Князь Платон Зубов пошел туда же, но другим путем — со стороны покоев Елизаветы.

У дверей залы антиков, через которую надо было пройти Зубову, стояли часовые. Они не остановили Зубова, но при виде его вдруг почему-то стали дрожать всем телом.

Он прошел мимо и вступил в залу, где статуи белели толпой призраков и при сиянии взошедшей луны, лившей в окна свет, казались оживленными и двигающимися.

Жуткое чувство охватило здесь и Зубова. Навстречу ему вдруг пробежали два истопника. Лица их выражали ужас. Переговариваясь и оглядываясь, как будто за ними была погоня, они пробежали, толкнув Зубова и даже не заметив его.

Зубов миновал залу, вступил в великолепную, но совершенно необитаемую, дышавшую холодом и сырой плесенью парадную спальню великой княгини Елизаветы, прошел уборную и прихожую и вошел в обитаемые покои — именно в кабинет Елизаветы Алексеевны. Она не раздевалась и не ложилась в эту ночь так же, как и ее супруг. Александр просил ее об этом.

Посвященная во многие тайны, Елизавета Алексеевна не знала, однако, что именно произойдет в эту ночь. Угнетенное состояние Александра, на все ее расспросы отвечавшего тяжкими вздохами и неопределенными фразами, довело беспокойство Елизаветы до высочайшей степени, тем более, что супруг ее находился под домашним арестом. При нем был адъютант его, князь Волконский. Оба сидели в прихожей кабинета, за несколько покоев от великой княгини. За последние часы Елизавета раза два входила к супругу. Она заставала обоих дремлющими в креслах. Это показывало ей, что оба чего-то дожидаются.

Чтобы успокоить себя и провести время, Елизавета села к пяльцам. Работа отвлекла ее мысли далеко к предметам, чуждым действительности, ее окружавшей. В глубокой тишине она замечталась в то время, как ее прекрасные, искусные пальцы создавали изящные арабески художественного вышивания.

Вдруг шаги в соседней, озаренной только лунным светом комнате заставили ее вздрогнуть и поднять прелестную головку. В дверях обрисовалась фигура князя Платона Зубова.

— Императрица! — преклонив в дверях колено, сказал Зубов.

— Князь Платон Александрович! Что нужно вам? Что говорите вы такое? — поднимаясь, сказала Елизавета.

— Императрица! — театрально повторил князь Зубов. — Раб и верноподданный у ног ваших!

Елизавета, как испуганная лань, отбежала вглубь покоя и безмолвно, расширенными очами смотрела оттуда на коленопреклоненного Зубова.

Он поднялся и подвинулся с глубочайшим поклоном на три шага к ней.

— Что это значит? — проговорила, наконец, Елизавета.

— Императора Павла нет более на свете, — отвечал Зубов.

— Император умер! — простирая руки, словно защищаясь от дохнувшего на нее ужаса, вскричала Елизавета Алексеевна.

— Император Павел волею Божию сейчас скончался от апоплексического удара! — сказал Зубов.

— Император Павел умер! — потерянно повторила Елизавета.

— Ваше императорское величество… — начал Зубов.

— Я вас прошу не называть меня так, — громко прошептала Елизавета. — Но если император скончался, то значит… О, ужасные подозрения! О, несчастный Александр! Его родитель убит и если Александр примет теперь корону, то станет соучастником ужасного злодейства!

— Несчастная случайность, каковая всегда возможна при переворотах, лишила жизни монарха, явное безумие и невыносимый произвол самовластия коего объединили всех честных патриотов в стремлении освободить, наконец, отечество от царства ужаса! — сказал Зубов. — Но могу уверить вас, государыня, что в планы руководителей сей революции не входило насилие над личностью императора Павла. Давно накопленная ненависть к тирану, его явное нежелание удовлетворить предъявленным требованиям, оскорбления и ругательства, которыми он встретил вошедших патриотов, случайно погасшая свеча и последовавший мрак, — вот причины, что дни императора пресеклись. А если попросту и кратко сказать, матушка: дурак наш вздумал драться, мы его и порешили.

— Ужасно! Ужасно! — закрыв руками лицо и вся вздрагивая, повторяла Елизавета.

— Успокойтесь, государыня! Вспомните, что вам грозила крепость и, быть может, тайная гибель в стенах каземата, если бы умалишенный император был жив!

— Но предполагалось только отрешение от престола! Предполагалось регентство! Что же будет теперь? Я знаю чистое, прекрасное, ангельское сердце Александра. Я знаю, что невозможно будет ему принять корону после этого. Знали и вы, что он откажется, дабы и тени соучастия его не было. Жажда власти заставила вас убить законного своего государя. Вы царствовали при Екатерине. Вы желаете царствовать вновь. Вот почему вы залили ступени трона кровью! Скажите, если, как я в этом уверена, зная Александра, зная, сколько раз он рвался сокрыться в частной жизни мирного гражданина от тягостей сана даже великого князя, от наружного ложного блеска и тайных терний, если он откажется, кого вы готовились возвести на трон?

— Вас, всемилостивейшая государыня! — вновь преклонив колено, сказал Зубов.

Казалось, Елизавета онемела от удивления, услышав слова Зубова.

— Какая наглость! Какая непостижимая наглость! — только прошептала она.

— Для вас, для вас одной совершен мною этот переворот! — продолжал Зубов, поднимаясь и прикладывая руку к сердцу, как итальянский певец на подмостках, играющий влюбленного. — Для вас одной я попрал божеские и человеческие законы! И в сию минуту престол празден. Вы сами сказали, что Александр откажется. Почему же не быть императрицею вам? Все обожают вас, как прелестнейшее создание! Вы одарите Россию кротким правлением. А Россия привыкла к тому, что скипетр держит женская рука. Вы напомнили мудрую монархиню, мою благодетельницу. Но вы знаете, я не скрывал от вас еще при жизни монархини, чей образ наполняет мое сердце. Я не изменился в своих чувствах. Вы обвиняете меня в желании власти. Но я раб ваш!.. Или вам кажется невыполнимым то, что я предлагаю вам? После того, что совершилось в эту ночь, может ли быть что-либо почитаемо невозможным в России? А вспомните, что творилось у нас по смерти Петра Великого, когда Меньшиков с несколькими гренадерами выломал двери той залы, где главные государственные сановники совещались об избрании преемника, с обнаженною саблей провозгласил императрицей Екатерину Скавронскую, вышедшую из черни и преданную ему совершенно еще с тех пор, как она была в его доме служанкою и наложницей его гостей. А Елизавета Петровна? Ей стоило только войти во дворец и, взяв из колыбели императора Иоанна, отдать его в руки гренадер, чтобы объявить себя царствующей! А сама великая Екатерина, моя благодетельница! Два гвардейских офицера, братья Орловы, в двое суток делают совершенный в правлении переворот, которому безмолвно покоряется все пространнейшее в мире государство без малейшего кровопролития. Вот примеры! В сей миг власть валяется на земле. Первый, кто ее поднимет, и будет править. Возьмите же ее! Скажите только одно слово, а я уже все устрою! Я ручаюсь вам за гвардию!

— Нет пределов дерзости этого человека! — содрогаясь, прошептала Елизавета. — С окровавленными руками, цареубийца, он входит ко мне и что он мне предлагает? О, он даже осмелился мне напомнить свои ухаживания, на которые дерзал, даже не скрываясь от престарелой своей госпожи! — и вдруг, собравшись с силами, Елизавета топнула ногой и, пронзительно крикнув «Выйди вон, лакей!» — бросилась к двери, ведшей в покои Александра.

— Вам угодно отвергнуть мое предложение. Это, конечно, ваше дело, — злобно и нагло поспешил сказать Зубов. — Хотя прошу не забывать, что эта ночь еще не кончилась! Пока еще власть в наших руках, освободителей отечества. Возможно провозгласить и республику. Что касается вашего пренебрежения к моей личности, то, кажется, тот, кого избрала и любила Екатерина, более достоин внимания, чем полячок, который у меня же в приемной с братом пороги по целым месяцам обивал, когда отыскивал свои конфискованные имения.

В эту минуту поспешные шаги раздались в покоях, ведших к кабинету Александра. И вдруг он сам вбежал, заливаясь слезами, ломая руки и восклицая: