Поезд Москва — Санкт-Петербург ожидал пассажиров у третьей платформы. Ожидать ему предстояло еще довольно долго, почти полчаса. Импозантный мужчина, рост выше среднего, подошел к вагону СВ и протянул проводнице двойной билет.

— Коллега должен подойти, — пояснил он, — если будет спрашивать, я жду его в вагоне.

— Хорошо, — кивнула проводница, пропуская пассажира с дорогим кожаным дипломатом в руке и следовавшего за ним носильщика с парой роскошных немецких чемоданов.

Спустя несколько минут по платформе мимо вагона лениво проходил милицейский патруль линейного отделения милиции.

— Ребята, — позвала их проводница, — подойдите сюда на минутку.

— В чем дело? — Осведомился старший блюститель порядка, принимая суровый вид.

— У меня в пятом купе, — быстро затараторила женщина, — тот тип, на которого утром ориентировку привезли.

— А тебе, часом, не привиделось? — Хмыкнул младший страж закона.

— Постой! — Оборвал его старший. — Привиделось, не привиделось, а проверить надо. — Он включил рацию. — Толя, слышно меня? Сообщи дежурному, у меня тут сигнал от проводницы СВ питерского поезда. Она говорит, что у нее в вагоне преступник. Да, по утренней ориентировке.

— Перекройте выходы, мы сейчас подойдем, — донеслось из рации после недолгого молчания.

Подкрепление не заставило себя долго ждать. Дежурный по смене старший лейтенант и молоденький милиционер с АКСУ через плечо быстро оценили обстановку. Затем лейтенант скомандовал своему сопровождающему обойти вагоны с другой стороны, и быстро вошел в вагон.

Стук в дверь заставил Кружилина насторожиться. До отправления никаких визитов не ожидалось. Он поудобнее сел, чтобы быть готовым в любую секунду выхватить пистолет, укрепленный у него на поясе в кобуре быстрого выхватывания, и произнес расслабленно, сонно:

— В чем дело?

Дверь купе открылась.

— Добрый день! Старший лейтенант Гмыря. Проверка документов.

Кружилин поморщился, как морщится высокопоставленный чиновник, внезапно ощутивший на себе груз вздорных бюрократических требований, и протянул офицеру дипломатический паспорт.

— Ледников Григорий Эдуардович, — вслух прочитал милиционер, тоном, исполненным суровости. — Будьте любезны, пройдемте со мной.

Кружилин думал быстро. Он понимал, что стоит ему сейчас начать возмущаться, стращать ЛОМовца грядущими карами, это неминуемо приведет к срочному подходу подкреплений с последующим выводом в стальных браслетах. Он понимал также, что попался, что опоздал, и государственная машина на этот раз сработала на редкость быстро. Мелькнула надежда, что сам старший лейтенант, невзирая на грозный тон, не до конца уверен в своей правоте, ибо дипломатический паспорт, как ни крути, не шутка, и потому решил использовать, возможно, единственный шанс. — Вещи брать? — глядя на офицера недоумевающим взглядом, спросил он.

— Берите, — поразмыслив секунд десять, ответил милиционер.

Кружилин наклонился за чемоданом. Негромко хлопнул выстрел. Офицер схватился за живот, рот его открылся, ловя воздух, глаза выкатились из орбит. Он отступил на шаг и, прислонившись к стенке вагона, начал сползать на пол. В этот миг Кружилин развернулся, пружиня, подобно метателю молота, и, вкладывая все свои девяносто килограммов в единое движение, тараном всадил торец тяжелого немецкого чемодана в окно купе. Через секунду "ответственный работник" был уже на земле. Он больно ударился, но, не ощущая боли, вскочил, спеша сделать несколько шагов до вагонов поезда, стоящего на соседнем пути. Всего несколько шагов, нырок под колеса, и вновь свобода.

— Стой! — закричал кто-то за его спиной срывающимися мальчишеским голосом. — Стой, стрелять буду!

Это был молоденький милиционер, посланный дежурным на подстраховку. Услышав звон разбитого стекла и увидев убегающего преступника, он начисто позабыл все то, чему его пытались научить до сегодняшнего дня. И потому, откопав где-то в закутке мозга воспоминание о необходимости предупредительного выстрела в воздух, поднял ствол вверх и нажал на спусковой крючок. Небо резанула длинная очередь, так что он едва успел убрать палец, пока не высадил в молоко весь магазин. Кружилин развернулся, припал на колено и выстрелил в ответ. Пуля противно пропела возле уха. От неожиданности милиционер поперхнулся, и эта задержка невольно привела его в чувство. Глубоко вдохнув, он вскинул автомат и, стараясь целиться в ноги, вновь нажал спусковой крючок. Автомат дернулся, плеснув свинцом в сторону беглеца, спешащего скрыться под вагоном. Тот упал на рельсы, мелко дернулся и затих. Милиционер опасливо подошел, не отводя от него ствол пустого уже автомата. Со всех сторон на помощь бежали сотрудники линейного отдела, на бегу обнажая оружие.

— Я-я п-по ногам стрелял, — опуская оружие, пробормотал милиционер, увидав перед собой невесть откуда взявшегося начальника отдела. — Вот видите, — он указал пальцем на срезанный пулей каблук.

— Прямое попадание в сердце, — констатировал начальник линейного отделения милиции, переворачивая труп Григория Кружилина.

— Хорошо, вы меня убедили. — Президент, улыбаясь, обвел глазами стоявших перед ним адмирала Баринцева и генералов Банникова и Кочубеева. — Спасибо, отлично поработали. — Он поднял трубку телефона правительственной связи и, вновь обращаясь к стоявшим перед ним военачальникам, произнес: — Операцию "Посейдон" будем отменять.

В кабинет, постучав, вошел подтянутый адъютант Верховного главнокомандующего. Он нерешительно посмотрел на участников военного совета, но дождавшись поощряющего кивка Самого, отчеканил:

— Господин Президент! Доставлен очередной пакет с особого поста.

— Давай попозже, — отмахнулся Президент.

— Там… — замялся адъютант. — Там не поздравительные открытки. Там письмо.

Лицо Самого заметно побледнело.

— Неси сюда! — требовательно рявкнул он.

Конверт, прибывший с особого поста в МИДовском доме, тут же покинул карман адъютантского кителя и перекочевал в руки высокого получателя.

" Мы видим и ценим Ваше старание, — гласил текст. — Поэтому вновь переносим час "Ч"…"

— Что это?! — едва переводя дыхание, выдавил Президент. — Как так…?

— Разрешите, — генерал-майор Кочубеев, не дожидаясь высочайшего соизволения, взял конверт из его рук. Внимательно оценив вещдок, он ухмыльнулся и протянул пакет генералу Банникову: — У Кружилина, видно, были связи на почте. Судя по штемпелю, письмо было отослано второго сентября из Тулы, а в ящик его бросили только сегодня. Так что, — он развел руками, — все в порядке. Выходцы с того света — это не по нашей части.

— В этом, ты, брат, прав, — с заметным облегчением подытожил Президент, вновь берясь за телефон. — И все же, вечером надо заехать в храм Христа Спасителя, поставить свечу.

Эпилог

"…И мы не позволим кому бы то ни было диктовать нам свою волю" — вещал Президент с телеэкрана, сопровождая свои слова энергичным жестом, словно забивая невидимый гвоздь в трибуну, украшенную двуглавым орлом.

— Это уж точно. Мы не позволим. — Убирая звук до минимума, криво усмехнулся полковник Коновалец. Его крестник, недавно демобилизованный сержант спецназа ВВ Егор Сухорук, с удивлением посмотрел на старинного друга семьи, на ночь глядя, завалившегося в гости с бутылкой шампанского и увесистым кулем всяческой снеди.

— Что за праздник сегодня, дядя Гена? Новый Год, вроде, только завтра?

— Большой праздник, Георгий. Очень большой. Да ты, брат, разговаривай поменьше, — шампанское вскипятишь. Давай, гвардеец, открывай.

Раздался громкий хлопок, и белый столб шампанского, вырвавшись из бутылки, развернулся грибообразно и окатил всех, сидящих у стола, каскадом брызг.

— А, ладно, ерунда! — прокомментировал Коновалец, вытирая платком с отутюженных брюк остатки пены. — Чтобы это было наше последнее несчастье.

"…И мы не позволим кому бы то ни было диктовать нам свою волю", — доносилось из радиоприемника, без умолку болтавшего в кабинете начальника штаба вертолетного полка. На радио здесь уже давно не обращали внимания, считая его то ли деталью меблировки, то ли домашним животным, вроде запечного сверчка.