— Ну-ну!

— Но в военкомате Ржева, ни о каком отставном генерале ничего не знают, и в пенсионных списках Павел Семенович Лаврентьев не значится.

— Понятно! — Коновалец наклонил лобастую голову и исподлобья посмотрел на своего собеседника. — А дочь? — скороговоркой произнес он.

— Дочь действительно имелась. Скобарь Валентина Павловна, урожденная Лаврентьева. Я связался с Ржевским УВД, утром они мне перезванивали. Получается следующая картинка: в августе девяносто четвертого года, то есть, почти за четыре месяца до акции, они с мужем спешно продали трехкомнатную квартиру в Ржеве, и купили другую, по словам соседей, где-то на берегу Черного моря.

— Может быть, может быть, — выдохнул Коновалец. — Где точно, неизвестно?

— Соседи точно не помнят. Но что-то вроде Сухуми или Батуми.

— Ну, Сухуми — это вряд ли, — задумчиво произнес полковник, — там постреливают, а вот в Батуми, вроде бы спокойно. Квартиры там, по сравнению с Россией, стоят копейки, но, что самое привлекательное, если мы берем за основу версию о предательстве генерала Лаврентьева, в этом месте практически прозрачная граница с Турцией. Так что, свалить оттуда за рубеж пара пустяков. Давай-ка, дорогой мой Степан Назарович, проверь, не вылетал ли наш генерал из Москвы в Батуми где-нибудь в ближайшие дни после отставки.

— Вы думаете, он вылетел из Москвы? — Повитухин недоверчиво посмотрел на начальника.

— Оч-чень не уверен. Шансы примерно пятьдесят на пятьдесят. Сколько-нибудь опытный разведчик так бы ни за что не поступил. Поколесил бы, запутывая след, и улетел бы, скажем, из Киева или же ушел из Одессы морем. Но Лаврентьев не разведчик. Операция готовилась долго, генерал — человек пожилой, и нервы у него, вероятно, не железные. Поэтому, вполне возможно, что как только он получил возможность бежать, он воспользовался ею, не особо заботясь о правилах конспирации. Если это действительно так, то подобный штрих многое дает к психологическому портрету Лаврентьева. Во всяком случае, версию отработать надо. Ну и, конечно же, затребуй из архива личное дело подозреваемого, глядишь, еще что интересное всплывет.

Повитухин кивнул: — Слушаюсь, товарищ полковник. Разрешите идти?

— Давай, Степан Назарович, — Коновалец протянул руку. — Работаем.

В Москве было холодно. Но для зимнего времени это в порядке вещей, ибо Москва находится на широте Доусон-Крик, и воспетые Джеком Лондоном суровые полярные герои вполне могли устраивать излюбленные состязания собачьих упряжек ну, скажем, на Рублевском шоссе. Но москвичи предпочитали заполнять дороги многолошадными железными упряжками. Одной из них в этот момент правил старший лейтенант Полковников. В салоне автомобиля работал приемник, оповещавший москвичей, сроднившихся со своими средствами передвижения, о том, что происходит в мире, по ту сторону тонированных или прозрачных стекол их машин.

“Как сообщает еженедельник “Свободный мир”, — вещал из колонок приятный мужской голос, — вероятность того, что ядерное оружие Советского Союза расползается по планете, весьма велика. Как стало известно собственному корреспонденту еженедельника Евгении Севериновой из информированного источника, только за последние несколько лет зарегистрировано семнадцать случаев попыток хищения ядерного оружия с воинских складов…”

Полковников усмехнулся. Цифру “семнадцать” для статьи он взял с потолка, помня, что доверие к неокругленным цифрам значительно выше, чем к их круглым собратьям.

“Однако, как утверждает тот же источник, самое сенсационное дело все еще находится в производстве, и результаты его пока не могут быть опубликованы…”

“Пока не совсем понятно, — продолжал приятный мужской голос, — о чем, конкретно, идет речь. Возможно, это сообщение прольет свет на те самые пропавшие ядерные чемоданчики, о которых уже раньше говорили бывший Секретарь Совета Безопасности генерал Лебедь и академик Яблоков. Возможно, речь идет об опасном оружии, находящемся в руках безответственных, или преследующих антигуманные цели, лиц или организаций. Как утверждает собственный корреспондент «Свободного мира», редакция распологает более полной и документально подтвержденной информацией на эту тему. В нужный момент она будет передана в администрацию Президента”.

Надо было свершиться чуду, чтобы эта страшная история не сработала. О том, чтобы этого чуда не произошло, старший лейтенант Полковников позаботился заблаговременно. Не успела еще высохнуть типографская краска на первых оттисках, как страшилка перекочевала в сеть “Интернет”, оттуда — в дневные выпуски разнообразных газет калибром поменьше, и еще Бог весть, куда. Газетная утка выросла жирная и наваристая.

Скандал должен был громыхнуть завтра рано утром, когда выяснится, что помещение редакции еженедельника “Свободный мир” раскурочено до последнего гвоздя, и драгоценная дискета, никогда, впрочем, в природе не существовавшая, пропала бесследно. Нельзя сказать, что начальство ушедшего на дно “Центра Усовершенствования” бурными аплодисментами приветствовало затею молодого старшего лейтенанта. Однако, выслушав аргументацию аналитика, руководивший работой организации полковник Талалай, скрепя сердце, дал разрешение на планируемый акт вандализма. Слово было сказано, согласие получено. Дело оставалось за малым — за благополучным окончанием этого безнадежного начинания. Это был любимый тост Ривейраса. Алексей Полковников, гнавший сейчас служебную “Ауди” в сторону Страстного бульвара, всячески к нему присоединялся. Первый шаг был сделан. Теперь оставалось главное — подготовиться и, что еще важнее, подготовить Женечку к неизбежной пресс-конференции Центра общественных связей ФСБ, которой предстоит состояться завтра.

Глава 17

Перелет на Северный Кавказ был позади. Старший лейтенант в пятнистом бушлате с серым смушковым воротником неторопливо и деловито проверял документы прилетевших, в основном, военных, поскольку вот уже три года гражданские рейсы на этот аэродром были редкостью. Он привычно ощупал фактуру бумаги, оценил оттиск печати и отметил наличие секреток. Правда, хозяин этого удостоверения, двухметровый бородач, судя по документам, капитан ФСБ, не слишком напоминал образчик российского офицера. Но за свою службу старший лейтенант повидал много, а потому отвык удивляться. “Значит так нужно”, — подумал он и возвратил следующее удостоверение спутнику капитана.

— На ту сторону собираетесь?

— До станицы Гупаловской как добраться? — Немного помолчав, спросил чернобородый капитан, игнорируя вопрос офицера аэродромной охраны.

— Вечером в ту сторону автобус будет, — охотно ответил лейтенант. — А нет — идите на трассу, тормозите любой военный грузовик. До развилки он вас довезет, а там уж, не обессудьте, километра четыре пехом в гору. Если повезет, может, конечно, кто подберет. Но вообще-то, машины туда редко ездят, место глухое.

Поблагодарив старшего лейтенанта, офицеры подхватили свои вещи, и бодро зашагали к трассе. В отличие от московских шоссе, забитых иномарками, дорога, тянувшаяся мимо аэродрома, по количеству старых советских автомобилей вполне напоминала путь в “светлое будущее” застойных времен. Картину меняла лишь хищная зеленовато-бурая туша БМП с повернутым в сторону трассы пушечным стволом, притаившаяся в распадке ближайших холмов.

Ждать пришлось недолго, и тупорылый ГАЗ-66 затормозил возле голосующих офицеров.

— Куда вам? — поинтересовался водила в зеленом армейском ватнике без погон.

— До развилки на Гупаловскую подвезешь?

— До развилки? — водитель почесал лохматую голову. — Можно и до развилки. Залазьте!

Войтовский забрался в кабину, а Ривейрас полез в кузов, забитый мешками с картошкой. Устроившись с относительным комфортом, он заложил руки за голову и, чтобы не думать о гуляющем в кузове холодном ветре, о предстоящей операции, о проклятых боеголовках, постарался сосредоточиться на чем-нибудь милом и приятном. Он вспоминал жену, всхлипывающую на кухне, когда он, заскочив домой буквально на несколько часов перед вылетом, вдруг, ни с того, ни с сего ринулся искать дембельский альбом, и, аккуратно вырезав из него одну из фотографий, сунул ее в нагрудный карман куртки. Сын пошел в этом году в первый класс, и теперь, по секрету от матери, копил оставшиеся от завтраков деньги, чтобы купить папе ко дню рождения бронежилет, такой же, как в кино… Владимир зябко поежился. Как ни крути, теплее от этих мыслей не становилось.