о развитии ситуации и не обрадуется, узнав, что Тегмис благополучно вернулся в руки Аттолии. Посол не стал отвечать на вопрос секретаря, но решил высказать свои мысли вслух.

— Я почти не знаю ее генералов. Она достаточно умна, чтобы держать их от меня подальше, отсылая прочь сразу после аудиенции наедине и никогда не оставляя мне возможности изучить их. Если бы я знал, кто будет руководить захватом Тегмиса, я мог бы убить или искалечить его. Она обращается к нам только тогда, когда отчаянно нуждается в помощи.

— Если вы не сможете определить ключевых генералов и не обезглавите ее армию, что тогда? — спросил Камет. — Император не начнет войну с континентальными державами? Они связаны договором и будут защищать этот берег, если вы атакуете его.

— Так или иначе, мы получим наше приглашение, и однажды впустив нас сюда, царице очень трудно будет отправить нас обратно домой, — сказал мидянин. — Но, Камет, в последнее время я заметил у тебя неприятную привычку путать местоимения. Ты сказал «вы атакуете» вместо «мы атакуем».

Секретарь опустил глаза и тихо ответил:

— Извините меня.

— Конечно, — сказал мидиец. Он, прищурившись, посмотрел на секретаря. — Ты склонен выдать индульгенцию варварам, Камет?

Раб слегка покачал головой, все еще глядя в стол перед ним.

— Я надеюсь, что не рассердил вас.

Он поднял голову и осмелился на самоотверженную улыбку.

— Боже мой, — заметил Нахусерех. — Камет, ты влюблен.

Камет снова опустил глаза.

— Она очень красива, — заявил он в свое оправдание.

Нахусерех рассмеялся.

— О, да. Ее красотой будут восхищаться даже кошки при императорском дворе, но я не ожидал, что ты падешь жертвой красивого лица.