— А часовой? — недоуменно проговорил Солодилов.

— Мы с этим часовым, можно сказать, друзья до гроба! — расплылся в улыбке Литвинов. — Выпил с ним неплохо! Фрицы все кафе забили, пьянствуют, песни орут, а он, бедняга, у машин ходит… Ну, я и пожалел его. Зашел в кафе, взял бутылку коньяку — хозяин мне малость знакомый…

— Так, ясно, — сказал Трефилов. — То-то глаза у тебя веселые!

— Пришлось, товарищ командир…

— Ночью они ехать не рискнут, дождутся утра, — раздумывая, проговорил Трефилов. — Придется ждать!

— А если в селе ударить? — сказал Дубровский. — Снять часовых и ударить. Их там сотню положить можно!

— А утром гитлеровцы всех жителей села расстреляют… Нет, в селе бить нельзя! — Трефилов, сидевший на пеньке, поднялся. — Отойдем километра полтора, там встретим.

Чуть рассвело — на шоссе показались автомашины. Литвинов, лежавший рядом с Трефиловым под старым могучим дубом, выдвинулся поближе к дороге. Шли четыре машины, все с открытыми кузовами. Литвинов отполз назад.

— Не наши.

Минут через десять показалась еще одна колонна. Впереди шел грузовик с автоматчиками, сзади двигался тягач с противотанковой пушкой.

Колонна промчалась, и дорога снова опустела. Проходит десять минут, двадцать, полчаса, уже над красными черепичными крышами деревни встает солнце, а машины с боеприпасами все не появляются.

— Опохмеляются, стервецы! — проворчал Литвинов, нетерпеливо поглядывая на дорогу.

Наконец из деревни вышли еще три машины. Дорога прямая, как стрела, их хорошо видно. Грузовики мчатся с большой скоростью, брезент, которым накрыты кузова, раздувается, трепещет, гулко хлопает на ветру.

— Эти! — крикнул Литвинов, не отрывая взгляда от машин.

Колонна быстро приближается.

— Действуй! — Трефилов локтем толкнул Литвинова.

Партизан выбежал на шоссе, бросился навстречу колонне.

— Опасно! Опасно! — закричал он по-фламандски, неистово размахивая руками.

Колонна остановилась. Из кабины переднего грузовика высунулся обер-лейтенант.

— Что ты орешь? Что случилось?

— Опасно! Опасно! — продолжал кричать не своим голосом Литвинов, подбегая к машине. Офицер вылез из кабины. Литвинов выхватил пистолет и выстрелил в упор. В ту же секунду из кустов выскочили партизаны, кинулись к машинам. Полупьяные солдаты, спавшие на ящиках под брезентом, не успели прийти в себя, как были обезоружены и связаны.

Машины свернули на проселочную дорогу, пошли к лесу. Вели их немецкие шоферы. Рядом в кабинах сидели партизаны.

Перегонять машины к мостам днем было опасно. Трефилов решил оставить их до ночи в лесу, а тем временем пойти к Нерутре, где шоссе на большом участке проходило среди густого сосняка и было удобно делать засады.

Вернулась группа ночью. Литвинов, дежуривший у землянки, нетерпеливо кинулся на шум шагов:

— Ну как, взяли?

— Взяли, — пробасил Дубровский. — Четырнадцать автоматов, пять карабинов, два ручных пулемета…

— Ого! Здорово! — радостно воскликнул Литвинов. — Эх, а я тут с этими сидел…

Трефилов приказал выводить машины из леса. Чтобы попасть к каналу, к мостам, надо было выбраться на шоссе и проскочить большой участок дороги, контролируемый врагом. Для безопасности Трефилов велел надеть немецкую форму. Сам он вырядился в мундир обер-лейтенанта. Тужурка оказалась ему коротка, рукава едва закрывали локти, но делать было нечего.

— Ладно, не на свадьбу едем! — махнул он рукой и полез в кабину грузовика.

Машины выехали на просеку и медленно, с потушенными фарами, двинулись к шоссе. Пошел дождь. Стало так темно, что Трефилов с трудом различал деревья, обступавшие широкую и ровную просеку. Но сидевший за рулем Жеф уверенно вел тяжело нагруженный грузовик. Через полчаса колонна подошла к шоссе. Трефилов вышел из машины. Никого! Слышно лишь, как шумит под дождем сухая, жесткая листва деревьев, темнеющих вдоль дороги». Трефилов сел в машину.

— Давай, жми!

Машины выехали на асфальт, водители включили подфарники, и колонна пошла вперед. Но только она миновала первый поворот — дорогу преградил патруль. На шоссе стоял броневик, около него толпились солдаты. Трефилов велел остановиться. К машине подошел рослый фельдфебель в черном резиновом плаще, осветил кабину ручным фонарем. Увидев офицера, отдал честь.

— Герр обер-лейтенант, этой дорогой ехать нельзя. В лесу противник!

— Проскочу! Мне надо догнать полк! За речкой свернем влево.

— Там тоже обстреливают. Нам приказано не пропускать машины.

— А мне приказано догнать полк, черт вас побери! Вперед!

Жеф включил скорость, машина рванулась вперед. Фельдфебель едва успел отскочить в сторону.

Меньше чем через час колонна подошла к мостам. Узнав, что русские привезли боеприпасы и оружие, к каналу стали стекаться бельгийцы. Скоро пришел Мадесто. Трефилов сказал ему, что все боеприпасы и оружие русские передают в его распоряжение.

— Спасибо, камерад! — Мадесто пожал Трефилову руку.

Бельгийцы бросились разгружать машины. Взяв оружие, спешили к костру. С восторгом рассматривали карабины, автоматы, пулеметы, щелкали затворами. Слышались возбужденные голоса: «Русские берут оружие, а мы тут сидим! Мы тоже пойдем добывать оружие! Довольно! Нас предают! Что думает Мадесто!» Мадесто приблизился к костру.

— Кто пойдет брать оружие? Добровольцы, ко мне! Бельгийцы толпой хлынули к своему командиру.

— Мы все пойдем, Мадесто! Веди нас! Все пойдем!

С рассветом группа Трефилова снова отправилась в путь. Все дальше удаляясь от канала, нанося короткие, внезапные удары по небольшим колоннам, партизаны захватывали оружие и переправляли его в лес, к мостам.

Но район, где действовала группа Трефилова, быстро наводнялся отступающими войсками немцев. Партизаны были вынуждены уйти к голландской границе, где большого скопления частей противника еще не было.

Группа партизан обосновалась в лесу недалеко от Опповена. Здесь к ней присоединились бельгийцы и голландцы из пограничных сел. Партизаны взяли у врага немало оружия. Но переправить его, пробиться к мостам они больше не смогли. Все пути к Ротэму были отрезаны.

Трагедия на Ротэмских мостах

Партизанские отряды и Белая бригада прочно перекрыли все подступы к Ротэмским мостам. Колонны противника, натолкнувшись на сильные заставы, сворачивали на другие дороги. В коротких, но ожесточенных схватках враг нес большие потери.

На седьмой день боев, с рассветом, русские и бельгийские партизаны выдвинулись вперед, атаковали противника, вступившего в Опутру, выбили его и заняли позиции за селом.

Весь этот день колонны не появлялись. Шли лишь стычки с небольшими вражескими группами, пытавшимися просочиться к каналу лесом.

— Кажется, немцы больше не сунутся сюда, — сказал Трис Шукшину, когда они перед вечером встретились на окраине Опутры. — Всыпали мы им неплохо!

— Нет, Трис, Ротэмские мосты они так не оставят, — возразил Шукшин. — Подтянут силы и ударят. Эти мелкие группы, которые появлялись сегодня, — разведка. Я сейчас допрашивал пленных. Гитлеровцы считают, что у канала высадился десант союзных войск. Нет, это затишье перед бурей…

Предположение Шукшина оправдалось. Ходившие в разведку Резенков и Белинский донесли, что в пятнадцати километрах от Ротэма сосредоточивается крупная часть противника. Разведчики-бельгийцы заметили на дороге, ведущей к Нерутре, артиллерийскую колонну. Не оставалось сомнения, что гитлеровцы готовят удар по мостам.

Утром следующего дня батальон противника, сбив партизанские заставы, ворвался в Опутру. Партизаны отошли в лес. Под прикрытием батальона, занявшего позиции по восточной окраине Опутры, в село вступило еще несколько подразделений противника. Перед вечером гитлеровцы попытались прорваться вперед, выбить партизан из ближнего леса, но были отброшены к селу. Бой затих только поздно вечером.

Шукшин решил отвести отряд ближе к мостам. Два взвода заняли позиции на склонах высоты, недалеко от, дороги, а взвод Тюрморезова расположился впереди, перед высотой. Слева от высоты, по другую сторону дороги, занял позиции отряд Триса.