Вторым камнем преткновения был Рундквист. В сущности, это был старый плут, который, притворяясь, что ему открыты всякие тайны, старался по-своему достигнуть земного рая,— рая, лишенного тяжелой работы, но с продолжительным отдыхом днем и со многими возлияниями; он шутя отбояривался от всего серьезного, а в особенности от грубой работы; он, если надо, прикидывался слабоумным или физически больным, возбуждал к себе сострадание, в особенности если оно выражалось чашкой кофе с водкой или полуфунтом нюхательного табаку. Он умел пустить овце кровь и выложить поросенка; считал, что может с помощью магического жезла находить источники; утверждал, что может привлекать в сеть окуня; излечивал у других различные несерьезные немощи, только не свои, во время новолуния предсказывал хорошую погоду, если перед этим шел в продолжение многих дней дождь; жертвовал чужой монетой и клал ее на берег моря под большим камнем, когда должна была прийти килька.
Кроме того, он утверждал, что может делать ведьмины штуки: привлечь на поле соседа сорные травы, испортить корову; он раздавал заколдованные заряды и тому подобное. Все это внушало некоторый страх, и всякому приятно было заручиться его дружбой.
Его заслуги — а их он все же имел и благодаря им был необходим — заключались в том, что он умел ковать железо и столярничать. Но его невероятная способность делать все что ни подвернется, делала из него опасного соперника, потому что то, что делал Карлсон в стенах конюшни или в поле, менее бросалось в глаза. Оставался Норман — ловкий работник; его надо было вырвать из-под влияния Густава и вновь вернуть к правильному земледелию.
Итак, Карлсону предстоял немалый труд, и, кроме того, ему надо было проявить некоторую хитрость, чтобы пробиться; но так как он был умней других, то он победил.
С Густавом он с самого начала и не стал бороться; он его спокойно оставил бегать, после того как сманил его союзника Нормана, предлагая ему всякого рода выгоды. Это было не особенно трудно, потому что Густав был, по правде говоря, немного скуп и на охоте обращался с Норманом скорей как с гребцом, который не смел никогда выстрелить первым; если Густав и давал ему рюмочку, то в то же время сам тайком выпивал их три. Таким образом, выгоды, которые ему представлял Карлсон,— хорошее жалованье, новые чулки, рубашка и другие безделушки — скоро привели Нормана к измене; тем более что возрастающая сила Карлсона обещала ему больше, чем уменьшающаяся власть Густава.
С отпадением Нормана любовь хозяйского сына к охоте тоже уменьшилась, потому что разъезжать по морю одному не представляло удовольствия. Вследствие отсутствия компании Густав присоединился к другим и стал работать.
Спихнуть Рундквиста было трудней; эта рыба была столь же упряма, как и стара; но скоро Карлсон поймал и его в свои сети.
Вместо того чтобы жертвовать монетами, Карлсон распорядился, чтобы починили сети и чтобы исправили невода,— и килька стала ловиться лучше прежнего. Вместо того чтобы с помощью растущей на деревьях омелы отыскивать новые источники, Карлсон очистил старый, построил около него бассейн и вставил в него насосный поршень — благодаря этому омела могла быть брошена в помойную яму. Вместо того чтобы творить над коровами заговор и окуривать, он велел их почистить и дал им сухой подстилки. Если Рундквист мог выковать подковный гвоздь, то Карлсон мог сделать крючок; если Рундквист мог сколотить борону, то Карлсон мог также сделать плуг, как и каток.
Когда Рундквист убедился, что его вытесняют со всех позиций, он схватился за то, что больше бросается в глаза. Он начал чистить вокруг дома; уносил все то, что в продолжение зимы по небрежности ли или по недосмотру бросалось прямо на двор; ухаживал за курами и за кошкой; приделал к двери новую щеколду.
— Нет! До чего стал любезен Рундквист! Он нам к старой двери пристроил новую щеколду!
— Да! Когда захочет, он может быть любезен.
Так разговаривали в кухне служанки, и это слышал Карлсон.
Но Карлсон продолжал двигать им, как стрелой. В одно прекрасное утро печка оказалась свежепобеленной; на другое утро ведра были выкрашены в зеленую краску с черными краями и белыми сердечками; на третье утро под навесом лежали дрова, которые он наколол за кладовой. Карлсон научился у неприятеля, как завоевывать симпатии на кухне; и новый насосный поршень сделал его непобедимым.
Но Рундквист был, однако, упрям и коварен; однажды ночью с субботы на воскресенье он выкрасил в ярко-красный цвет место уединения.
Один Карлсон с ним справиться не мог; он подкупил Нормана, угостив его водкой, и в ночь на Троицын день старуха слышала, как что-то шумело у наружной стены дома; но ей слишком сильно хотелось спать, поэтому она только утром увидела, что вся «лачуга» выкрашена в красный цвет, с белыми косяками окон и белыми желобами.
Это нанесло жестокий удар Рундквисту, который не был в силах продолжать подобную утомительную борьбу. Немного пошутили над его желанием заняться украшением дома и места уединения. Норман, как истый вероломный изменник, выдумал по поводу него шутку, которую потом долго повторяли:
— Рундквист долго думал, с чего бы начать, вот он и выкрасил место уединения!
Рундквист сдался, но оставался настороже, чтобы еще как-нибудь выдумать новые козни или заключить выгодный мир.
Густав оставлял их; он присматривался и находил, что все, что делается, хорошо.
— Пашите только,— думал он,— я в свое время приду и соберу жатву.
До сих пор деятельность Карлсона еще не успела увенчаться осязательными результатами. Деньги, вырученные за продажу коров, произвели при подсчете прекрасное впечатление и, конечно, несколько дней пролежали в секретере; но они вскоре были израсходованы и оставили после себя чувство разочарования.
Приближалась середина лета. Карлсону много приходилось распоряжаться, и он мало находил времени для гулянья. Однако в один прекрасный воскресный день он отправился на гору и оглянулся кругом. Тут бросилась ему в глаза большая стуга, стоявшая пустой с опущенными шторами. Будучи любопытен, он спустился к дому и увидел, что дверь отворена. Он вошел в сени, оттуда увидел кухню, пошел дальше и вошел в большую комнату, очень роскошную на вид: белые занавески, кровать с пологом, окованная медью, зеркало в резной и позолоченной рамке с отшлифованным стеклом (это красиво! это он понимает!), диван, секретер, кафельная печка,— все, как должно быть в господском доме. По другую сторону сеней была еще такая же большая комната с камином, обеденным столом, диваном, стенными часами…
Он был удивлен и проникнут уважением. Но вскоре это чувство перешло в сострадание, а затем в презрение к хозяевам, в которых до такой степени отсутствовал предпринимательский дух; в особенности же когда он увидал, что в доме еще две небольшие комнаты с несколькими готовыми кроватями.
— Ай, ай, ай! — подумал он вслух.— Столько кроватей, и нет дачников!
Возбужденный мыслями о будущих доходах, отправился он тут же к старухе и объявил ей, что не сдавать стугу дачникам — это просто мотовство.
— Да ведь мы не найдем никого, кто согласился бы здесь жить! — ответила в свое оправдание старуха.
— Почем вы это знаете? Пробовали ли вы? Печатали ли вы в газете о сдаче стуги?
— Это значило бы только бросать деньги в море,— заявила госпожа Флод.
— И сети забрасывают в море,— возразил Карлсон.— И это следует делать, если желаешь что-нибудь приобрести.
— Попытаться можно, но дачников мы не найдем,— сказала в заключение старуха, не верившая больше в исполнение желаний.
Через неделю на лугу появился нарядный господин, который оглядывался во все стороны. Затем он подошел ближе. Когда он вошел во двор, то его встретила одна лишь собака, так как люди, по обыкновению, из робости или из чувства глубокой учтивости попрятались в кухню и в комнату, тогда как раньше стояли кучкой перед домом и высматривали гостя. Только когда господин подошел к двери, Карлсон, как самый храбрый, вышел к нему навстречу. Приезжий прочел объявление.